Редьярд Киплинг - "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)

• Название: "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)
• Автор: Редьярд Киплинг
• Жанр: Поэзия

В этом сетевом издании впервые печатается полностью книга «Казарменные баллады и другие стихи», так же как и книга «Семь морей», в которую автор включил вторую часть «Казарменных баллад», что обязывает рассматривать эти две главные поэтические книги Р. Киплинга, как единый корпус.

Около половины стихотворений, входящих в эту книгу публикуются в новых переводах, а многие из стихотворений Р. Киплинга вообще представлены тут впервые, поскольку никогда ранее на русский язык не переводились.

В «Дополнение» включены стихи к сказкам и рассказам о Маугли из 1-ой и 2-ой «Книг Джунглей» (кроме эпиграфов), а также некоторые из самых знаменитых киплинговских стихотворений, которые не включались автором ни в одну из его книг стихов — они рассеяны по его прозе в виде вставных стихотворений. Например, такие прославленные стихи как «Boots», известное по-русски как «Пыль», «The Press» «Пресса», «If» — «Заповедь» (или «Когда») фигурируют у автора только как вставные стихотворения внутри соответствующих новелл.

В «Дополнение» также включено по нескольку (5–6) лучших стихотворений, как из первой юношеской книги поэта «Штабные песенки и другие стихотворения» (В более ранних русских изданиях она называлась «Департаментские песни»), так и из обеих его более поздних книг «Пять наций» 1903 г. и «Межвременье»1919 г…

Некоторое количество переводов, входящих в эту книгу, публиковалось уже не раз, и взято как из парижской книжки 1986 г. (в переводах Г. Бена и В. Бетаки) давно ставшей библиографической редкостью, так и из нескольких сборников, вышедших в России после 90-х годов, Кое-что лучшее перепечатано и из самого первого русского издания стихов Р. Киплинга(М.1936), тоже ставшего библиографической редкостью

В основу данного издания положено авторское издание 1909 года, выверенное по стереотипному изданию «Definitivе Edition», выпускаемому в Англии раз в 5–6 лет начиная с 1937 года.

---

народы откроют рот,

Это пушек спор средь Хайберских гор,

и Гератцы бегут в грязи,

Вы слышали песнь: Доколь? Доколь?

О, волки Абази!

Еще не занял караул в ту ночь свои посты,

Когда Хаким промолвил так: «Царь, не боишься ты?

Ты знал… ты слышал?..»

Смолкла речь перед Лицом Царя.

Афганский Царь сказал в сердцах: «Народом правлю я!

Мой путь — он мой, ты ведай твой, —

а в тишине Ночей

Подумай, кто меня просил о голове твоей».

Когда замкнулись ворота и смолкнул муэдзин,

В беседке посреди садов Царь возлежал один.

И в сердце тьмы, когда луна кончает свой дозор,

Яр-хан, таясь, прошел к Царю, чтоб смыть с себя позор.

За ним бежали дети вслед, когда он несся вскачь,

Дурные женщины ему кричали вслед: «Палач!»

Но кто-то возле стен схватил его из темноты,

Царь молвил за его плечом: «Мертвец! Что вздумал ты?

Не дело днем шутить с Царем, а ночью ждать добра,

И то, что ты несешь в руке, куда острей пера.

Но, если Бог даст сил тебе, то вот пройдет три дня,

Ты будешь милости просить и в муке звать меня.

Я милосерд, и это ты скорее всех поймешь.

Повремени же, мой мясник, — не для меня твой нож!»

Абдур Рахман, вождь Дурани, спокоен как всегда,

Но Хильджи не ждет, и растает лед,

и плотины сорвет вода.

Нет врагам числа, ни одна стрела

не попадает в цель,

Вы слышали песнь: Доколь? Доколь?

О, волки Зука Хель!

Он был каменьями побит на свалке в час зари,

Согласно писаным словам: «Чтоб был он жив, смотри».

И камни выросли над ним курганом средь полей,

И, если шевелился он, шел новый град камней.

Один стерег тот страшный холм, где умирала тварь,

Его Глашатаем Царя прозвал в насмешку Царь.

То было на вторую ночь, был праздник Рамазан,

И страж, припав к земле, слыхал, что говорит Яр-хан.

Из исковерканной груди, хрипя, срывался звук:

«Созданье Божье, помоги, избавь меня от мук!»

И, смерти не боясь, они нашли Царя средь жен:

«Ты, покровитель бедняков, вели, чтоб умер он».

Неспешно прозвучал ответ: «Пусть он дождется дня,

Ночь коротка, и должен он благословлять меня».

Он трижды ночью звал и раз, когда взошла заря:

«Созданье Божье, помоги и тем прославь Царя!»

И вот в час утренних молитв пролилась Яр Хана кровь,

И, слыша щелканье курков. Царя он славил вновь.

Сложили песнь о том певцы, чтоб слышали Моря,

Чтоб пел и день и ночь весь мир о милости Царя.

Абдур Рахман, вождь Дурани, мы повествуем о нем

Растворил он пасть,

и набили всласть ее золотым зерном,

Вы знаете плод от его щедрот,

как сладок каждый дар,

Вы слышали песнь: Доколь? Доколь?

О, Балх и Кандагар!

Пер. Ада Оношкович- Яцына

27. БАЛЛАДА О ЦАРСКОЙ ШУТКЕ

Когда в пустыне весна цветет,

Караваны идут сквозь Хайберский проход

Верблюды худы, но корзины тучны,

Вьюки переполнены, пусты мошны,

Засыпаны снегом, долгие дни

Спускаются с Севера в город они.

Была бирюзовой и хрупкой тьма,

Караван отдыхал у подножья холма.

Над кухней стоял синеватый дымок,

И о гвозди палатки стучал молоток,

И косматые кони кое-где

Тянули веревки свои к еде,

И верблюды, глухой издавая звук,

Растянулись на четверть мили на Юг,

И персидские кошки сквозь сизый мрак

Фыркали злобно с тюков на собак,

Торопили обед то там, то тут,

И мерцали огни у форта Джемруд

.И несся на крыльях ночных ветров

Запах верблюдов, курений, ковров,

Дым, голоса и звук копыт.

Говоря, что Хайберский торг не спит

Громко кипел мясной котел.

Отточили ножи, — и я пришел

К погонщику мулов Магбуб-Али,

Который уздечки чинил вдали

И полон был сплетен со всей земли

Добрый Магбуб-Али говорит:

"Лучше беседа, когда ты сыт».

Опустили мы руки, как мудрецы,

В коричневый соус из жирной овцы

И тот, кто не ел из того котла,

Не умеет добра отличить от зла

Мы сняли с бород бараний жир,

Легли на ковры, и наполнил нас мир

На Север скользил разговор и на Юг,

И дым ему вслед посылал чубук.

Великие вещи, все, как одна:

Женщины, Лошади, Власть и Война.

О войне мы сказали немало слов,

Я слышал вести с русских постов:

Наточенный меч, а речи, что мед,

Часовой в шинели средь тихих болот.

И Магбуб-Али не поднял глаз.

Как тот, кто хочет начать рассказ.

И молвил: «О русских что скажешь, друг?

Когда ночь идет, все серо вокруг.

Но мы ждем, чтобы сумрак ночи исчез

В учтреннем зареве алых небес.

Прилично ли, мудро ли, так повторю,

О врагах Царя говорить Царю?

Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,

Но в душу Царя не проникнет взгляд.

Незваного друга проклял Бог,

Вали Дад подтвердить бы это мог».

Был отец его щедр на слова и дела

Кудахчущей курицей мать была,

И младенец рос среди стариков

И наследовал горе несчетных слов

И с ним безумье, — и вот дерзнул

Ждать, что его почтит Кабул.

Побывал далеко честолюбец тот,

На границе, где серых шинелей взвод.

Я тоже там был, но я счастлив

Ничего не видал, молчал — и жив.

Как дыханье, ловил он молвы полет,

Что «этот знает», что «молвил тот»,

Басни, что мчались из уст к устам,

О серых шинелях, идущих к нам.

Я слышал тоже, но эта молва

Исчезает весной, как сухая трава.

Богом забыт, нетерпеньем объят.

Обратно в столицу скакал Вали Дад

В полный Дурбар, где был весь двор,

И с Вождем Войны Царь вел разговор.

Густую толпу растолкал он плечом

И, о чем слыхал, рассказал о том.

Красный Вождь улыбнулся — ни дать ни взять.

Так на лепет сына смеется мать,

Но тот, кто б смеялся, смеялся зря

Перед темным, как смерть, лицом Царя.

Нехорошо, придя в Дурбар,

Голосить о войне, как будто пожар.

К цветущей айве на старый вал

Его он отвел и там сказал:

«Будут хвалить тебя вновь и вновь,

Доколе за сталью следует кровь.

Русский идет с войной впереди?

Ты осторожен. Так ты и жди!

Смотри, чтоб на дереве ты не заснул,

Будет недолгим твой караул.

Русский идет, говоришь ты, на нас.

Будет, наверно, он здесь через час.

Жди, карауль! А завидишь гостей,

Громче зови моих людей».

Прилично ли, мудро ли, так повторю

О врагах Царя говорить Царю?

Стража, чтоб он не сбежал, стерегла,

Двадцать штыков — вокруг ствола.

И сыпался цвет, как снежинки, бел,

Когда, содрогаясь, он вниз глядел.

И волею Бога — велик Он один! —

Семь дней над судьбою он был господин.

Потом обезумел; со слов людей,

Он прыгал медведем среди ветвей,

И ленивцем потом, и сорвался вниз,

И, стеная, летучей мышью повис.

Развязалась веревка вокруг руки,

Он упал, и поймали его на штыки.

Прилично ли, мудро ли, так повторю,

О врагах Царя говорить Царю?

Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,

Но в душу Царя не проникнет взгляд.

Кто слышал о серых шинелях, друг?

Когда ночь идет, все серо вокруг.

Великие вещи, две, как одна:

Во-первых — Любовь, во-вторых — Война,

Но конец Войны затерялся в крови —

Мое сердце, давай говорить о Любви!

Пер А.Оношкович- Яцына

27. СО СЦИНДИЕЙ В ДЕЛИ

Случилось это более ста лет назад. Потерпев поражение в великой битве недалеко от Дели, индийский князь проскакал пятьдесят миль, везя на луке седла простую девушку, которая любила его и делила с ним все тяготы походной жизни. Он потерял девушку, когда спасение было уже близко.

Кавалерист из Маратты рассказал такую историю:

Кто пировал, венок того в ту ночь увял, поблек,

И цвет шафрана в знак беды покрыл шарфы и руки.

Когда мы мчались в Панипут, где ждал нас наглый Млек,

Когда мы, царство потеряв, ушли оттуда в муке.

И трижды тридцать тысяч нас прошли джамнийский брод —

На дамаджийских скакунах богатыри из Бхао —

Декан враждебный не пресек наш мужественный род

И не извел предатель нас, проклятый Мультар Рао!

И трижды тридцать тысяч нас вошли в густой туман.

И визг, и вопли раковин взнеслись над полем брани.

За бороду схватили мы Бховани вражий стан,

И смыл наш яростный поток с лица земли Бховани!

И дети Бхоста полегли от наших длинных пик,

Рохиллы черные неслись, как скот, от нас гурьбою.