Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)

• Название: Мир в латах (сборник)
• Автор: Евгений Гуляковский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5–235–02001–4

В сборник фантастики вошли лучшие произведения участников Ялтинского семинара 1991 года. Романы, повести, рассказы отличаются интересными сюжетными поворотами, раскрывают природу сложных взаимоотношений человека с окружающим миром. В книгу включены также переводы произведений известных зарубежных мастеров фантастики.

СОДЕРЖАНИЕ:

РОМАНЫ

Евгений Гуляковский. Чужие пространства

Николай Романецкий. Мир в латах

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Сергей Иванов. Сияющая Друза

Владимир Рыбин. Что мы Пандоре?

Андрей Поляков. Стеклянный Шар

Владимир Першанин. Остров за Синей Стеной

Татьяна Полякова. Два с половиной раза замужем

Геннадий Ануфриев. Бюро знакомств “Галактика”

Геннадий Ануфриев. Вся мерзость мира

Делия Трускиновская. Испытание

Игорь Савенко. Может быть

Михаил Ларин. В чужом доме

Михаил Емцев. Человек своей судьбы

Евгений Цветков. Гриб

Евгений Цветков. Вурдалачка

ЗАРУБЕЖНАЯ ФАНТАСТИКА (Перевод Евгений Дрозд)

Рэй Дуглас Брэдбери. Сбор семьи

Рэй Дуглас Брэдбери. Мессия

Рэй Дуглас Брэдбери. Направление — Чикаго-бис

Рэй Дуглас Брэдбери. Человек, которого ждали

Роберт Ирвин Говард. Тварь на крыше

Стиви Аллен. Общественное порицание

Роберт Шекли. Кошмарный мир

Фриц Лейбер. Мариана

---

А потом начался кошмар. Толи была допущена какая-то ошибка, то ли эти “окна” вообще нельзя было закрыть, но полезла через них всякая нечисть. Это было ужасно! Дантон с содроганием вспоминал те дни Разъяренные клыкастые и когтистые исчадия ада, ящерообразные и змееподобные твари, шипящие и воющие фантастические существа — плоды невообразимых мутаций!

“Приемники” превратились в крепости, ощетинившиеся лазерными пушками. Нагрузка на тех, кто сидел в этих крепостях, была столь велика, что их приходилось менять каждые сутки. Добровольцев требовалось все больше, и Дантон стал одним из них.

А потом и этот поток иссяк. Но сторожевые посты снимать не спешили. Хотя Дантон был уверен — зря. Ясно, что ничего живого там уже не осталось.

Слабый звук зуммера вернул Дантона к действительности. Он взглянул на напарника — тот дремал в кресле, склонив набок голову. Дантон посмотрел на энергометр “окна”. Стрелка отклонилась от нулевого деления — слегка, но все же достаточно, чтобы показать: нечто нарушило гравитационную однородность входного поля. Дантон потянулся к вахтенному журналу, но раскрыть его не успел.

Тихое гудение зуммера внезапно перешло в оглушительный рев сирены. Стрелка энергометра сделала резкий скачок вправо, и ее зашкалило.

— Что такое?! — проснувшийся Ярцев вскочил на ноги и ошеломленно вертел головой.

Дантон чертыхнулся.

— Сядь! Ничего особенного. Просто кто-то опять лезет к нам через “окно”. Сейчас посмотрим.

Дантон включил обзорный экран… и отшатнулся.

— Кто это? — Ярцев повернул к нему побелевшее лицо.

Это был не “кто-то”. Экран заливало хлеставшее из “окна” нечто. Секторы экрана гасли один за другим — по мере того, как разрушались висящие вблизи “окна” буи. Дантон бессильно сжал кулаки — оружие здесь было ни к чему. Он даже не стал включать анализаторы, ибо уже все понял. Это конец.

Моря черной, пахнущей нефтью тягучей жидкости, на зывавшейся когда-то водой, горы зловонных отходов химических предприятий и гигантских животноводческих комплексов, тысячи тонн дышащих радиоактивной смертью отходов ядерных реакторов, миллионы тонн хлама с миллионов свалок, чудовищные стоки городских канализационных систем, удушливый дым тысяч степных и лесных пожаров — все это мир конвульсивно исторгал из себя.

Вся мерзость мира изливалась сейчас на них.

Дантон криво усмехнулся. Ведь он мог бы быть где-нибудь на Венере. Не судьба.

— Все, Ярцев. Дежурство закончено. Иди домой. А лучше — беги. “Если успеешь”, — последнее Дантон произнес уже про себя.

Ярцев стремглав бросился к двери.

Дантон нажал кнопку коммуникатора.

— Лин?

— Да, милый?

— Не уходи никуда, пожалуйста. Мне нужно тебя увидеть. Я сейчас приеду.

— Что-нибудь случилось? — В голосе жены он уловил легкое беспокойство.

— Нет, ничего. Просто мне нужно тебя увидеть.

— Тогда жду. Напою тебя чудесным индийским чаем, достала по случаю.

— Вот и отлично, выезжаю, — сказал Дантон и выключил коммуникатор.

Делия Трускиновская Испытание

Туда, где, нагулявшись вволю и крылья разметав по полю, под утро улеглась пурга…

Туда, где легкие снега покрыли топкие луга!..

Кружит дорога по лесам, выводит к хутору, а там встречает зимние рассветы кавалерийская семья — подружка Инга, две Иветты, Ян, Дзинтра, Рудите и я.

Примчусь туда издалека, где ждут доверчивые кони, чтоб я у двери денника явилась — с хлебом на ладони.

Ледком затянуто стекло в неровном маленьком окошке… Подсыплю им овса немножко, найду потертое седло.

А хочешь — вместе, вдоль реки, по лугу, наперегонки? И в ослепительный простор глядеть из-под руки?..

(Ты пройдешь на тропе лесной испытание белизной, испытание чистотой, испытание простотой. Что откроется — неизвестно, но скажи — на пределе честно ты пройдешь по снежному краю? Не обманешь?

Тогда — впускаю).

Мы мчались в зимние леса плечом к плечу, глаза в глаза, но я дорог не узнавала — я здесь ни разу не бывала…

— Эй, Санька, ты чего с конем забрел в какой-то бурелом?

— Решил на файф-о-клок к медведям!

— Вперед! Куда-нибудь приедем…

Но вечер ранней синевой густел, темнел над головой… Где же это мы с тобой?..

Тяжело ступают кони то по снегу, то по льду, снег хватая на ходу, удилами звеня. Грею пальцы и ладони я о холку коня. И снисходит пониманье на меня…

…и снисходит пониманье, озаренье, узнаванье — эту странную дорогу в буераках, наугад, проложил один отряд…

Как же раньше не сумела, как же раньше не посмела я забвенье превозмочь?

Этой тропкой, дальним лугом, да опушкой лесной, вечнобелой белизной партизаны друг за другом проезжают, что ни ночь…

…проезжают, что ни ночь, после той же злой метели, с тем же выраженьем глаз, из-за той же старой ели появляясь каждый раз. То ли черновик легенды без начал и без концов, то ль сумбурной киноленты бесконечное кольцо. Повторяются моменты, повторяются слова — раз, и два, и двести два…

Цепь времен разъединилась. Сумасшедшее одно сквозь столетья укатилось одинокое звено, и вращается оно, и летит из света в тень, и летит на свет обратно день один невероятный, повторяющийся день — черновик моей легенды без начал и без концов, невозможной киноленты неизменное кольцо…

Погляди-ка мне в лицо!

Ну?..

— Санька, едем на войну? Санька, за ночь мы доскачем в партизанские края!

— Ты рехнулась, не иначе, птичка-ласточка моя. Брось нелепые затеи.

— Но не мы ль с тобой хотели испытать хоть раз в бою дружбу-преданность свою! Свистом стали и свинца, памятью сквозь поколенья приближается мгновенье — прыгнем в паузу кольца!

— Романтические чары? Слышу я издалека настоящие удары настоящего клинка…

— Ты не бойся — я с тобою! Ты не сдерживай коня. Я в бою тебя прикрою — ты прикроешь меня. Санька, быть сегодня бою… Нашу дружбу — не убить. Бою — быть, бою — быть!

Ты молчишь. Ты брови сдвинул. Искры в русых волосах. Если б ты меня покинул в зачарованных лесах… Не покинешь! Хмуро глянешь, но — за мной, и не отстанешь.

И душа живет полетом, и за ближним поворотом разрезает время та невозможная черта.

Мы — из другого племени. Мы из другого времени на расплывчатый свет костра вышли из темени. Ментики. Палаши. Кивера. Ташка у стремени.

Снежной пылью дыша, захлебнулась душа! Синим-синим утром зимним оседлай гнедаша. Дьявол, морду дерет, удила не берет, глазом косит, воли просит, берегись — удерет! Но шагает по льду за тобой в поводу, не обманет — партизанит в раздвенадцатом году!

На заре от костра поднимайся — пора! Едем строем, в ряд по трое, голубые кивера… Третий месяц, гнедой, партизаним с тобой. Снежным полем, да раздольем, да галопом бы в бой!

— Погляди — там что, огни?

— Серж, ты стремя подтяни…

— Черт побрал бы эту ветку!

— Смерзлись, к дьяволу, ремни…

— Братцы, кто ходил в разведку, — скоро ль? На сердце тоска!

— Спой, Николенька, пока!

Кони — шагом, след в след. Запевает корнет.

— Ах, я уже не маленький, нет силы дома жить! Ах, отпустите, маменька, Отчизне послужить! На марше не отстану я, не побоюсь клинка! Лихим корнетом стану я Ахтырского полка. Ах, отпустите же, мой свет, не то и сам уйду! Мы все — бойцы в шестнадцать лет в двенадцатом году. И я в победные бои помчусь издалека, а рядом — сверстники мои Ахтырского полка, и не удержишь нипочем, лишь вихрем пыль взмело! Гусарский ментик за плечом, как синее крыло… Грозою затуманены военной рубежи — так отпустите ж, маменька, Отчизне послужить!.. Благословите, маменька, Отчизне послужить…

Прямо в очи летит снег от конских копыт. Снег с пахучей хвои — прямо в кудри твои… Кони — быстры, други — рядом, впереди — пути побед…

— Санька, это ли не радость.

— Нет… Угнетает белый цвет. Будто ты, и я, и кони — все на этом на лугу, как на белой на ладони, мы подставлены врагу…

— Вот что я тебе скажу, — тем я здесь и дорожу, что не спрятаться, не скрыться, не замаливать грехов — ждет белейшая страница сердцем писанных стихов. Белизна сплошная эта ждет, пойми, иного цвета… Рыжей шкуры коня. Рыжих всплесков огня. Алых капель мелкой дроби — если ранит меня. Вот перо и вот чернила! Их столетьями ждала белизна, для них раскрыла безупречные крыла. Принимаю, и без слова — пулю в сердце на скаку, если нет пути иного написать свою строку.

— Да зачем все это надо? Иль искусства венец — только здесь, со смертью рядом? Объясни наконец!

— Только здесь — на белом поле, где сейчас начнется бой, только здесь, на вольной воле, истинны восторг и боль, только здесь — до слез, до боли — мы способны быть собой. Здесь — в себя и друга верим. Сомневаешься? Проверим!