Дилан Томас - Собрание стихотворений 1934-1953

• Название: Собрание стихотворений 1934-1953
• Автор: Дилан Томас
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010

Первый полный перевод на русский язык канонического собрания стихотворений одного из величайших английских поэтов ХХ в. Дилана Томаса (1914-1953), отобранного самим Томасом в качестве поэтического наследия.

Томас прожил истинно богемную жизнь: он попрошайничал у друзей и оскорблял их, не держал слова и не стеснялся воровства, любил сразу нескольких женщин и только свою жену, не желал работать и сорил деньгами, а о его подвигах в пабах и скандальных выходках до сих пор ходят легенды.

Но в поэтическом труде он был взыскательным мастером, построившим величественную и яростную поэтическую систему, в которой прихотливые, часто загадочные ассоциации и техническая виртуозность сочетаются с философскими размышлениями на вечные темы рождения и смерти, любви и поэтического дара.

Переводы известного поэта и переводчика Василия Бетаки снабжены подробными комментариями Е. Кассель и ее статьей о жизни и творчестве Дилана Томаса.

---

Сквозь церковные плиты ныряет якорь. Пока,

Прощай. Удачи тебе. Бьют не часы, а солнце. 

Оно позаботится о затерянном на суше, о рыбаке,

Который стоит один в дверях своего дома,

Стоит на пороге – с длинноногим сердцем в  руке.  

84. ВЕСНА СВЯЩЕННАЯ

С ложа любви я вскочил, 

Когда бессмертное это леченье опять меня утешало, пытаясь

Жизнь облегчить горсточке моего неизлечимого праха,

Когда разрушение и распад, грозившие, словно из-за за морей,

Вдруг сквозь колючую проволоку вырываясь,

Налетели, как войско, на наши дома и наши раны –

Да, я вскочил, ибо должен был приветствовать эту

Войну, но к войне не лежит моё сердце, и зовет постоянно

Только тот  единственный мрак, которому я своим светом обязан,

Я зову исповедника, ибо знаю, что на свете нет зеркала,

Которое было бы этого мрака мудрей,

Зеркала, что сияло бы после той ночи,

                                            когда побит был камнями бог,

Я ведь тоже священный творец, 

я так же сутулюсь под ударами солнца,

и не менее одинок…

Нееет!

Не утверждай радостно, что всё на свете – весна,

И Гавриил с благовещеньем, и  Неопалимая Купина,

Что рассветная радость взлетит фениксом из погребальных костров,

Что кипящие слезы многих остывают и сохнут на стене плача,

Что надо всем  – щедрое солнце мое

 с колчаном лучей,

 дарующих чистый свет –

Нееет! 

Бунтарство, и воплей барабанящий град

Да будут благословеньем освящены:

Ведь только одной безумной тревоге позволено петь 

Во тьме человечьих домов, среди тишины

И если даже в последний раз песни ее звучат,

Это она, она  – матерь Священной Весны!

85. ПАПОРОТНИКОВЫЙ ХОЛМ

               Когда я был мал и свободен под яблоневыми кронами,

И дом напевал мне что-то, и я был счастлив,

 как луга счастливы свежей травой,

Как ночь над долиной, усыпанная звездами зелеными,

И Время меня окликало и позволяло

быть зеницей ока его – то есть самим собой,

Я был принцем яблочных городков,

 знакомцем всех телег,

И когда-то, еще в довремени, видал, как деревья 

Плывут вместе с ромашками и ячменём

По свету, сочащемуся из листопада, вдоль желтых рек.

Зеленый, беспечный, был я приятелем всем сараям

На счастливом дворе, –

 эта ферма была моим домом, – я пел 

Под солнцем, которое только однажды юным бывает,

И время позволяло играть:

Его милосердием был я отмечен, играя,

Был зеленым и золотым, среди его охотников и пастухов.

Телята пели под мой рожок, 

лисы звонко и холодно лаяли,

И субботний день побрякивал, медленно переливаясь, 

Камушками священных ручейков.

Всю солнечность напролет всё летело и радовалось, 

Всё было воздухом и игрой, 

Веселой и водяной, как зеленое пламя трав

На лугах, где трава выше дома, 

где пение дымовых труб.

И по ночам под простыми звездами,

Когда я, воспитанник всех конюшен, скакал ко сну,

И совы прочь уносили ферму – я напролет всю луну

Слушал козодоев, улетавших со стогами и лошадьми

Во тьму, в ее мелькающую игру.

Но я просыпался, и ферма – седой бродяга –

Приходила обратно с петухом на плече,

 в новорожденном дне,

Это были Адам и Дева – небо опять возникало, 

Солнце становилось круглее в тот самый день, и –

Оно обновлялось, обычнейшее явленье 

Рассвета, когда  волшебные кони,

Сквозь раскручивающееся вращенье,

На полях восторженного и всеобщего пенья

Выходили из ржущих зеленых конюшен ко мне.

И под облаками, только что сотворенными,

Я был счастлив: бесконечность была впереди! Вот таким

Под новым солнцем каждого дня, только рожденного, 

У веселой фермы я и лисами, и фазанами был любим,

Я беспечно бегал, 

                    и по дому носились толпы моих желаний, 

Я не беспокоился на синих небесных путях этих,

Что так мало песен рассвета

 было спето временем моим:

И я не тревожился, что зеленые дети

Попадут в суровую немилость вместе с ним.

Я не тревожился этими белыми ягнячьими днями 

О том, что время, ухватившись за тень руки,

      не дав оглядеться,

Утащит меня при встающей луне к ласточкам на чердак,

И что однажды, скача в постель,

я услышу, как оно удаляется вместе с полями

И проснусь – а ферма навек улетела с земли:

    и нет больше детства,

Когда я был мал и свободен 

у времени в милостивых руках,

Когда оно берегло меня – зеленым и смертным,

И пел я, как море поет, в легчайших его кандалах.  

В ДЕРЕВЕНСКОМ СНЕ (1952)

86. В ДЕРЕВЕНСКОМ СНЕ

1.

Ты, повсюду летающая на волшебном коне,

Никогда, моя девочка, не бойся, что волк в овечьей

Шкуре нападет с фальшивым блеяньем в заколдованном сне

На тебя из лиственного логова, в росе по колени,

Чтобы сердце твое проглотить в этих зарослях розовой тени.

Так чувствуй себя в безопасности: ведь в этой стране

Каминных сказок бояться нечего!

Спи тихо и зачарованно, девочка. Броди среди ярких снов

В ночных домотканых сказочных королевствах,

Ведь не превратятся ни стадо гусей, ни свинья

Ни в пламенного Гамлета, ни в самодельного короля,

Чтобы заигрывать до рассвета с твоим избалованным сердцем.

Вот она, твоя живая изгородь из мальчишек и гусаков,

Крапивы и зеленых шипов...

И не плачь, не будут овраги мешать ночами,

И никто добиваться тебя не станет, всадница подушки своей,

От ведьминой пенной метлы

заслонена ты папоротниковыми цветками,

Листвой деревенского сна, да навесом зеленых ветвей...

Лежи, ни о чем не тревожься, все будет как надо,

И среди камышей

Пусть не тревожит тебя мычание колышащегося этого стада.

А пока не втянул тебя в тот сон колокол неумолимый,

Не верь и не бойся, что деревенские чары и мрак пустот

Будут тебя терзать и оснеживать кровь,

пока ты проносишься мимо.

Ну кто, кроме лунного света да воронов

на горных карнизах живет?

Ну кто крадется

Вдоль лощин, кроме лунного света, ведь это –

Всего только звездное эхо колодца...

Ангел холма коснется, сова из кельи святого

Восславит сквозь монастырские купола листвы

Дерево, красногрудое, как малиновка,

троицу Марий в лучах света живого.

Ведь Святая Святых – глаз животного, а не травы...

Чётки дождя бормочет святой.

И похоронным колоколом прозвучит голос совы.

А роща и лиса перед кровью склонятся главой.

Восходящей над пастбищем звезде сказки возносят славу,

Басни спокойно пасутся ночь напролет,

И на престоле господнем мерно колышутся травы.

Опасайся не волка в блеющем одеянье,

не принца с клыками свиными,

На привычной ферме, где лужи – трясины любви. Так вот:

Бойся Вора, кроткого как роса...

А сельская жизнь ведь славна святыми,

Так радуйся этой земле, которая благословенье несет.

Води знакомство с зеленым добром, что луну выкатывает

С молитвой в розовые леса.

Защитят тебя и заклинания, и цветущий папоротник,

А ты в милосердном и тихом доме слушай беличьи голоса,

Спи под звездой, под соломенной крышей, под полотном одеяла,

87. НАД ХОЛМОМ СЭРА ДЖОНА

Над холмом сэра Джона

Ястреб в закате на пламенных крыльях

Парит неподвижно и напряженно.

Сумерки наползают. Ястреб лучами зрачков

Тянет, как на виселицу, к своим когтям

Разных мелких птичек – воробьев, куличков

И прочих, занятых детской игрой – войной.

Радостно крича, к огненной виселице они летят

Над возмущённой вязовой кроной,

Пока, по берегу гордо шагая, цапля святая

Неспешно рыбачит,

Клюв – косой обелиск –

над речкой Тауи наклоняя.

Трещат искры и перья.

Праведный холм Сэра Джона

На голову надел черный клобук из галок. Теперь –

К ястребу, огнем охваченному, одураченные

Птички летят увлеченно,

В шуме ветра над плавниками реки,

Где идиллическая цапля

протыкает клювом плотвичек и судачков,