Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть

• Название: Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть
• Автор: Евгений Велтистов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1982

В книгу включены два произведения: новый фантастический роман «Ноктюрн пустоты» с подзаголовком «Телерепортаж Джона Бари, спецкора» и ранее издававшаяся фантастическая повесть «Глоток Солнца».

«Ноктюрн пустоты» — остросюжетный политический роман-репортаж о дельцах и политиках, которые разрушают будущее, готовя «климатическую войну».

«Глоток Солнца» — повесть о светлом, радостном мире молодых героев, борющихся за будущее человечества.

---

— Нет, не то! — с досадой сказал Рыж, проглядев еще десятка три кадров.

— Что ты ищешь?

— Это облако, кем бы оно ни было… — Рыж так точно воспроизвел интонацию профессора Бригова, что я рассмеялся.

— Ах, Рыж, неужели ты подсматривал?

— Меня пропустили. Здесь, в институте. Ведь это так: оно, наше облако, — кто?

— Я не знаю, кто или что: разумное оно или нет?

— А чего ж ты закричал: «Я видел, я видел!»? — возмутился Рыж.

— Я действительно видел, но не знаю. Очень странная физика.

— «Физика, физика»! Почему ее нет в твоих картинках? — Рыж начинал злиться.

Я знал, что он хочет найти какое-то подобие облака в описаниях фантастов. И не находил.

— Вообще фантасты многое предвидят, — сказал я. — Ну, а другие говорят: всякая мудрость — это мудрость после происшедшего события.

— Значит, здесь ничего похожего нет? — повторил Рыж.

— Нет. Ты же знаешь о странных значках, которые появились однажды на экранах телевизоров. Все думали, что это первые сигналы из космоса. Это были просто помехи.

— Идем, — решительно сказал Рыж.

Я подождал, пока он простится с Симом, выключил машину.

Они простились дружелюбно, только что не пожали друг другу руку.

5

Рыж младше меня на шесть лет, но иногда мне кажется, что мы с ним во всем равны. А бывает, я перед ним — будто малыш, а он мудр, как маленький старичок профессор. Он любит старину, особенно старую технику, и нередко предлагает мне:

— Давай путешествовать. Ну давай узнаем все про автомобиль!

Мы сидим в его комнате. Вечер. Темный квадрат окна. Тихо. В углу стоит выключенный «Репетитор» — друг школьника, как называет свою домашнюю электронную парту Рыж. На столе и на полу разбросаны книги, альбомы, блоки разных машин. Рыж, видно, что-то чинил или конструировал. Мягко светятся стены, незаметно для глаз меняя причудливый узор.

Я люблю сидеть у Рыжа просто так. Но сейчас мы будем узнавать про автомобиль, и я, подняв трубку, вызываю Центр Информации, диктую просьбу. Сейчас в эту комнату ворвутся звук и движение.

— Смотри, какая неуклюжая! — В голосе Рыжа восхищение. Он останавливает изображение на телеэкране. — Вот мы ее посмотрим. Повернем боком, вот так.

Он дышит в экран, взмахивая удивленно ресницами, вскрикивая порой, а мне видится, как он бережно держит на раскрытой ладони то серебристую трубку ракеты, то неуклюжий, как динозавр, экскаватор, то мерцающий таинственно кристалл счетной машины. В нем столько нежности, доброты, что я говорю себе: таким должен быть человек среди техники, человек нашей техносферы, который шагу не может сделать, чтоб не наткнуться на твердый бок машины. И она для него не безразличный предмет, а живая мысль, облаченная в современные доспехи, может быть, даже произведение искусства.

— Рыж, да ты доктор техники!

Он сердится, говорит: «Да ну!» А через минуту, увидев людей прошлого века:

— Это Они делали для нас!.. Верно, Март? Лицо его печально: он их жалеет.

Он будет психологом машин, говорю я уже не вслух, а себе. В этих словах нет ничего таинственного, вернее — в них столько же таинственности, сколько в слове «инженер» или «программист». Достаточно взглянуть на Рыжа.

— Я вот читаю в разных книжках: «гений», — говорит он. — Скажи, Март, кто это — гений?

— Человек. Обыкновенный человек. По-моему, так. Он больше других любит свое дело. Посвящает ему все время. И успевает больше других.

— Я знаю: Мусоргский, Толстой, Винер, Лапе, — вспоминает Рыж. — Но так было раньше. А теперь каждый математик и музыкант, все учатся в трех институтах.

— Давай по порядку, — предлагаю я. — Ты слышал, как в прошлом веке наука чуть не задохнулась из-за обилия информации?

— Нет, — мотает головой Рыж.

И хотя я вижу по его глазам, что он хитрит, рассказываю. Как давным-давно ни один ученый не мог знать всего, что ежеминутно, ежечасно появляется в его области знаний. И тогда люди придумали счетно-электронные машины. Машины появились в школах, на заводах, в институтах. Их было очень много, и они считали в миллионы раз лучше ученых, но гораздо быстрее росла лавина новых вопросов, задач, проблем. Это было тяжелое для ученых время.

— А где был выход? — спрашивает Рыж. — Ты скажи про принцип. Как изменились машины? Как они справились с потоком информации?

— Принцип такой: раньше машине очень подробно объясняли, как надо решать задачу. Теперь говорят, что надо делать. Понимаешь ты разницу между «как» и «что»? Как — объясняют неучу, что надо делать — говорят специалисту.

Мы подключаемся к Центру, разглядываем и обсуждаем разные конструкции электронных машин. Они рождались в то самое время, когда не только ученые — все люди горячо обсуждали своих помощников. Одни возлагали на них слишком много надежд, рисуя будущее голубыми красками, другие же не верили в «чудеса», тем более в железных коробках. Но ученые и инженеры делали автоматы, подобные человеческому мозгу. Строили точно и смело. А потом кабели оплели всю Землю, и родился гигантский электронный мозг — Единый Вычислительный Центр.

— Рыж, — говорю я после просмотра схем, — да ты разбираешься в них лучше меня. Зачем спрашиваешь?

— Чтоб уточнить свою позицию, — ответил он совсем по-взрослому. — Это полезно. Чтоб знать, что я не мыслю по-старому. — И неожиданно спросил: — Как ты думаешь, я могу стать гением? Сразу в трех науках?

— Можешь.

— Я ведь не Винер и не Чайковский.

— У тебя просто другая фамилия. Но ты имеешь перед ними преимущества.

— Какие?

— Свободное время — раз. Новая система обучения — два. Накопленные знания — три. Историки говорят, что раньше только гении знали столько, сколько сейчас обычный человек.

— Значит, у нас все гении?

— Все — обыкновенные гении, — в тон ему сказал я.

— Ну, серьезно… — И Рыж проглотил улыбку, сразу стал серьезным.

— Хорошо, серьезно. Я не интересовался подробно, как учились в прошлом веке, но знаю, что тогда люди использовали лишь половину мощности своей памяти. Потом была новая машинная революция. Это очень сложно — десятки отраслей биологии, медицины, кибернетики… Проще будет сказать, что все науки всерьез взялись воспитывать человека…

Тут я толкнул плечом Рыжа, и мы колесом покатились по полу. Он уселся на мне верхом, спросил:

— Просишь пощады?

— Пощады?..

— Ах так! — закричал он, и мы покатились опять. Теперь он был внизу. — Тихо! — приказал он шепотом.

Музыка. Тихая, но нарастающая, притягательная. Мы вскочили, распахнули дверь — звуки стали сильнее. Бросились через просторный зал, цокая по белым плиткам. Остановились, не решаясь распахнуть дверь в комнату Карички.

Там, за этой дверью, все было другое: там звучала музыка. Нам казалось, что за этой дверью — невесомость лунного света, осторожность животных, таинство глубин, — все жило своей чуткой жизнью, пока не ворвался ветер: он смешал земли, и воды, и звезды, растер все в молекулы, оставил хаос, улегся… И вдруг — там, за дверью — взошло солнце и из земли поднялся чистый зеленый листок…

Не знаю, так ли было это. Музыка смолкла; мы тихо ушли, не сказав Каричке, что подслушивали ее игру. До сих пор я так и не рассказал ей о том вечере.

— Иногда я смотрю, она ходит по саду, — рассказывает Рыж. — Ходит, ходит, ну — ничего не делает. Но я хитрый, наблюдаю. Ходит она, ходит, потом, знаешь, запрется и сочиняет. Это точно — сочиняет. А меня хоть на веревке води — я ничего не придумаю.

Мы поднялись на крышу. Ночь была ясная. Самая чистая, самая точная звездная карта висела у нас над головой. Рыж знал ее хорошо. Он называл звезды, большие, и маленькие, и даже те, которые я не видел. Может, он фантазировал? Я заглянул в его лицо. Нет, не обманывал: щурил глаза, вглядывался, искал и… находил.

Он смотрел на черно-белую, самую точную карту неба и видел цветные звезды — голубые, как лед, белые, как электрическая лампочка, оранжевые, как апельсины, красные, как глаз маяка. Так рано утром луч солнца пробегает по серой земле и возвращает миру все краски.

— Рыж, а какая Земля с Марса?

Он мгновенно перенесся на Марс, расставил пошире ноги на ржавом песке, задрал голову.

— Зеленая звездочка. По блеску — как Юпитер с Земли.

— А что тебе, Рыж, больше всего нравится там? — Я боднул ночное небо.

— Там? — Он задумался. — Солнце, когда затмение…

— Крылатое Солнце!

Я увидел его: черный круг Луны и размашистые золотые крылья.

— Так говорили жрецы, — сказал Рыж.

— В самом деле, откуда строители египетских пирамид могли знать про электрон? Ты прав, Рыж. Скажем, так: солнечная электронная корона. Ты не возражаешь против короны?

— Нет.