Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

• Название: Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
• Автор: Ришард Болеславский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2148-2

Ришард Болеславский был в числе тех поляков, которые под влиянием патриотического порыва вступили в российскую армию, чтобы сражаться за независимость Польши. Вместе со своим уланским полком он прошел через все тяготы Первой мировой войны. После отречения царя и свершения Февральской революции польским уланам пришлось не только наблюдать со стороны ужасы безвластия: погромы, грабежи, самосуд и насилие, но и, становясь на ту или иную сторону, защищать свою жизнь.

---

Как облака, не обращавшие внимания на изменчивое настроение ветра, стремились на север, так и солдаты медленно и упорно двигались к цели – пехотным казармам.

В огромный зал, вмещавший гарнизон, набилось порядка пяти тысяч человек. Артиллерийская дивизия, два пехотных полка, рядовые инженерных войск, штабные писари, гражданские лица. У казарм стояли толпы людей, наблюдавших за происходящим и обменивающихся новостями.

Наш полк, единственный из всех воинских формирований, прибыл на митинг в боевом порядке. Мы остановились перед входом, полковник развернулся лицом к полку и оглядел уланов. Все застыли по стойке «смирно». Смолкли разговоры, и толпа с интересом смотрела на нас. Неожиданно раздался громкий голос:

– Вы все еще играете в войну, товарищи? Пора бы уже прекратить.

– Уланы! Через левое плечо кругом! – резко, словно удар хлыстом, прозвучала команда полковника.

Полк четко выполнил команду.

– Уланы! Через левое плечо кругом! – после короткой паузы скомандовал полковник.

Мы выполнили команду.

– Благодарю, мальчики.

Двести воинов, объединенные общим чувством понимания своего командира, который всегда шел впереди и был лучшим из них, отдали ему должное, прокричав в едином порыве, и крик этот был как удар молота, как мощный удар грома:

– Рады стараться, господин полковник!

– Разойдись! – скомандовал полковник и твердым шагом направился к входным дверям.

Волны тошнотворного запаха, исходящего от возбужденных человеческих тел, влажных шинелей и гимнастерок, хлынули на нас при входе в зал. Нас встретил нервный, нетерпеливый гул собравшихся на митинг людей.

Вот она, революция. Взрыв. Энергия, вырвавшаяся от удара кулака сумасшедшего.

Все эти усталые люди, прежде вялые и невыразительные, внезапно оказались в середине ревущего потока, прорвавшего плотину. Они не разговаривали; они кричали. И крики эти включали всего три-четыре слова.

В противоположном от входа конце зала находилась импровизированная трибуна. На ней роились представители социалистов. Громко разговаривая, раскладывая бумаги, отдавая распоряжения, они не сводили глаз с угла помещения, где стояла группа офицеров из разных полков. Они стояли вместе, понурые, словно в чем-то виноватые. Как обреченные.

Подсознательно офицеры чувствовали опасность и собирались в одном месте. Они могли бы уйти, но, будто попавшие под гипноз, оставались на месте. Солдаты же, обретя свободу, напротив, прогуливались мимо офицеров с независимым видом. Уже сформировались две фракции: «белоручки» и «мозолистые руки». Глядя друг другу в глаза, они понимали, что только смерть может рассудить их.

Офицеры в основном молчали. Солдаты, стараясь перекричать один другого, помогали себе еще и жестами. Толкались, обнимались за плечи, хватали друг друга за руки, за грудки. Разгоряченные, вспотевшие, в расстегнутых шинелях и гимнастерках, эти солдаты, долгое время сдерживавшие свои эмоции в рамках воинской дисциплины, почувствовали себя свободными.

Да здравствует свобода! Долой дисциплину! Почти все солдаты, в нарушение устава, набросив шинели на плечи и сдвинув фуражки, курили.

Угрожающий шум толпы напоминал рев водного потока, стремящегося пробить выросшую на его пути преграду. Словно океанская волна, налетевшая на волнорез, в бесплодной попытке пытающаяся сокрушить камень.

Но вот на трибуну поднялся солдат. Он возвышался над толпой, но, вероятно, ему показалось этого мало. Он что-то сказал стоящим вокруг него. Солдату передали стул, и теперь он абсолютно главенствовал над толпой.

Он заговорил, но его голос потонул в шуме. Однако его это не остановило. С разинутым ртом, размахивающий руками, красный от напряжения, он напоминал Петрушку из ярмарочного балагана.

– Молчать! Тишина! Поддерживать революционный порядок! Товарищи, сохраняйте дисциплину!

Шум постепенно стихал, и мы стали слышать оратора, утвержденного политическим комиссаром военного округа. Он объяснил, что означает отречение императора. Зачитал первый приказ Временного правительства, подписанный Керенским, приказ, который предоставлял свободу солдатам воюющей армии. Приказ льстил солдатскому самолюбию и умалял офицерское достоинство. А по сути этот приказ уничтожил армию, дал выход личной мести, развязал гражданскую войну.

Приказ номер один преследовал ту же цель, что французская Декларация прав человека и гражданина[13].

Свобода личности – отлично. Политическая свобода – замечательно. Мир – превосходно. Но первыми последствиями приказа номер один стали расстрелы и убийства офицеров солдатами. Не обращая внимания на военные приказы, воюющая армия прекратила существование.

Правительство Керенского попыталось исправить положение, выпустив дополнение к приказу. Но было уже поздно.

Русские люди, потерявшие все, многое могли простить вождям революции, но никогда не простили тех, кто подписал этот истеричный, неразумный и трусливый документ, приказ за номером один.

Спустя несколько лет Керенский выступал в Нью-Йорке. После выступления к нему подошла женщина с букетом цветов. Глядя в глаза Керенскому, она дала ему сильную пощечину.

– За приказ номер один! – бросив букет на пол, крикнула она.

Одна пощечина за сотни и сотни офицеров русской армии, принявших мученическую смерть.

Итак, комиссар пытался разъяснить этот приказ пятитысячной беспорядочной толпе, собравшейся в зале. Увы, все было тщетно. Эти люди уже сами объяснили его так, как им этого хотелось.

– Долой войну!

– Долой офицеров!

Выступление комиссара затягивалось. Каждый раз, когда он не знал, что сказать, комиссар начинал выкрикивать революционные лозунги:

– Да здравствует народ! Вся власть народу! Долой буржуазию! Долой защитников старого режима!

Толпа отвечала одобрительными воплями. Комиссар был настроен абсолютно радикально. Он выступал не только против императора и аристократии, но и против Временного правительства.

Я впервые слушал выступление коммуниста. Его интерпретация приказа делала этот документ наиболее удобным оружием для осуществления победы коммунистической партии. Придя к власти, коммунисты отменили приказ и установили другой, жестокий порядок.

– Солдат имеет равные гражданские права с офицером, – объяснил оратор и следом выкрикнул: – Солдат имеет право делать все, что захочет, когда не находится при исполнении обязанностей!

Толпа взревела от восторга.

Свобода!

Свобода!

Эти уставшие от войны, измученные, голодные люди однозначно поняли: солдат имеет полное право делать, что пожелает, и никто не может его за это арестовать.

Время было военное, а война является благодатной почвой для развития всех видов человеческих пороков.

Одним махом были уничтожены все препятствия; можно было грабить, насиловать, убивать.

Солдаты уже представляли, как распорядятся предоставленной свободой.

– Долой армию! – неистовствовала возбужденная толпа.

– Конец войне!

– Долой приказы!

Благосклонно выслушав призывные лозунги, комиссар продолжил выступление:

– Будут сформированы солдатские комитеты. Они получат право осуществлять контроль за всеми военными операциями.

Эти слова были встречены бурей восторга.

Солдаты испытывали катастрофическую нехватку боеприпасов и оружия. Бессмысленные переброски войск, которые, вероятно, были частью стратегии, солдаты относили за счет тупости высшего командования. На третьем году войны девяносто процентов армии составляли непрофессионалы. Офицеры отдавали приказ перейти в наступление. Их приказы заставляли солдат страдать. Значит, на совести офицеров раненые и убитые солдаты.

– Долой офицеров!

– Пусть объяснят нам, почему мы должны воевать, ходить в атаку, страдать, погибать. Дайте нам право управлять ими.

– Правильно, товарищи! – закричал комиссар. – Требуйте свои права. Теперь вы можете проверять любой приказ. Вы можете спросить: «Нам действительно нужно нападать на немцев или австрийцев? Нам нужно страдать и умирать? Мы должны заставить их страдать и умирать? Нам действительно это надо или просто кто-то хочет получить очередные награды и звания?»

Толпа пришла в исступление. Потрясая кулаками, солдаты выкрикивали охрипшими голосами проклятия. Кто-то карабкался на спины товарищей, чтобы увидеть офицеров, зажатых толпой в дальний угол зала.

Комиссар был отъявленным демагогом. Когда он закончил выступление, солдаты, находившиеся на грани безумия, устроили ему овацию.

Офицеры, бледные и молчаливые, застыли отдельной группой. Тридцать шесть часов назад на ужине в кадетском корпусе они в состоянии практически такого же психоза выкрикивали: «Да здравствует император!» Почему же они молчали сейчас? Что заставило их побледнеть? Нет, причина заключалась не в страхе или трусости: они не раз встречались со смертью. Дело было не в отсутствии преданности: позже многие из них погибли, не давая «мозолистым рукам» сорвать шевроны.