Морис Симашко - Маздак

• Название: Маздак
• Автор: Морис Симашко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1984

Роман Маздак посвящен одному из важнейших этапов истории Ближнего Востока — крушению рабовладельческих отношений.

Прозу М. Симашко отличают глубокое проникновение в быт, психологию и историческое своеобразие Востока, остросоциальное звучание даже весьма древних, воспетых Фирдоуси, преданий о восстании Маздака в Иранской империи Сасанидов.

---

— Привет тебе, Анастасий, вечный август и автократор!

На имперской латыни сказали они установленные слова. Во всех префектурах, диоцезах и провинциях империи писали на этом языке. Но обиходная речь была эллинской — чем дальше к востоку, тем больше…

«Голубые» победили в скачках, и их демархи обратились через рупоры первыми к кесарю:

— Скажи, Анастасий, будет ли твой квестор судить Патрокла–Крысомора?

Еще Константин Великий, чьим именем зовется Новый Рим — Византий, установил народное право одобрения или осуждения на ипподромах всех действий властей. Патрокл Мантитей, судовладелец и откупщик из прасинов, подрядился на доставку пшеницы из Ливии. Часть ее оказалась проросшей, и люди болели от плохого хлеба. Крысомором прозвали за это Патрокла. Кроме того, казна заплатила ему отступного за четыре утонувших галеры с пшеницей, а одну из них видели после этого на Крите…

— Мой консисторий не нашел вины Патрокла Мантитея, патриция…

Услышав ответ, закричали, застучали ногами голубые трибуны. Потом по знаку своих демархов прекратили они шум, и тогда вдруг по–эллински обратились к кесарю прасины:

— Чем наградишь, вечный август и автократор, славный девятый легион магистра Вителия?!

Громовым хохотом ответили трибуны. Даже среди «голубых» приветственно замахали руками. Один из пяти военных магистров империи, престарелый дукс Вителий, командовал пограничными легионами на Евфрате, в провинциях диоцеза «Восток». Когда комиссия префекта приехала проверять, как идет переформирование армии после неудачной войны с персами, то не обнаружила целого легиона. Между тем на несуществующий девятый легион аккуратно выписывались питание, обмундирование и даже ртуть для чистки ромейских орлов. Влиятельные венеты из древних римских родов всячески прикрывали Вителия, и кесарь не спешил с отстранением его от дел. «Зеленые» сильны были в диоцезе «Восток», и ему надо было иметь там «голубого» стратига…

Словно не слыша подоплеки в каждом вопросе, серьезно отвечал кесарь. Кучка тихих евнухов сидела за ним. Авраам вспомнил известное высказывание одного из них — государственного старца Урвикия. Когда патриарх обратил его внимание на то, что сатана просыпается в людях на ипподроме, великий евнух сказал: «Вот и хорошо: крепче спать будет потом!» Как на земную реальность, без варварской претенциозности и мистики, смотрели они на людские страсти. Выход давали им здесь, и не копились эти страсти в душах до безумной грани…

Их мало интересовали уже древние герои. Ловкий Язон с хитроумным Одиссем явно брали верх над первобытным Гераклом. Равновесие правило империей. Теплое синее море плескалось у здешних берегов, солнце не жгло так немилосердно. И не было столько голодных…

— Может быть, погреться захотел твой эпарх Ксантий?!

Трибуны примолкли. Это была откровенная угроза, хоть и относилась к управителю города. На главной улице Месе, идущей от Золотых Ворот, видел Авраам почерневшие остовы домов. Даже многочисленные монументы и стены императорского дворца на Августеоне опалены были пожаром. Не так давно возмущенные демы после представления на ипподроме начали подряд поджигать дома сенаторов, а кесаря забросали камнями…

— Полисионерам претория, магистрам и милиции указано на возможность новых выступлений демагогов…

Опять долго шумели трибуны, угрожающе вскидывались кулаки и выкрикивались проклятия кесарю, пока разноцветные трубачи не затрубили в сверкающие трубы–фанфары. Ромейские актеры–мимы нестройной толпой шли из ворот, и овацией встретил их ипподром.

А мимы уже перестроились на ходу, трое отделились от остальных, запрыгали впереди. Один из них приставил к лицу огромную, больше себя самого, маску и степенно, размеренно зашагал взад и вперед по театральным подмосткам. Ахнули трибуны: это он ходил по арене — Анастасий Дикор, уравновешенный, дебелый, выбранный императрицей в мужья из простых чиновников–силенциариев. Со дня воцарения не оставляли его в покое мимы, и неоднократно изгонял он их за наглость из стен города…

А двое других пока что вывернули плащи. Один из них оказался голубым, другой — зеленым. Маски нацепили они и стали с двух сторон по–собачьи хватать Анастасия за полы. Но тот продолжал спокойно выхаживать, ловко и незаметно лягая голубого и зеленого демархов. Авраам качался от хохота вместе со всем ипподромом. Размеренно аплодировал кесарь в своей ложе, гулко били в ладоши подлинные демархи…

Потом набежала целая толпа мимов. Маски и одежды изображали все диоцезы империи, и каждый оттеснял другого, чего–то требуя от кесаря. Копт из Египта вкупе с армянским нахараром совали ему свои кресты в утверждение божьей природы Спасителя; их отталкивал несторианин из Эдессы; грубый иллириец тащил императора в сторону старого Рима, показывая при этом пальцем на скалившего зубы готского конунга; тощий самаритянин, взявшись за руки с иудеем, выбирали камень покрупнее, чтобы толкнуть его на Новый Рим. И еще громадный, нелепый, красноротый зверь все рычал из–за Евфрата: зубы у него торчали из головы, хвост был покрыт шипами, длинные крючья заменяли руки и ноги, а на туловище была натянута черная персидская куртка–каба…

Закончилось представление мимов, и служители стали составлять из железных звеньев большую круглую клетку. Рыканье усилилось во рву. Убийц, пиратов и рабов–поджигателей должны были скармливать здесь зверям. Лишь желающие из плебеев оставались смотреть это зрелище…

И вдруг встали в одном порыве трибуны: голубые и зеленые. Тысячерукий гром покатился к кесаревой ложе:

— Привет тебе, Анастасий, наш вечный август и автократор!

Кесарь, большой, дородный, с невыразительным лицом, плыл на носилках сквозь толпу, направо и налево вздевая руку. Каждый из пятидесяти тысяч обращался к нему.

— Вечно живи, мой кесарь, великий, несравненный!..

Это выкрикнул сосед — черноволосый крепкий эллин в полотняной тоге, и Авраам в изумлении открыл рот. Лишь накануне тот, когда демархи спрашивали о магистре Вителии, при общем смехе пожелал кесарю Анастасию подавиться костью в сегодняшний ужин. Может быть, и впрямь изнемог сатана на переполненном страстями зрелище. А те, в коих не успокоился враг рода человеческого, терпеливо ждали, пока служители обнесут решеткой арену…

Патриций Леонид Апион нахмурился, когда Авраам рассказал обо всем, что было на ипподроме.

— Безмерные нападки демагогов принуждают кесаря утяжелять десницу, — сказал он. — Пока еще терпимо, но, если наденет порфиру другой, властный и менее рассудительный, произойдет недоброе.

— Возможно такое? — спросил Авраам.

Патриций пожал плечами:

— Политическое здравомыслие неминуемо потребует положить более тяжелую гирю на другую чашу весов. Как бы, перетянув, не придавила она разум!..

Ничего больше не сказал Леонид Апион, потому что не было у него времени заниматься разговорами. Внизу, у пристани, стояли пятнадцать плоскодонных кораблей, которые должны были через день уплыть с товарами через Черное море и дальше по Борисфену до древнего Кеева–города. Испокон веков вели там ромеи обмен с северными язычниками…

Весы и гири!.. Все они здесь, особенно прасины, приводили примеры из торгового обихода. Даже кесарь в своих указах пользовался экономическими терминами. И лишь опухшие люмпен–пролетарии, отирающиеся у бесчисленных винных лавок, по–римски выпячивали груди и клялись Гераклом…

Последний вечер в доме Леонида Апиона испортили ему здешние знакомые Агафон и Евстропий Руфин, поэт…

В префектуре претория служил гладкий, кругленький, с золотыми кудряшками вкруг лысой головы Агафон Татий. Хитроумнейшим инженером был он и ведал всеми императорскими стройками города. Уже долгое время носился он с идеей возведения в Новом Риме небывалого храма господня, в котором воплотилась бы древняя, угодная богу мысль о единстве Востока и Запада. Наставнице мудрости — святой Софии — будет посвящен этот храм и толпы молящихся со всех концов земли вместит в свои стены. Лучшие мастера в мире распишут его святыми сюжетами. И, взглянув на храм, осмыслят дикие князья и конунги величие церкви Христовой…

Выше ростом становился Агафон, когда рассказывал о своем замысле, и глаза у него горели. В префектуре ценили его, и консисторий в скором времени должен был рассмотреть проект храма. Сам кесарь дважды выслушивал Агафона Татия…

В первое же свидание в доме Леонида Апиона, после увлекательного рассказа о храме и других задуманных им строениях, маленький Агафон таинственно поманил пальцем Авраама в другую комнату.

— У нас уже все готово! — прошептал он.

Оказывается, Агафон и его друг Евстропий возглавляли здешних истинно верующих в правду Маздака. Всеобщее владение имуществом и женщинами проповедовали они. Больше полусотни людей уже было у них, и Агафон подумывал о том, чтобы откупить для начала секцию на ипподроме. Красные ленты будут у их квадриги…