Анатолий Бритиков - Охота на дракона (сборник)

• Название: Охота на дракона (сборник)
• Автор: Анатолий Бритиков
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5–235–01896–6

Сборник фантастических повестей, рассказов, статей, очерков, составленный и изданный Всесоюзным творческим объединением молодых писателей-фантастов при ИПО ЦК ВЛКСМ “Молодая гвардия”

СОДЕРЖАНИЕ:

Анатолий Бритиков. Целесообразность красоты в эстетике И. А. Ефремова

РУМБЫ ФАНТАСТИКИ

Степан Вартанов. Охота на дракона

Евгений Дрозд. Короли и алхимики

Евгений Дрозд. Драма в Эфесе

Александр Копти. Грустная история об автомобильной шине

Евгений Ленский. В цепи ушедших и грядущих

Сергей Лукьяненко. Человек, который многого не умел

Таисия Пьянкова. Куманьково болото

Николай Романецкий. Казаки-разбойники

Александр Силецкий. Если кто-то звал кого-то

Александр Силецкий. Неопознанный обиженный клиент

Александр Силецкий. Сверху вниз

Александр Силецкий. Сокровище

Владимир Трапезников. Планета развлечений

ПРЕКРАСНАЯ ВСАДНИЦА. Антология современной чешской и словацкой фантастики.

Антон Гикиш. Одиночество с Вергилием

Иван Изакович. Пробуждение

Ярослав Иркал. Загадки Вселенной

Ян Ленчо. Библиотека

Лубор Пок. Человек, который разучился смеяться

Иозеф Пушкаш. Свалка

Людвиг Соучек. С галактической точки зрения

Збышек Черник. Поездка к пращурам

Владимир Чорт. Придет еще время

Альжбета Шерберова. Прекрасная всадница

ПРЕЛЕСТЬ НЕОБЫЧАЙНОГО

Владимир Щербаков. Где жили боги и герои саг?

Анатолий Смирнов. Из глубины веков

ПЕРЕКРЕСТОК МНЕНИЙ

Дмитрий Лысенков. Фантазии в контексте реальностей

Анатолий Шишкин. Антиутопические прогнозы и научно-фантастические перспективы о некоторых тенденциях современной западной литературы о будущем

Александр Каширин. Опыт библиографии чешской и словацкой фантастики

На 1-й странице обложки: фрагмент картины Гервасио Галлардо (США) “Поклонение птице”

На 4-й странице обложки: Елена Кулинич (СССР) “Лед”.

Составление А.Н.Каширина

---

Слава захохотал — ему сразу понравился этот ироничный и, по всему, добрый человек. Валя заверила отца, что внедренные личности — из прошлого, а в древности люди были щупловаты, что доказывают, например, выставленные в музеях стальные панцири и кольчуги.

Мать — невысокая, полная женщина с темными глазами — не принимала участия в шутках. Она достала белье и помогла Вале застелить диван, молча поглядывая на Славу. Внедренные хвостатые личности и прочая электронная порча — блажь, читал Слава в ее взгляде. А вот каков ты сам по себе, парень, без твоего электронного колдовства? Достоин ли моей дочери, ее-то, кажется, ты уже околдовал без всякой электроники, хоть и аттестуешься как жертва науки.

Возбуждать к себе жалость — прием, разработанный еще до научно-технической революции!

9

Последняя схватка

Утром Слава обнаружил, что он один в чужой квартире. На столе лежала записка: “Родители на работе. Я приду к обеду. Завтрак на кухне. Отдыхай. Валя”. Слава поплелся на кухню, но есть не стал, только выпил полстакана кофе из термоса. Возвратившись в комнату, он снова лег на диван. Надо было додумать одну явившуюся еще вчера мыслишку.

Мысль была простая и грозная. Вчера, засыпая, он вдруг удивился, что граф Лукомцев ни разу не заговорил по-французски. А ведь не может того быть, чтобы он не владел французским, как своим родным. Сегодня эта туманная мысль возобновилась и стала ясной. Граф не говорил по-французски не потому, что не знал французского, а потому, что этого языка не знал Слава. Он изъяснялся только словами, которые знал Слава. И дьякон грохотал одними общеизвестными церковными цитатами. О Павлуше и думать нечего — сплошной рев, словарь — сотня слов, на порядок ниже дикарского, а эмоции, не выше подкорки, скорей физиология, чем психология. И самый словоохотливый и ехидный — Ферапонт Иванович: ведь ни одного словечка сверх тех, какие и до него — по литературе — знал Слава. Все они используют его словарный запас, выбирая из него то, что им ближе подходит — и ни одного слова своего личного, индивидуального. Почему? Значит ли это, что они неживые? Видения бреда? Может, и не было никогда ни графа Лукомцева, ни Ферапонта, ни Павлуши, ни дьякона? А были одни доминанты его реального характера, гипертрофированные эмоции, варварски усиленные волновыми излучениями электронного аппарата. И сам его мозг облек эти эмоции в образы каких-то личностей, когда они переросли обычные размеры. Кажется, Руставели сказал, что нельзя вылить из кувшина того, чего в кувшин не было заранее налито. Короче, он, Слава Соловьев, все же тривиально сошел с ума, ибо все внедренные личности — его бред. Он не поверил в свое сумасшествие, до того его одурили все эти графья, купчики, недоросли и пьянчуги. Но они лгали о своей реальности!

— Защищайтесь, призраки! — со злостью приказал Слава. — Доказывайте свою реальность.

Фантомы мигом распоясались:

— Милостивый государь! — грозно объявил граф. — В высшей степени непорядочно пользоваться нашим беспомощным положением! Как благородный человек считаю своим долгом…

— Бросьте, граф! — бесцеремонно прервал его Ферапонт. — О чем с ним расталдыкивать. Я лично-с ощущаю себя не менее реальным, чем он, а может и поболе его. Он, к примеру, на кухне быв, ни к колбаске, ни к сырку не притронулся, в такую, можно сказать впал бестелесность. А я бы не отказался, ибо голод не тетка, тем более, что в нашем роду теток не было ни у кого, такая воля господа вышла.

— Все в руце божьей, — мрачно сообщил дьякон. — И мне, ваше сиятельство, обращаюсь к вам, ибо вы, хоть по нонешнему, идеологически невыдержанная, но все же самая разумная личность, мне, говорю, неодиноко, голого ли кофея нахлебаться либо плотного бутербродика утоления телесной муки ради…

Услышав про голод, оживился Павлуша, но ему не дали вдосталь расхныкаться.

— Мне, государи мои, безразлично, откуда я появился — из чрева матери или, как сейчас принято, из, так сказать, волнового излучателя, — снова вмешался Ферапонт. — Я есьм — в смысле — я существую. И вы… Я, короче, есть, а вы — суть. Поддержите, граф!

— Поддерживаю! Славный род Лукомцевых, от князя Угорского Лукомы, что означает хитрый… И все народились до экспериментов, зато жили с благородством и славой. Никому не дам опорочить достославное бытие Лукомцевых!

— Весь род людской от Адама и Евы! Истинно говорю вам — несть перед лицом господа ни эллина, ни иудея. Все у господа равны.

— Ишь, какой революционер нашелся! Все равны! А я, между прочим, тебя, Иван, в ровни себе не беру. Заруби это себе на красном своем носу!

— Единственно в нем красное — его нос! — подал презрительную реплику граф. — Ужасно, господа! Подумать только — ведь вы все, возможно, непредусмотренный и отдаленный продукт моих греховных чресел. И даже не одной, а нескольких линий, ибо, по всему, дьякон и вы, Ферапонт, оба мои потомки, а до возрождения в нашем новом хозяине и не подозревали о своем родстве. Какое вырождение, господа, какое вырождение!

— Пусть вырождение, ваше сиятельство, но не отмена жизни. Речь, извольте себе уяснить, сейчас об одном — быть нам или не быть? В смысле — были мы или не были? Не он нас породил, не ему нас и убивать. Возобновил, а не породил — еще можно согласиться. А это, сами понимаете…

— Цыц, подонки! — рявкнул Слава. — Кто-то идет, слышите?!

Фантомы, видимо, все-таки были напуганы обвинением в нереальности и, чтобы не раздражать Славу, покорно замолкли. В комнату вошла Валя. Слава закрыл глаза и притворился спящим. Валя тихонько окликнула его, он не отозвался. Она прошла в соседнюю комнату и стала одеваться. Слава открыл глаза. В полированном серванте, через незакрытую дверь отражались все ее движения. Она скинула платье, открыла дверцу шкафа, достала другое платье, не рабочее, а нарядное — видимо, решила идти к физикам в лучшей одежде. Поколебавшись, она извлекла новую комбинацию, скинула старую и оглядела себя в зеркале. Слава молчаливо удивился — сколько раз видел ее в купальном костюме, но только сейчас осознал, какая у нее красивая фигурка.

И в эту минуту в нем пробудился Лукомцев.

— Друг мой, какое диво! — взволнованно забубнил граф. — Эта лебединая шейка, а эти точеные перси, а эта восхитительная линия бедра!.. И ты можешь, несчастный, спокойно возлежать на диване?

Слава медленно встал и подошел к двери в другую комнату. Валя обернулась и испуганно ахнула.

— Славик, немедленно уходи! Не смей входить!

— Позвольте, сударыня! — бормотал Слава графским голосом. — Да будет мне разрешено выразить свое невыразимое восхищение! Несчастный умирающий от любви у ног божественно прекрасной…

И он рухнул на колени заученным движением, какого и не подозревал в себе. Валя отшатнулась и закричала:

— Слава, ты взбесился! Дай мне одеться.

Руки Славы, никогда не страдавшего слабостью, вела воля многоопытного графа. Слава стиснул Валю и жадно стал целовать ее. Она пыталась защищаться, но он был много сильней.

— Помогите! — отчаянно крикнула Валя, когда он швырнул ее на диван и навалился сверху. — Слава, Слава, что ты делаешь? Пусти меня, умоляю тебя!

— Не пущу, не надейся! Будешь моей! — прорычал Слава бешеным графским голосом. И этот вырвавшийся из него крик подействовал на него самого больше, чем Валины мольбы. Валя, обессиленная, уже почти не сопротивлялась, а он вдруг отскочил от нее.

— Будешь моей! — уже без уверенности повторил граф, а Слава, сатанея, заорал:

— Врешь! Не дам тебе Валю!

Ему и впрямь казалось, что он защищает Валю от кого-то чужого.

Валя вскочила и убежала в другую комнату. Спустя минуту она воротилась в наглухо застегнутом халатике. Слава сидел на диване, обхватив голову руками. Голова ощутимо раскалывалась на части.

— Валечка! — простонал Слава, сгорая от стыда. — Прости, Валечка, это был не я!

Она села рядом и нежно обняла его.

— Да, я знаю, это был не ты! — она всхлипнула, содрогнувшись. — У тебя было такое зверское лицо! Это был граф, правда?

— Кто же еще? Ты не сердишься, Валя?

— На тебя не сержусь. А его ненавижу! Какое он имел право хватать меня?

— Конечно, никакого. Поэтому я и защитил тебя от него.

— Защитил! — буркнул откуда-то из-за стенки в мозгу граф. — Самому себе помешал! И сам не ам и другому не дам. Не потомок, а собака на сене.

— Я сразу, я сразу поняла, что это не ты, — продолжала всхлипывать Валя.

Слава спросил, — ему вдруг стало очень важно удостовериться, и заодно уязвить графа:

— Валечка, а если бы это был я?

Она перестала всхлипывать и ответила сердито — даже отодвинулась подальше:

— На глупые вопросы не отвечаю!

Он настаивал, все больше волнуясь: