Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

• Название: Наполеон Бонапарт
• Автор: Альберт Манфред
• Издательство: Алашара
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Книга доктора исторических наук А. 3. Манфреда — это политическая биография французского буржуазного государственного деятеля и полководца Наполеона Бонапарта. Опираясь на обширный, во многом малоизвестный документальный материал, автор рассказывает об основных событиях и фактах того времени, об окружении Наполеона, о секретах его триумфов и причинах поражений.

Печатается по изданию: А. 3. Манфред. Наполеон Бонапарт. Четвертое издание. — Москва: издательство «Мысль», 1986 г.

---

Кольцо сжималось. Сульт не сумел удержать Бордо; власть там захватили роялисты, а затем англичане. Ожеро отступал к Лиону. Союзные армии сплошной лавиной двигались на Париж.

Теперь, когда армии европейских полуфеодальных монархий вторглись во Францию, война снова изменила свое содержание. Современники это сразу поняли. 18 февраля 1814 года Байрон записал в дневнике: «Наполеон! Эта неделя решит его судьбу. Кажется, все против него; но я верю и надеюсь, что он победит…»[1196].

Участники тех событий, а затем историки долго спорили о том, что дало возможность союзникам подойти к Парижу и после боя 30 марта добиться капитуляции. Обвиняют, и с полным основанием, Жозефа, который, из мелкого тщеславия оставив за собой командование всеми силами под Парижем, растерявшись, дал не вынуждаемое необходимостью разрешение Мармону вступить в переговоры с неприятелем. Винят более всего, и также вполне обоснованно, герцога Рагузского — Мармона, который изменил воинскому долгу и открыл фронт противнику. Придают значение роковому стечению пагубных обстоятельств: письма — директивы Наполеона, излагавшие планы его операций, были перехвачены казаками и подсказали союзникам, что надо прямо идти на Париж.

Во всех этих частных объяснениях есть, несомненно, много верного. Их недостаток в ином: эти частные причины заслоняли порой в устах рассказчиков или в повествованиях историков главное. Главное же заключалось в том, что повлекшее столько жертв крушение режима империи было имманентно заложено в самой его природе. Наполеон пожинал в 1814 году плоды своей политики — ее преступлений и просчетов. Военно-деспотический режим империи с того момента, как наполеоновские войны, полностью утратив свойственные им ранее элементы прогрессивного, превратились в чисто захватнические, империалистические, вступил в конфликт с жизненными и национальными интересами всех порабощенных наполеоновской Францией народов, так же как и с жизненными интересами французского народа. Военно-деспотическая империя Наполеона стала силой, вступившей в противоречие с законами общественного развития; она пыталась сковать их и подчинить своей власти. То была попытка, обреченная на провал, и крушение 1814 года было закономерным результатом всей предшествующей политики. Поражение в войне 1812 года привело с неотвратимостью к крушению 1814 года.

Наполеон, сосредоточив свою небольшую армию за Марной, узнал лишь 27 марта о том, что союзники идут на Париж. Он двинулся им навстречу: Париж нельзя было отдавать. Но было уже поздно.

31 марта 1814 года союзные армии во главе с императором Александром I вступили в Париж. Верхом на белом коне, рядом с прусским королем и князем Шварценбергом, представлявшим Австрийскую империю, впереди блестящей свиты генералов, во главе несметной армии союзников, объединившей все державы Европы, Александр, как Агамемнон, царь царей, вступил в столицу побежденной страны. За ними полк за полком, дивизия за дивизией вступали в незнакомой парижанам, странной, как им казалось, форме разноцветные армии шестой коалиции. Многие тысячи жителей французской столицы, прижавшись к стенам домов, в безмолвии следили за вступлением иностранных войск в Париж.

Князь Беневентский, хромой бес, лукавый оборотень, прятавшийся все эти грозные дни-где-то в тиши, невидимый, неслышный, почти дематериализовавшийся, вынырнул из неизвестности и вдруг оказался сразу на самом видном месте. Император Александр ночевал в его доме; ему сказали, что останавливаться в Тюильрийском дворце небезопасно, и он избрал особняк Талейрана. Престиж князя Беневентского сразу резко возрос.

Важный, степенный, медлительный в движениях, в напудренном белом парике, опираясь на старинную трость с дорогим набалдашником, князь Талейран вошел величественно в Сенат, как в собственный дом. В своих мемуарах он позднее писал: «На 2-е апреля я созвал Сенат»[1197]. Все головы повернулись в его сторону, и было вполне естественно, что человек, так уверенно действовавший в эти смутные часы, был избран главой временного правительства. Правда, это правительство было составлено из неведомых французскому народу, да и обществу, лиц. Кроме Талейрана в его состав вошли Иозеф Дальберг, немецкий дипломат, представлявший долгое время Байенское герцогство, приятель Талейрана, бог весть за какие заслуги оказавшийся в составе правительства Франции, ничтожный и никому не известный Жокур, бывший аббат Франсуа Монтескью, старый роялист, извлеченный Талейраном из какой-то щели.

Наполеон задолго до трагических для него событий, весной 1814 года, догадывался об измене Талейрана, хотя не знал еще ничего достоверного. 10 ноября 1813 года, увидев Талейрана во дворце, он обратился к нему с резкими словами: «Что вы здесь делаете? Я знаю, вы воображаете при первом моем промахе стать главою совета регентства. Берегитесь, сударь! Сражаясь против меня, ничего не выигрывают. Я вас предупреждаю, что, если бы я был опасно болен, вы бы умерли раньше меня»[1198].

Но Наполеон не успел привести свою угрозу в исполнение. Он не знал всех измен, всех предательств Талейрана. В 1813 году Наполеон говорил: «Вот уже шесть месяцев, как меня обманывает Талейран». Император ошибался— Талейран обманывал его шесть лет!

И все-таки интуиция подсказывала Наполеону, что надо принять меры против этого опасного человека, которого он не сумел до конца распознать. Наполеон в письме к Жозефу от 8 февраля 1814 года предупреждал об опасностях, исходящих от бывшего епископа Оттенского. Он настоятельно советовал брату не спускать глаз с Талейрана. «Это, несомненно, главный враг нашего дома»[1199].

Все эти предупредительные меры не достигли цели, потому что не были доведены до конца. В трудное время Талейран ушел в тень, и, когда определилось поражение Наполеона, он вышел на яркий свет рампы. Доставшуюся ему наконец власть он решил прежде всего использовать для того, чтобы навсегда устранить возможность возвращения Наполеона в Тюильрийский дворец.

Наполеон, уединившись в замке Фонтенбло, следил издалека за происходившим в Париже. Он не хотел сдаваться без боя. Он собрал в Фонтенбло армию в шестьдесят тысяч солдат. «50 тысяч и я — это 150 тысяч», — говорил он ранее. Он был полон решимости скрестить оружие с врагами. Солдаты его поддерживали.

4 апреля в Фонтенбло в покои императора явились прославленные маршалы Ней, Удино, Лефевр, Макдо-нальд, Монсей; в кабинете у императора были уже Бертье, Маре, Коленкур. Наполеон изложил им план похода на Париж. Он призывал их к решительным действиям. Маршалы молчали. «Я призову армию!» — крикнул Наполеон, начиная догадываться о намерениях своих сподвижников. «Государь, армия не сдвинется с места», — ответил Ней. «Она повинуется мне». — «Государь, она повинуется своим генералам»[1200].

Все становилось ясным. Бенвиль правильно заметил, что 4 апреля 1814 года — это было 18 брюмера в перевернутом виде[1201]. «Что же вы хотите, господа?» — сухо спросил Наполеон. «Отречения», — в один голос сказали Ней и Удино. Наполеон не стал спорить; он подошел к столу и быстро написал условный акт отречения в пользу своего сына при регентстве императрицы. Очевидно, он уже ранее обдумывал эту возможность. Маршалы откланялись. Через некоторое время Наполеон поручил Нею, Макдональду и Коленкуру ехать к императору Александру и достичь с ним соглашения. К трем уполномоченным он присоединил также маршала Мармона. «Я могу рассчитывать на Мармона; это один из моих давних адъютантов… У него есть принципы чести. Ни одному из офицеров я не сделал столько, как ему…»

Перед тем как явиться к императору Александру, трое уполномоченных Наполеона встретились с Мармоном; они передали поручение императора. У герцога Рагузского было крайне смущенное лицо. Не без труда он рассказал, что в то же утро 4-го к нему явился посланец князя Шварценберга, предложившего покинуть армию Наполеона и перейти со своими войсками на сторону коалиции. Мармон принял это предложение. Коленкур и Макдональд, сдерживая свои чувства, спросили, подписано ли уже соглашение со Шварценбергом. Мармон это отрицал. Как выяснилось позже, он лгал; он уже совершил акт предательства. Он был в большом смущении. Но он обещал Коленкуру и Макдональду по их предложению уведомить Шварценберга, что его намерения изменились. В присутствии посланцев Наполеона, как рассказывал Коленкур, он дал распоряжения своим генералам не двигаться с места, пока ведутся переговоры. Изменнический акт Мармона вызвал негодование маршалов; но он готов был исправить свой поступок, и в критических обстоятельствах это представлялось главным[1202].

Александр принял маршалов любезно, даже ласково — то был цвет Франции; он в главном согласился с их предложениями, но окончательное решение было отложено на завтра; он должен был еще посоветоваться с союзниками.

На следующее утро, как было условлено, перед тем как идти к Александру, все встретились за завтраком у Нея в его особняке. Мармон тоже пришел. В середине завтрака герцога Рагузского вызвал офицер. Через несколько минут он возвратился с бледным, искаженным лицом: «Все потеряно! Я обесчещен! Мой корпус ночью по приказу генерала Суама перешел к врагу. Я отдал бы руку, чтобы этого не было…»