Виктор Козько - Прохожий

• Название: Прохожий
• Автор: Виктор Козько
• Жанр: Научная Фантастика

---

Сяду на углу где-нибудь на кресте-перекрестье улиц. Или в подземном переходе метро, где, правда, сегодня все места уже заняты. Но я думаю, те переходные, подземельные люди какое-никакое местечко ужмутся, но освободят для меня.

Я приду к ним тоже с торбой через плечо. Сниму и положу возле ног шапку. А в той шапке одни блестящие алмазы. В простой посконной торбе обласканные и промытые моими горючими слезами золото и платина. Стану раздавать их каждому встречному-поперечному. Сэр, сэр, не проходите мимо, это вам на ваучеры...

Этим я живу, брежу в ночи и при свете дня так, что могу не выдержать, прежде времени отбросить копыта, дать дуба, сыграть в ящик. Но выдержу. Белорусы - они терпеливые, прочные, как колхозные сивые мерины, что только на колбасу и годны.

Комета уже близко, только надо мягко посадить ее, чтобы не было никакого урону Земле. Одна надежда, что землица наша материнская мягонькая, сколько же там сыновей ее упокоено. И все они с того света протянут руки и примут на себя ту комету.

Так оно будет.

Примут именно здесь, где мои хата и хлев стоят. Потому что, по всем предсказаниям астрологов, начало новой жизни Беларуси пойдет отсюда. Здесь, у реки с легким птичьим именем, дотлевают кости не только моих родителей, но и всей неисчислимой рати, веками и веками приходящей сюда, чтобы покорить их. Здесь еще в звездные лунные ночи слышно ржание коней полка князя Игоря. Где-то отсюда смотрит на нас Кирилла Туровский. Отсюда восстанет из праха и земли обновленный мальчишка Михлюй. Пойдет в свет и по свету новый человек. Мы с котом - предшественники того человека. Мы с ним одно единое, губитель и спаситель. И не отличить уже сегодня, где я и где кот. Ради чего я строил себе здесь новую хату, почему вместе со мной живет в ней рыжий дикий кот. Михля. Я жду своего времени, чтобы сделать счастливыми всех людей, отблагодарить их за то, что они жили вместе со мной. Где это моя пустая ладонь, где мои десять голых пальцев? Этому дам и этому дам. Всем дам. И восстанут мертвые и переменятся живые.

Придет время, и так будет.

VII

И время пришло. Комета была еще далеко, но уже здесь, над Землей, над головами людей. И люди в своих избах почувствовали ее горячее, хищное дыхание. Уже поутру начали торопиться, суетиться и злиться. И падать начали. Как снопы в поле, ложились на землю, отходили в небытие. Порывались что-то сделать, и на полувздохе отлетали в вечность людские души, может, надеялись так остановить полет дракона с хвостом, повернуть его от Земли, увлечь за собой.

Но все напрасно. Они не знали, что такое эта комета, кто ее наслал, кто управляет ею. А мне в последнюю ночь довелось увидеть и рассмотреть ее. И это была самая жуткая ночь в моей жизни. Мы с Михлей попали на комету, внутрь ее, считай, в самое пекло. Где скручивались в тугой узел и сгорали бесследно пространства, как сгораем на Земле и мы сами, еще живые, но уже бесследные. Горел и плавился камень, плескалось адское пламя. Топливом той комете служили золото, платина и алмазы, само время и пространство, души людские. Но не это поразило и ужаснуло меня. Я наконец догнал и настиг того, кто наводил эту комету на Землю. Встретился с ним лицом к лицу. Тень, за которой я так долго гонялся по Вселенной, наконец открылась мне. Помог Михля. Мы долго блуждали в темени, космическая мгла и адское пламя окутывали нас. Мы сами перевоплощались в мрак и пламя, растворялись в них. Черной тучей стлались под куполом небес. Теряли себя на перекрестках Млечного Пути и вновь находили в проломах неба, где гасло Солнце. Только Михля да я. Кот да человек. Да дымный смрад сгоревших самоцветов. Уголь и сажа. Мы тоже превратились в уголь и сажу. Черные огарки некогда веселой плоти. Из того угля и сажи Он и объявился нам. Я бросился, чтобы ухватить его, расквитаться за все страдания и горечь беспросветной черной ночи, которую Он готов был наслать на Землю.

Но меня опередил Михля. Странно так, не вздыбил шерсть, не ощерил пасть, без воя и визга, которых я ожидал. Человек или черный призрак его, некое подобие человека стояло к нам затылком, сложив сзади руки и вглядываясь куда-то в темень. Михля терся о его ноги и мурлыкал. Тень человеческая повернулась ко мне, я отшатнулся, остолбенел. Это был я сам. Очень похожий на того, кто смотрел на меня несколько дней назад из зеркала на стене моей новой хаты. Мы долго и молча всматривались друг в друга. Я отказывался узнать самого себя. Нет, не мог за какие-то считанные дни оскотинеть до такой степени.

Отказывался узнать себя. Но он заставил меня сделать это. Опять же безмолвно, только с укором покачивая головой: мол, так оно и есть, ты это, ты. Никуда, брат, от себя не денешься. Но сказал совсем иное:

- Я знаю, ты пришел, чтобы забрать все это, - и обвел рукой распростертую перед нами темь. Я не стал отпираться, потому что не темень видел перед собой, а сокровища неземные. И мои они были уже, мои.

- Да, я пришел, чтобы забрать это.

- Бери и владей.

- Одному мне много, - ответил я. - Ты все же плохо обо мне думаешь. Я лучше, лучше. Я для всех. Но, чтобы хватило всем, слабоват плечами. Не подниму, не донесу.

- Я пособлю. Я подам тебе на плечи.

- А мех, где я возьму такой мех, чтобы забрать все?

- Отказываешься?

- Нет, нет, - заторопился я. - Ни от чего не отказываюсь. Грех отказываться от сотворенного тобою же. Великий грех отказываться от самого себя.

- Великий грех, - согласилась моя тень. - Так что же делать будем: грешить или каяться?

- Грешить, - твердо сказал я. - Грешить.

- И в последний твой час...

- И в последний мой час тем более.

- Да будет по-твоему. Только ведь грех твой пойдет за тобой и на тот свет.

- Я и на том свете буду грешить.

- Пусть будет по-твоему. У нас энергетических кризисов нет. Смола всегда в наличии. Кочегары старательные.

- Да будет так, - сказал я.

- Да будет так, - согласился и он. - Аминь.

- Принимаешь это?

- За то, что я жил на свете. За то, что глаза мои видели этот свет и земное солнце, согласен на все. Только ты сам ответь мне. Князь тьмы или света? С кем заручен, с кем прихожу к согласию?

- Я тебе все сказал. В урочный час придет на Землю комета. Будет на ней серебро и злато, платина и алмазы. Только не попробуешь, не откусишь ничего ты от тех сокровищ, человек...

Урочный час пробил. Трижды прокуковала среди ночи кукушка. Трижды детским плачем залилась пробужденная ею сова. И взошла на небе полная луна. На зеленый лунный свет выполз погреться земляной червь, столетний седой и незрячий выползок. И сразу налетел ветер, тронул крылья недвижного мертвого ветряка, и крылья те со стоном и скрипом начали крутиться. Молоть зерно, которое никто туда не завозил, перемалывать зеленый лунный свет, ссыпать невидимую небесную муку в мехи, которых тоже не было. Промельком скользнула чья-то тень внутри ветряка, заметались, забродили тени и снаружи. Потянуло, потянуло сыростью, влагой и затхлостью. Зерно старины и давности все же сопрело, сгнили, пошли прахом мехи, вот почему их и не видать было. Новое вино в старые мехи не льют.

Исчезли, укрылись куда-то мыши, словно сквозь землю провалились. А старая мельница крутилась себе и крутилась. Только что-то все время стонало и трещало в перетруженной ее утробе, заново перенастраивалось, переналаживалось, будто старые кости обрастали новыми хрящами и мясом. И обросли. Вскоре ветряк трудился уже безмолвно, беззвучно, крутился по-молодому, без старческого ворчания.

На глазах молодела и Земля. Раздалась вширь речушка Птичь. Из ее омута показал лобастую плоскую голову древний, обросший мохом сом, покрутил усы, приветственно плеснул по воде упругим хвостом и сник в звездном омуте. Из того омута вышли бобр с бобрихой и бобренятами. Будто сом пробудил, растормошил их там, приказал явиться на свет Божий. На свет, которого они не видели уже столько столетий, как порушили здесь их шлюзы и плотины, что веками возводили они на этой реке вместе с человеком.

На одном из семи курганов засветилась куполами, выросла, словно спустилась с небес, церковь. На втором кургане, напротив нее, ударили колокола костела. Но ни на церкви, ни на костеле еще не было крестов, хотя колокола уже голосили, жаловались небу.

И под тот колокольный перезвон вспучивалась земля на четвертом кургане. Вспучивалась и оседала. И выходили, вырастали из той земли, из жесткости крупного приречного песка люди незрячие, но словно кем-то ведомые. И выходили со словом, хотя и неслышимым, считываемым с их губ:

- Хватит. Мы осудили себя. Но сегодня откроемся, откроем себя свету.

И вышел навстречу им мой спутник, рыжий мой кот Михля, расстелился перед ними желтым огнем и молвил:

- Поднимите глаза ваши и посмотрите на нивы, как они выбелены уже летом и солнцем, подготовлены к жатве. А работников мало. Скоро не только человеку, но и мне, коту, будет нечего тут на зуб взять.

- Найдутся работники, - беззвучно ответили ему. - Мы - хлеб жизни. Неподдельный хлеб жизни.