Владислав Задорожный - Защита от дурака

• Название: Защита от дурака
• Автор: Владислав Задорожный
• Издательство: Друг читача, ТПО "Вариант"
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1990

Роман Владислава Задорожного «Защита от дурака», написанный в 1983 году, до наступления периода гласности не имел ни малейшего шанса быть опубликованным. По сути, это была книга «для стола». Ведь все, что так или иначе проецировалось на тогдашнюю действительность, усердием окололитературных чиновников не допускалось к народу. Но, быть может, за эти годы не только рукопись покрывалась пылью, но и ее содержание — многое ведь изменилось с тех пор, множество фактов, ранее старательно припрятываемых от масс, стали всеобщим достоянием? Нет. Ходивший в годы застоя «по рукам» любителей фантастики роман и сегодня не утратил актуальности. Иначе, впрочем, и не могло быть. Социальная фантастика, философская фантастика менее подвержены времени, чем так называемая научная фантастика, едва поспевающая (во всяком случае, пока дело обстоит именно так) чуть-чуть опережать научно-технический прогресс. Природа власти и ее реализация — вот основная тема романа, который в каком-то смысле можно назвать в романом-предупреждением обществу.

---

— Мой Президент, я уже так и распорядился — Защита на все вооружение восстановлена, но вашим телохранителям — полнейшая свобода. Это проверенные агломераты, с их стороны ничего не может быть…

— И еще: путчисты…

— Они наглы и требуют слишком многого…

— Ты угадал… Сейчас мы снаряжаем массу космолетов для упрочения контактов с галактикой, нарушенных Преображением… Потребуется немало руководителей экспедиций… долговременных экспедиций… А возглавлять эти экспедиции — несомненно большая честь.

— Да, Мой Президент, для путчистов это будет высшей наградой.

— Но вот Рогулька…

— Он пригодится на планете, я правильно понимаю?

Путчисты полетели в космос, а Рогулька стал моим личным советником. К сожалению, через неделю он погиб в шиманной катастрофе. Я объявил всепланетный траур. Рогулька был отличным парнем. Из тех Рогулек…

Чунча откопал в городах агломератов с признаками явной отсталости психического развития, чтобы оттенить мои способности. И мы учредили из них совещательный орган при мне, Незыблемом, — Камарилью. Реальной властью был только Чунча, но он был не опасен мне, потому что любил править из тени, загребать жар чужими конечностями. По предложению Рачи, которого я тоже оставил при себе, как способного демагога, мы ввели в Камарилье раздачу постов по росту — кто выше ростом, тот и получает более высокий пост. Каких каблуков они только не придумали, каких лекарств не пили, чтобы прибавить в росте… Словом, мы нашли Камарилье занятие — соревноваться и не влезать в проделки Чунчи.

Защиту я восстановил полностью, и все пошло хуже прежнего — круговая порука, поголовная безответственность. Определяющим элементом, внесенным мной в Защиту, стал осознанный террор. Если прежде лиловые хапали первого попавшегося из благих побуждений найти Дурака, то теперь они волокли любого заподозренного в неверии в мое величие. Судя по интенсивности работы Г/А, ими просто кишело все вокруг.

Приходилось вносить и принципиально новые моменты — например, случаи краж продолжались, потому что производства не справлялись с обеспечением всех предметами первой необходимости. Издал закон, по которому за грабеж наказывали в равной степени и укравшего, и обкраденного. На следующий же день воровство прекратилось.

Никто мне не прекословил. Мое слово — закон.

В подобном угаре протекали недели. Я бродил бесчисленными коридорами Оплота — без цели, глядя на мечущихся по своим делам сотрудников с усталостью и равнодушием. Поначалу, встречаясь со мной, все почтительно жались к стенам. Потом привыкли, и уже никто не отвлекался, когда я медленно плелся от поворота к повороту. Вне стен Оплота я был кумиром для преклонения. По приказу Чунчи скупались все появляющиеся и даже старые афоризмы — и они приписывались мне. Не выходило иных книг, кроме томиков моих речей и собраний моих афоризмов. Добрая половина газетных площадей и не менее трети ласкательного времени были посвящены моей персоне. Рачи состряпал улучшенный вариант моей биографии — теперь ее зубрили наизусть во всех школах. Словом, дело шло своим чередом. Я был лишь объектом прославления. Первые недели я еще тешился тем, что издавал по своей инициативе указы, а потом понял, что все идет и без меня.

В скорбной растерянности бродил я по коридорам. Чунча иногда сердился, запирая меня на несколько попыток в кабинете, и тогда он подписывал бумаги от моего лица. Несколько раз на меня находил кураж, и я пускался проказить, доказывать самому себе, что я — не пешка в чужих руках. Тогда Чунча лишал меня сладкого.

А тем временем белые комнаты Г/А работали бесперебойно.

— Рачи, — говаривал я своему главному демагогу. — Чем отличалась Защита при 999 президентах? Тем, что в нее верили. От первого до последнего агломерата. А когда начали сомневаться, то искренне страдали, переживали, считали себя преступниками — до того уже хотелось верить. При мне этого не будет — хватит этих глупостей с переживаниями. Никаких сомнений — они губят. Но как сделать, чтобы развеялись сомнения? Я чиню такое, что даже идиот подумает: не Дурак ли я? Поэтому сомнения надо искоренять с другого конца. Надо, чтобы все определенно знали, что я — Он. То есть мне следует произносить наглые речи, нагло, без стыда и совести действовать, не прикрываясь высокими словами.

И тогда все станут считать, что я — кретин. И это будет господствующим мнением. А бунт — это вызревание мнения, противоположного господствующему. Пусть у нас существует подпольное, тайное мнение, что я умнее, чем кажусь. Пусть сомневаются в том, что я — полный кретин. Примутся искать хорошее в моих поступках, разумное… и найдут! Да, найдут, олухи этакие!..

Рачи с увлечением слушал меня, но Чунча, решавший все, был категорически против такого хода. Он запер меня в дальней комнате, и пока я не отказался от своего плана, кормил меня сухой таквой.

Я царил над Агло безраздельно. Никто из находившихся подле меня не смел даже намекнуть на то, что я ошибаюсь или могу ошибиться. Каждое мое слово ловилось и записывалось. Чунча докладывал, что нет ни в одном городе агломерата, который не славил бы имя мое, просыпаясь поутру и отходя ко сну.

Но ночью мне чудилось, что все кругом лицемерят, только делают вид, что любят и уважают меня, а Чунча — бесстыдно врет, что все меня обожают и не помышляют о Хунтах. Перед моими глазами маячил Чунча, который при посторонних благоговел передо мной больше всех, а оставшись наедине, помыкал мной, окриком отменяя мои самые заветные решения. Рядом был и Рачи, который лишь делал вид, что не понимает, кто я. Так почему бы и миллионам притворяться, будто они ценят и любят меня…

Я ежедневно приказывал Чунче ужесточить поиски Дурака:

— Ты не стесняйся, пусть хоть половина Агло пройдет через Г/А, но Дурака надо найти!

Чунча понимающе кивал. Каждый раз мне было мучительно стыдно отдавать подобные приказы. Но Чунча сладко улыбался и кивал. Мы были не одни в кабинете.

— Мой Президент, — елейно пел он, — мы все, до одного, готовы пройти Г/А, лишь бы усладить вас. Всем нужен Г/А, кроме вас. Ибо кто усомнится в вас?!

И все прихлебатели дребезжащими голосами, вошедшими в моду, галдели наперебой: «Кто усомнится в вас!!»

Помню, во время моего разговора с Распорядителем Нравственности, распахнулись вдруг двери кабинета и вошел Старейшина Неприкосновенных. За ними трусцой бежал мой секретарь, стараясь не пустить.

Старейшина, высокий грузный агломерат, неподкупный аскет, с которым я был не в ладах еще при Пиме, спокойно направился к креслам и сел.

— Я занят, подождите в приемной, — процедил я.

— Ты не можешь быть занят, когда тебя призывает к ответу история, — ничуть не смутившись, ответил Старейшина. — Для разговора со мной неурочных часов быть не может.

Я приказал всем выйти вон и остался наедине с историей.

— Мы не властны изменять реальность, — сказал Старейшина. — Мы лишь фиксируем происшедшее. Но сегодня я хочу спросить — доколе?

— Неприкосновенным не даровано права спрашивать.

— Верно. Но я предвижу вопросы потомков… Вчера ты отправил весь 87 город на Г/А. Как это прикажешь понимать?

— Они решили, что уничтожать Охвостье преступно — мол, Защита против насилия… Вы отправили информацию в космос?

— Спутник стартует через час.

— Этот спутник не должен стартовать. Вернее, вложите в него другую информацию. Ведь ничего не произошло.

Старейшина поднялся.

— Дурак, — только и сказал он, уходя прочь.

— Ты… Ты!.. — задохнулся я.

Но он уже хлопнул дверью. Я вызвал Чунчу.

— Всех неприкосновенных на Г/А.

— Мой Президент, все неприкосновенные старше сорок — после Г/А не останется ни одного из них.

— Я рад, что ты не ноешь о том, что они неприкосновенные. Выполнять. А сегодняшний спутник задержать. Якобы по техническим причинам. Немедленно собрать новый состав неприкосновенных — и пусть они забудут о 87 городе!

Вечером я был в театре, давали милую вещицу, одну из многих, прославляющих мою мудрость. Где-то в середине второго действия в ложу наведался Чунча: «Мой Президент, новый состав неприкосновенных закончил отчет».

— Ну?

— Давайте выйдем.

Я прошествовал в фойе. Там несколько оранжевых поддерживали какого-то до крови избитого агломерата. Я вздрогнул, увидев красно-зеленый круг — знак неприкосновенного — на его груди.

— Это новый Старейшина.

— Однако… вы здорово… прикоснулись к нему, — сказал я.

— Они повторили отчет. Там вся правда. По долькам времени.

— Кого же вы избрали?

— Я фальсифицировал выборы, набрал своих агломератов… Но едва они получили статус неприкосновенных, как заговорили иначе! Слишком высоко доверие к институту неприкосновенных. И они верят в свою безнаказанность, несмотря на судьбу предыдущих.