Владислав Задорожный - Защита от дурака

• Название: Защита от дурака
• Автор: Владислав Задорожный
• Издательство: Друг читача, ТПО "Вариант"
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1990

Роман Владислава Задорожного «Защита от дурака», написанный в 1983 году, до наступления периода гласности не имел ни малейшего шанса быть опубликованным. По сути, это была книга «для стола». Ведь все, что так или иначе проецировалось на тогдашнюю действительность, усердием окололитературных чиновников не допускалось к народу. Но, быть может, за эти годы не только рукопись покрывалась пылью, но и ее содержание — многое ведь изменилось с тех пор, множество фактов, ранее старательно припрятываемых от масс, стали всеобщим достоянием? Нет. Ходивший в годы застоя «по рукам» любителей фантастики роман и сегодня не утратил актуальности. Иначе, впрочем, и не могло быть. Социальная фантастика, философская фантастика менее подвержены времени, чем так называемая научная фантастика, едва поспевающая (во всяком случае, пока дело обстоит именно так) чуть-чуть опережать научно-технический прогресс. Природа власти и ее реализация — вот основная тема романа, который в каком-то смысле можно назвать в романом-предупреждением обществу.

---

— Тьфу, гадость! — говорит Брид.

Музыка набирала силу, становилась все веселее, ритмичнее.

Прямо хоть в пляс. Но ничто нё двигалось на улицах. Мне захотелось вида хотя бы кошки приблудной или куцехвостой собаки, но в Агло их нет. Даже нет лиловых. Словно эти прекрасные, благородные агломераты боятся показать свое истинное лицо.

Все во мне задрожало и напряглось. Брид хватает меня за локоть: «Опять, щенок, в тебе соки играют?» Я его отталкиваю и встаю. Я должен. Мне нечего бояться. Я вышагиваю из подъезда и вываливаюсь в Пустицу. Музыка крепнет.

— Вернись, — кричит Брид, но выйти за мной не осмеливается. Из других подъездов испуганно выглядывают — вижу.

Я выхожу на середину улицы и оглядываюсь. Мне жутковато. Вроде сейчас дома двинутся и расплющат меня.

Я медленно иду вперед, не вижу глядящих на меня. Пасти подъездов. Агломераты — торчащие зубы. Если появится Он, то никто не бросится на помощь. А Защита? Нет, Защита меня охраняет.

Но музыка звучала, и навстречу ей звучала музыка внутри меня. Я забыл о нем. Потому что Он и музыка были несовместимы. Пока есть музыка, Он бессилен.

Я перестал робко сутулиться и, наконец, смотрю прямо перед собой, смело. Я напеваю, да, я напеваю!

Я пришел на карнавал, так какое же у меня лицо? Сейчас, именно сейчас у меня должно быть мое и только мое лицо! Я посмотрел направо и налево, и вдруг увидел себя отраженным в глазах тех, кто подглядывал за мной, торча в открытых пастях подъездов. Так вот я какой! Вернее, как много меня. В одних глазах я видел страх, в других — робость, в третьих — отвращение, в четвертых — восхищение. И из чужих я творил свой образ. Нет зеркала, кроме зеркала других. И каждое это зеркало дает свое отражение. И снова все непонятно. . . . . и вдруг я на площади перед Оплотом. И без того неимоверно огромная, она сейчас пустая, измеряется световыми годами. Я иду и иду, пока до самого Центра. Стоп. Вокруг. Меня видят все!

Музыка вихрилась, как заоконный белый мир моих детских зим. И моя музыка рвалась из меня-клетки. Я незаметно пританцовываю. И вдруг — в пляс. Прямо в центре площади. Один! Э-эх! Не удержаться!

Из одного подъезда в другой перебежала угловатая фигура. Я, извиваясь в танце, заметил, что это был домашний робот. Он прикрывал пульт управления — лицо робота — платочком. Э-эх, дурни!

Та-та-ту-тутам-та-ту. Рам-па-вы-вам-па… Все смотрят на меня. Э-эх, жуть. Пусть видят, видят, видят, мне нечего, нечего! нечего? скрывать. Словно я голый. Но я красивый. Додо говорила, и голым быть не страшно? не страшно

Я оцепенел. Замер. Остановился.

От шеренги шиман возле Оплота отделилась одна шимана — огромное кольцо шиманы оранжевой службы. Аспидно-серая. С тонкой оранжевой каймой.

Шимана медленно развернулась и выехала из ворот. Движется прямо на меня, пересекая площадь.

Прямо на меня. О галактика. Полушария прозрачного верха неумолимо смыкаются в купол вокруг одинокой сидящей фигуры в оранжевом комбинезоне. Ближе. Ближе.

Воитель в оранжевом — я вижу! — прикрывает лицо платком.

Бежать? Бежать! Хотя бы уступить дорогу. Стою. Музыка разрывается от счастья. Купол сомкнулся, и, несмотря на грохот музыки, я отчетливо услышал хлопок.

Шимана растет. Близко. В упор. Воитель — его глаза — смотрит прямо. Стоп. Рядом. Смотрю. И мгновенно лицо — прячу.

— Привет, мой мальчик, — голос. Не отрывая от лица. Джеб? Джеб!

— Ваше лицо? — слагаю в слова.

— Мое лицо? — Смех. Не зловеще, а добродушно. — Де-ре-вен-щи-на!..

Пауза.

— Открой лицо, — говорит голос Джеба.

— Нет.

— Не ломайся. Ведь ты не боялся. Я потрясен твоей отвагой. Открой лицо.

Я — нет! Вижу: люк распахивается, глубокое черное смотрит в меня. Дыра. Дыра, которая втолкнет меня в дыру, из которой не будет выхода.

— Открой лицо, — повторяет Джеб.

Я отнимаю от лица. Ему в глаза. Ну?

Джеб — одни глаза видны. Отпрянул. Что?

— Какой кошмар, — говорит. — Я подозревал, но уже поздно, поздно…

Люк — хлоп, ужас — спрятался. Шимана задний ход — к Оплоту.

В ворота — в ножны. В шеренгу обратно.

Все.

Музыка — в клубок — и за печку. Тихо. Тишайше.

. . . . . вокруг. . . . . много. . . . . толпы и толпы. . . . . откуда взялись. . . . . и снова рев и снова многоголосица. . . . . тупею от перемен. . . . . море серых комбинезонов. . . . . вся площадь. . . . . толкают. . . . . о галактика. . . . . трибуны полны президентами, их тройки по-прежнему мечутся. . . . . гвоздь в галактику! ….

— Что было нашей целью? Дружба между агломератами. И мы добились ее.

— Да здравствует Разум!!! — ор, ушам больно.

— Каждый любит каждого, и все мы — друзья. Вы согласны, друзья?

— Да здравствует дружба всех и каждого, — многоголосо.

— Вы согласны? — вновь выкрикивает один из президентов в микрофон. Лучше бы он этого не делал.

Рядом со мной один агломер схватил другого за грудки и хрипит с пеной, пузырящейся в углах рта:

— Ты согласен, что мы все друзья? Признавайся!

— Согласен! — взвизгивает тот.

— Нет, ты действительно согласен? — не унимался первый, все еще надеясь на противодействие.

Агломер слева от меня бросился к этой паре:

— А ну, пусти!

Я с удивлением вижу, что он размахивает каким-то тяжелым предметом. Как ни странно, это — предплечье робота.

— Ах, это ты не веришь, что все агломераты — друзья и братья! — кричит первый агломерат и отпускает свою первую жертву.

— Верю! — говорит агломер и бьет задиристого по голове предплечьем робота. Тот упал. Из-за него выскакивает агломератка и на агломерата: «а-а-а!» Кругом закричали, заметались.

Я в растерянности. Кто-то толкнул меня и побежал вперед, крича: «Чего стоишь? Бей!»

Кого бить? Но тут кто-то мне по уху — бац! Я в ужасе — туда-сюда. Ага, и — на фонарный столб. Вверх. Вышло.

Сверху вся площадь. Дерутся везде. Очевидно, драка началась сразу в нескольких местах.

— Друзья, — выходит маленький лысый президент на трибуну, — мы рады свидетельству тесной дружбы, которое видим прямо перед собой. Но давайте прекратим этот дружеский спор и продолжим радостный разговор о притягательной силе всеобщей дружбы.

Из-за его спины выдвинулся широкоплечий широкогубый президент и, обдернув свой диагоналевый комбинезон, вдруг схватил маленького за горло.

— Что ты имеешь в виду, говоря тесная дружба? Тесная — значит, душная, гадкая. Дружба не может быть тесной, она просторна!

— Да я ведь…

— Это провокация! — широкоплечий широкогубый швырнул маленького на доски трибуны. Через дольку времени на трибуне, возвышенности, творилось то же самое, что и на остальной площади: агломераты падали, поднимались, снов сцеплялись, вновь рвали друг другу комбинезоны и рты.

Гордость реяла в моей душе. Ибо передо мной открывалась истина. Торжество Разума: когда агломераты могут собраться вот так, и быстро, немногословно разрешить по-дружески, празднично все наболевшие проблемы. Меня особенно поражает внедрение техники в процесс выяснения истины — этот кусок манипулятора от робота — предплечье.

Я особенно остро ощущаю достижения Агло в деле охраны личной безопасности агломерата. Вся площадь по периметру была густо уставлена фонарными столбами. Сейчас они облеплены агломератами. Вот мудрая предусмотрительность Защиты. Фонарные столбы — величайшее достижение деле охраны личной безопасности живых существ.

Кто-то дергает меня за ногу, я не удержался на столбе и падаю.

— Вот тебя-то, Мохнатый, я и искал! — громыхнуло надо мной. Я увидел знакомое лицо, и предплечье робота блеснуло отраженным светом фонаря.

— Через галактику, это не Мохнатый! Обидно! — услышал я — и поплыл по широкой черной реке, запомнив только блик от металла, опустившегося на мою голову. . . . . .

. . . . . Я вынырнул и огляделся. Сел. Площадь была залита густым лиловым светом фонарей. В разных концах ее серели одинокие фигуры вроде меня. Из фигур — кто лежит, кто сидит, кто пробует встать, но падает. Один быстро ползет в сторону домов.

Мой вялый взгляд доковылял до трибун. Там копошится серая масса, мелькают диагоналевые комбинезоны. Крики, стоны, грохот от падений о доски. Лиловые стоят невозмутимым строем по периметру трибуны. Я хочу приподняться — и вдруг снова ныряю в широкую черную реку. . . . . .

. . . . . снова выныриваю. Тронул кровь на голове — запеклась. Рукав давно потерял. Боль, то и дело, задергивала занавеску перед глазами.

Трибуна пуста. Лиловое оцепление снято. На площади я один.

Я поднимаюсь и, шатаясь, иду к месту, где оставил шиману.

Но по прямой не выходит — сносит в сторону.

Площадь усеяна консервными банками, бутылками, кучами мусора, обрывками газет, какие-то обломки ящиков, следы костра (костра? почему?), объедки. Я вступаю в огромное жирное пятно, — очевидно, здесь танкер промывал свою колоссальную утробу. В одном месте покрытие площади взрыто, и из ямы торчат какие-то вонючие ящики. Должно быть, радиоактивные отходы, равнодушно думаю я. Костер, вспоминаю я, костер — какой? А для 92 миллиардов. Пепел, пепел высокого, красивого, в четверть неба, гриба… На краю ямы топорщится могильный холмик. Всего лишь девяносто два миллиарда. Я плыл и плыл по черной широкой площади, которая была серой, и выбирал лиловые сети.