Мария Беллончи - Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы

• Название: Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
• Автор: Мария Беллончи
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-9524-0549-5

В книге увлекательно и ярко описывается эпоха беспощадной борьбы за власть в Ватикане XV века. Появившейся апрельским днем светловолосой девочке, нареченной Лукрецией, предстояло стать орудием политических интриг своего отца, могущественного папы Александра VI. Принятая ею губительная тактика уступок и привычка не замечать происходящего вокруг, превратили образ Лукреции Борджиа в символ «черной вдовы» и отравительницы.

---

Александр VI решил не оставаться в Риме, дожидаясь возвращения отступающего короля. Он благоразумно покинул город и отправился в Перуджу, где был радостно встречен Лукрецией. После того как французы отступили за Альпы, папа вернулся в Ватикан, а Лукреция – в Санта-Мария-ин-Портико, где воссоединилась с Джованни Сфорца, который, похоже, организовал ей достойную встречу. Лукреция устроила несколько блестящих приемов. В числе гостей были четверо вновь избранных кардиналов, а также веселый и галантный ломбардец Франческо Гонзага, победитель битвы при Форново, которого чествова-ли всюду, где бы он ни появлялся. Лукреция наслаждалась, слушая остроумные рассказы маркиза, но ей даже не приходило в голову, что этому высокому, энергичному мужчине, рыжебородому, с характерными чертами лица, впоследствии предназначено сыграть важную роль в ее жизни.

В марте Джованни Сфорца на месяц уехал из Рима, и связанные с ним темные, таинственные слухи дошли до Ватикана. «Вероятно, тиран Пезаро находит что-то такое в своем доме, о чем остальные даже не подозревают», – написал 28 апреля 1496 года Дж. Карло Скалона, информатор из Мантуи, а в сообщении от 2 мая добавляет, что Сфорца уехал «в отчаянии, оставив жену под папской мантией», объявив, что никогда не вернется в Рим. Джованни Сфорца остался в Пезаро, несмотря на то что папа всячески пытался соблазнить его вернуться: обещал высокие посты, неумеренно льстил и выказывал дружеское расположение. Тем временем на смену лету пришла осень, а затем наступила зима.

Лукреция, вероятно, была опечалена этими событиями, но, судя по всему, не слишком долго предавалась унынию, особенно когда в Рим по приказу папы прибыли ее младший брат Джофре с женой Санчей. Лукреции было всего шестнадцать лет, и, как свойственно девушкам ее возраста, жизнерадостность вскоре взяла свое.

Поначалу Лукреции было не по себе в присутствии Санчи. У нее не хватало жизненного опыта, и прежде всего опыта придворной жизни; это отмечалась всеми. «Это [то есть приезд Санчи] положило начало ревности со стороны дочери [папы]», и «графиня де Пезаро весьма недовольна», сообщают нам информаторы, злобно добавляя, что, по всей видимости, Лукреция опасалась конкуренции. Нам несложно представить, с какой тщательностью Лукреция выбирала себе наряд утром 20 мая, в день встречи с невесткой. Столь же тщательно, до деталей, она выбрала свиту, которая состояла из двенадцати девушек в изумительной красоты нарядах, двух пажей в роскошных накидках и слуг в одеждах из золотой и красной парчи. Встреча кортежей в то майское утро представляла великолепное зрелище; к тому же впечатление усиливалось благодаря присутствию семьи кардинала, дворцовой стражи, итальянских и иностранных послов. Принцесса, в королевскую свиту которой входили шесть шутов, прибыла в десять часов утра. Одетая в платье, обычное для жительниц городов юга Италии, – черное с широкими рукавами, она ехала на верховой лошади, покрытой черной попоной из чередующихся полос бархата и атласа. Попона, покрывавшая лошадь Лукреции, была из черного атласа. Сблизившись, молодые женщины торжественно обнялись, после чего кортеж перестроился. Впереди ехал Джофре с обычным для него выражением снисходительного высокомерия, которое тут же сменялось сладострастием, стоило ему остановить свой взгляд на жене. У него были длинные, тщательно расчесанные волосы светло-медного оттенка и бронзового цвета благодаря горячему южному солнцу кожа. Санча ехала между Лукрецией и испанским послом. Она бросала вокруг любопытные взгляды, и ее лицо становилось все оживленнее. Те, кто с готовностью принял на веру легенду о «самом очаровательном создании», возможно, почувствовали разочарование. По словам летописца, «точно так может выглядеть и вести себя овца, готовая отдаться желаниям волка», а что касаемо фрейлин Санчи, Лоузеллы, Бернардины и Франчески, то, добавляет летописец, «они достойны своей госпожи, и люди открыто говорят, что они стоят друг друга».

Александр VI ожидал кортеж с нетерпением юноши, мечтающего о встрече с очаровательной женщиной. Стоя у открытого окна, он внимательно разглядывал площадь и, едва завидев появившейся кортеж, занял подобающее ему место среди кардиналов. Пролетело всего несколько минут, и в соседнем зале послышались звуки шагов, шелест шелка и женские голоса, а затем в зал смело вошла Санча – она была дочерью и сестрой короля и ничего не боялась. Они с мужем преклонили колени, и Санча склонила свою темную головку, чтобы поцеловать ступню папы. Затем каждый занял предназначенное ему место: Джофре рядом с братом Чезаре, а Лукреция и Санча – на красных бархатных подушечках на ступеньках у ног понтифика. Сидя на троне, папа видел по одну сторону от себя белокурую головку Лукреции, а по другую – темноволосую Санчи и испытывал невыразимое удовлетворение (красота молодых женщин еще больше усиливала это чувство) от того уважения и почтительности, которыми они его окружали. Кроме того, являясь их господином и повелителем, он чувствовал себя в своей стихии и, демонстрируя умение вести остроумную беседу, вызывал их смех.

При папском дворе Санче была предоставлена, но не столь очевидно, как Лукреции, неограниченная власть. Звание и происхождение делали ее положение выше, чем просто фаворитки, но все-таки ниже, чем невестки в обычном понимании этого слова. Тем не менее она использовала свое непростое положение лучше, чем кто-либо другой, и никогда не выказывала явной ненависти или недоброжелательности в отношении мужа, маленького принца; наоборот, она защищала его, баловала и даже излишне осыпала знаками внимания. Она его, конечно, не любила, поскольку относилась к тем женщинам, которые способны любить только тех, кто сильнее и могущественнее их. С течением времени она осознала, что единственным человеком, в избытке обладающим требующимися ей качествами, является ее деверь, кардинал Чезаре Борджиа. Санча целиком отдалась любовному роману, как если бы это была вендетта. С первого дня появления в Риме Санча внесла тревожную ноту, явно демонстрируя текущую в ней арагонскую кровь.

На Троицу, 22 мая, папа, кардиналы и все женщины семейства Борджиа во главе с Лукрецией и Санчей присутствовали на мессе в соборе Святого Петра. Испанский прелат, отправлявший службу, чувствовал, вероятно, огромную ответственность, произнося проповедь перед самыми знаменитыми прихожанами католического мира. В то время как он занимался медленным отрыванием лепестков от своей теологической розы, женщины почувствовали утомление, и вся паства, включая папу, ощутила такую скуку и раздражение, что, несмотря на уважение к святому месту, не могла более продолжать слушать ни секунды. Неожиданное движение всколыхнуло атмосферу скуки: Санча и Лукреция в одеждах, которые не могли скрыть их проворные молодые тела, поднялись на клирос и расположились на сиденьях, предназначенных для каноников и певчих собора Святого Петра. За ними восхождение совершают придворные дамы, которые шумно усаживаются, оправляют платья, пересмеиваются между собой, преувеличенно демонстрируя внимание к читаемой проповеди, в то время как их глаза и лица озарены улыбками. Папу позабавил такой своеобразный мятеж; в конце концов, они всего лишь молодые девушки. Но в соответствии с косными правилами того времени Бурхард заявил, что произошел инцидент «magno dedecore, ignominia et scandalo nostri et populi»{3}.

Когда появилась Санча с безумным взором, чтобы еще больше взбудоражить и так уже неспокойные воды Ватикана, Бурхард растерялся. Было совершенно ясно, что именно Санче принадлежала идея занять священные места и что Лукреция просто подражала ей, словно ребенок, приглашенный поучаствовать в игре и с готовностью принявший это приглашение, но который из-за природной робости и уважительного отношения к церковным правилам никогда сам не сделает первый шаг.

Итак, Лукреция и Санча стали подругами. К счастью, они сразу же поняли огромную разницу между отведенными им ролями, и их отношения строились самым естественным образом, исключавшим какие-либо недоразумения. Рассеялись опасения Лукреции относительно возможного соперничества, и ощущаемое ею удовольствие от устраиваемых в Ватикане празднеств еще более усиливалось благодаря властолюбию Санчи. Это было время бесконечных балов, концертов и разного рода увеселительных мероприятий. Со своей кафедры в Сан-Марко во Флоренции Савонарола тщетно предупреждал, используя пророчества Амоса, относительно папских женщин: «Audite verbum hoc, vaccae pingues quae estis in monte Samariae»{4}; ни Александра VI, ни его семейство не затрагивали гневные речи. Знаменитый монах был не в состоянии противостоять крепости Борджиа и, пытаясь провести в жизнь невыполнимые реформы, был обречен погибнуть. Сравнивая пылкое красноречие Савонаролы с жизнью и характером понтифика, становится ясно, почему между этими двумя участниками спора никогда не могло возникнуть взаимопонимания. Папа обладал огромной властью, а Савонарола никогда бы не согласился на переговоры. Вот почему 25 мая 1498 года Савонарола был сожжен на костре.