Джойс Оутс - Исповедь моего сердца

• Название: Исповедь моего сердца
• Автор: Джойс Оутс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-014999-9

Перед вами удивительный роман Джойс Кэрол Оутс, написанный в стиле регтайм.

История американской семьи начала века, которая становится не столько романом, сколько картиной «микрокосмоса в макрокосмосе». История странной любви — и страстной ненависти, изящных авантюрных приключений — и вечной, яростной, невыносимой легкости бытия.

---

Мичи, обычно чопорные и надменные, заместитель директора Данн со своими узкими безрадостными глазками, капеллан, вечно озабоченный тем, что ученики недостаточно уважают его, староста класса, учителя, мальчики, всегда шаловливые, насмешничающие, ребячливые, непоседливые, — все эти люди, такие разные, одинаково подпадают под обаяние Абрахама Лихта и соперничают за его благосклонное внимание. Дэриан не знает, стыдиться ему или радоваться тому, как легко отец завоевывает сердца таких сложных вандерпоэлских персонажей, как Филбрик, учитель латыни, Коуэн, преподаватель естественных наук, считающий себя истинным джентльменом, как высохший маленький желтушный Мосли, учитель математики, язвительного остроумия и «удивленных» замечаний которого по поводу греховности человеческой натуры побаиваются даже самые отчаянные мальчишки… Эти люди напоминают безводные, унылые, тусклые планеты, на мгновение вспыхнувшие отраженным светом сияющего солнца — Абрахама Лихта.

«Интересно, — думает Дэриан, — от меня-то они чего хотят?»

Потому что ему кажется, будто все эти люди с улыбкой переводят взгляд с Абрахама Лихта на него, потом снова на Абрахама Лихта, стараясь отыскать скрытое сходство. То, что раньше принималось за робость Дэриана, впредь будет считаться сдержанностью, скрытностью и самоуверенностью. Проявлением в сыне отцовской силы.

Доктор Мич настаивает на том, чтобы лично устроить для Абрахама Лихта экскурсию по академии: показать ему почтенный старинный Рутледж-Холл, новую (построенную только в 1896 году) часовню, прогуляться вокруг игровых полей (на которых одноклассники Дэриана играют в буйный, безо всякого судейства футбол), даже посетить краснокирпичную больницу, где Дэриан с его слабой грудью проводит изрядное количество времени и где расположенная к нему школьная медсестра даже отвела ему постоянную, «его» кровать. Абрахам восхищается величественной и в то же время демократичной планировкой школы, которая представляется ему, по его собственным словам, более рациональной, чем планировка Харроу, где он в свое время проучился два года, он высоко оценивает недавно построенный Фрик-Холл — дар богатого выпускника, как оказалось, его гарвардского однокурсника; он проявляет горячий интерес к несколько убогой обстановке дортуаров и намекает, что хотел бы когда-нибудь «сделать дар» Фиш-Холлу, в котором живет его сын; его веселит и забавляет вид комнаты Дэриана и Сэттерли — тускло освещенной, с низким потолком и комичными кроватями, точнее, койками, которые откидываются от стены на пружинах. «Вижу, здесь нет места для подростковой самоозабоченности», — смеется он. Они с Сэттерли обмениваются шутками; они с Сэттерли прекрасно понимают друг друга; они с Сэттерли, можно сказать, естественно составляют команду. Вот такого бы мальчика мне в сыновья! — так, с легкой примесью ревности, истолковывает Дэриан восхищенную улыбку отца.

Позднее Сэттерли скажет Дэриану:

— Черт побери, какой же ты счастливый, Лихт, у тебя такой отец! А вот мой… — Он не заканчивает фразы, на скулах у него нервно ходят желваки. Дэриан бормочет что-то одобрительное. О да! Я знаю.

Будучи чрезвычайно занятым человеком, Абрахам Лихт планировал провести в школе всего полдня, но Вандерпоэл, традиции школы так увлекают его, и все так радушно его здесь принимают, что он решает остаться на сервированный в общей комнате ранний ужин с чаем, во время которого у него завязывается оживленная беседа с пятиклассниками о футболе, боксе и «сложном для Европы историческом моменте», а потом — и на ужин у Мичей в их красивом англо-тюдорианском доме, он даже соглашается переночевать в апартаментах для гостей. А поскольку следующий день — воскресенье, то, может быть, мистер Лихт окажет им честь сказать несколько слов с кафедры проповедника? В Вандерпоэле существует давняя традиция: отцы учеников выступают иногда с проповедью на какую-нибудь духоподъемную тему в назидание детям.

— Свежий, отцовский, взгляд им бывает очень полезен, — говорит мистер Мич. — Потому что, знаете ли, некоторым из них — исключая вашего талантливого сына, разумеется, — недостает необходимого духовного руководства со стороны старших родственников. Вот мы и стараемся использовать любую возможность приобщить их к той мудрости, которая оказывается в нашем распоряжении, чтобы наставить для дальнейшей жизни в этом неустойчивом мире.

Абрахам Лихт колеблется: у него неотложные дела — то ли в Бостоне, то ли на Манхэттене; но потом, улыбнувшись своей теплой неотразимой улыбкой, сдается.

— Только прошу учесть, что с тех пор, как я в качестве друга архиепископа Кокберна в последний раз выступал с гостевой проповедью в храме Святого Иоанна на Манхэттене, прошло уже пятнадцать лет, так что мое ораторское мастерство изрядно заржавело!

Тема проповеди Абрахама Лихта — «Священные ценности в земной жизни».

Суть в том, что каждый мальчик, находящийся в этой часовне нынешним утром, каждый без единого исключения, наследует как мирское («сегодняшнюю Америку»), так и священное («мир Бога и Вечности»), и каждый, сверяясь с образом Иисуса Христа, должен сам разобраться, достаточно ли он мужествен и отважен.

Мастерская проповедь. С первого же момента у собравшихся мальчиков и их наставников от обычной воскресной расслабленности не остается и следа, потому что явление на кафедре Абрахама Лихта разительно отличается от привычных проповедей директора Мича и капеллана; с помощью умелых модуляций его густой богатый баритон звучит то ровно и уверенно, то иронически, то напористо, то дрожит от едва сдерживаемой страсти. Это голос мощного авторитета. Голос доброй мудрости. Голос отеческой заботы. Голос, который заставляет волосы на затылках наследников шевелиться. Ибо что остается человеку, если он лишается чести и самой души? Кому нужна примитивная животная жизнь без чести? Сегодня в Европе, например, повторяется вечная история: после подлого сербского удара, нанесенного 29 июня, честь Австрии оказалась оскорблена; немецкая гордость, судьба Германии тоже требуют возмездия; а существует еще и гордость англичан, и гордость американцев, равно как гордость французов, русских и малых народов. Для тех, кто проливает сегодня свою кровь, происходящее — трагедия, но, возможно, таков промысел самого Бога, Он послал это испытание, чтобы очистить Старый Свет от скверны, излечить его от самодовольства и слепой невосприимчивости к прогрессу, спасти от разложения. Ибо, как сказал Спаситель наш Иисус Христос, «…не мир пришел Я принести, но меч»… а значит, не только мир, но и меч есть судьба человечества.

Эту памятную речь Абрахам Лихт произносит с кафедры часовни Вандерпоэлской академии воскресным утром 11 октября 1914 года. Его вдохновенные слова, смысла которых Дэриан почти не различает, парят под сводами причудливыми звуками, которые слагаются из биения его сердца, крохотных бисеринок пота, выступающих на лбу и под мышками, невидимого судорожного подергивания пальцев на ногах; в этом каскаде звуков — его спасение. Не слушайте! Не верьте! Не дайте искусить себя! — мысленно умоляет Дэриан своих одноклассников и их восхищенных, одобрительно кивающих наставников. Тем не менее позднее практически все ученики, особенно мальчики с третьего этажа «Фиша», поздравляют Дэриана с тем, что его отец произнес замечательную проповедь, и заверяют, что «ему чертовски повезло с отцом», на что Дэриан с мимолетной болезненной улыбкой отвечает: «Да, я знаю».

IV

Оказалось, что жизнь в Вандерпоэле, которая так страшила Дэриана, протекает в некоем подобии сна наяву. Клети, окружающие внутреннюю суть извне. У каждой — своя музыка; удивительная гармония, неподвластная внешней дисгармонии. Мальчишеские голоса, крики, топот ног, даже звук спускаемой в туалете в конце коридора воды — когда-нибудь Дэриан Лихт включит и эти звуки в свои композиции-коллажи, чтобы ошеломить, бросить вызов традиционному вкусу, заинтриговать, восхитить. Это будет моим наследием лет, проведенных по воле отца в изгнании.

Он умный, способный мальчик. Его натянутые нервы можно ошибочно принять за пугливость. Его склонность уходить от реальности в мечты — за серьезные размышления. Он обнаруживает, что ему нравится строго регламентированный распорядок учебного года с рутиной уроков, завтраков, обедов, ужинов, церковных служб, собраний, спортивных занятий, экзаменов и выходных дней, все это течет естественно, как само время, как мерные колебания огромного метронома. Все реально, но лишено духовной значимости.

Потому что всегда впритык к бурлящему внешнему миру, однако, не замутненный им, существует его тайный внутренний мир, истинный мир Дэриана Лихта. В нем он может свободно беседовать со своей матерью Софи; ее он видит отчетливее, чем Сэттерли и других, находящихся рядом; в нем он слышит музыку такой, какой она должна быть, — Моцарта, Шопена, Бетховена, а также собственные сочинения, которым еще предстоит излиться на бумагу. Тоскуя по дому, Дэриан способен, словно ястреб, парить над Мюркирком, глядя с высоты на старую каменную церковь, которая и есть его родной дом, на кладбище позади нее, на топь, на проступающие в туманной дымке дальние горы. Иногда он видит Катрину так отчетливо, что может поклясться: она тоже видит его; что касается Эстер, выросшей и превратившейся в симпатичную простушку подростка, жизнерадостную девочку, чьи волосы Катрина по-прежнему заплетает в тугие косы, то она смотрит на него испытующе… неужели Эстер и впрямь ощущает его присутствие? Неужели действительно слышит, когда он с ней разговаривает?