Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

• Название: Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
• Автор: Армин Шейдербауер
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22254-4

Автора этих мемуаров можно назвать ветераном в полном смысле этого слова, несмотря на то, что ко времени окончания Второй мировой войны ему исполнился всего лишь 21 год. В звании лейтенанта Армин Шейдербауер несколько лет воевал в составе 252-й пехотной дивизии на советско-германском фронте, где был шесть раз ранен. Начиная с лета 1942 г. Шейдербауер принимал участие в нескольких оборонительных сражениях на центральном участке Восточного фронта, в районах Гжатска, Ельни и Смоленска. Уникальность для читателя представляет описание катастрофы немецкой группы армий «Центр» в Белоруссии летом 1944 г., а также последующих ожесточенных боев в Литве и Польше. В марте 1945 г., в сражении за Данциг, Шейдербауер получил тяжелое ранение и попал в госпиталь. Вместе с другими ранеными он был взят в плен вступившими в город советскими войсками, а в сентябре 1947 г. освобожден и отправлен в Австрию, на родину.

---

В ночь с 5 на 6 июля батальон соседней дивизии атаковав высоту «Вознесения», которая располагалась перед нашим участком. Атака началась после десятиминутной артподготовки. В частности, деревня Нестеры была полностью накрыта огнем 80 стационарных пусковых установок залпового огня. Несколькими днями ранее я видел эти установки издалека возле батальонного командного пункта. Они выглядели как угловатые деревянные рамы, похожие на мольберты, высотой в половину человеческого роста. Сами снаряды представляли собой ракеты и после пуска издавали громкий пронзительный звук. Во всяком случае, успех операции оказался нулевым.

Из полка до нас потом дошли сведения, что из восьми человек располагавшегося на высоте русского передового поста в плен был взят только один. Это был восемнадцатилетний узбек, который не говорил по-русски. Ближайший переводчик узбекского языка находился в штабе армии. Переводчик подумал, что парень был Слабоумным, так как он даже не смог сказать, ни когда он прибыл на позицию, ни к какой части принадлежал. Может быть, он просто решил не говорить!

Единственным подчиненным, с которым у меня были проблемы, был унтер-офицер Бринкман, командир 8-го отделения. Он не содержал свою траншею в порядке. Несмотря на мои замечания, временами не ремонтировался сделанный из досок настил, не соблюдалась маскировка и т. д. Это было тем «малым, которое сделало Пруссию великой». Бринкман был «приморским» человеком, с походкой и внешностью моряка, который с задумчивым видом покуривал свою трубку. Я не могу сказать, что он мне не нравился, но, по-видимому, я не занимался с ним как следует. У меня было взаимопонимание с силезцами и судетскими немцами. Но с Бринкманом отношения не сложились. Возможно, я был для него слишком молод.

В 1943 г. уже много говорилось о новом оружии, которое должно было решить исход войны. Но пока мы его почти не видели. Пулемет MG 42, который русские называли «электрическим» и которых у нас в роте имелось несколько штук, был только скромным предвкушением будущего. Конечно, по сравнению с MG 34 это было значительное улучшение. Он был намного лучше. Он обладал более высокой скорострельностью, и при стрельбе из него почти не чувствовалась отдача. Так что, когда мы в это время получили «митральезу», французский пулемет периода Первой мирбвой войны, то саркастическим замечаниям и озорным шуткам не было конца. Это чудовище было в несколько раз тяжелее, а также намного сложнее в обращении, чем наш пулемет. Единственное, что было в нем «хорошего», так это сверкающая золотом латунная рукоятка. Это оружие имело кассеты на 20 патронов каждая. Когда ее вставляли в пулемет и нажимали на спуск, он начинал равномерно стучать, и посылал пули россыпью, куда-то вдаль.

По воскресеньям еда была получше и выдавалась небольшая порция шнапса. Это было простое, напоминавшее самогон, питье, зачастую подслащенное искусственным медом. Когда командир выпивал, то днем он приказывал мне прибыть к нему в блиндаж. Частью снаряжения роты являлся полевой радиоприемник, обычно переносившийся на спине. По воскресеньям можно было слушать популярную передачу «Народный концерт». Это был концерт по заявкам с фронта. Поскольку я сильно скучал по музыке, то во время посещений ротного командного пункта я чувствовал себя на более высоком культурном уровне.

Обер-лейтенант Хентшель наслаждался воскресеньем, как только мог, приказывая доставить к себе свою лошадь, которую приводили вместе с повозкой с едой для роты. Потом он ехал верхом в тыловую зону, посещал баню и таким образом «хорошо проводил день». Конечно, это было вполне нормально и допустимо, если начальник время от времени уходил в тыл, если не считать того, что у «рабочих и служащих» дела не всегда шли гладко. Он приказывал доставлять мне и старшине роты Палиге коньяк со склада столовой, и это нас очень радовало.

Однажды мы с Палиге немного перебрали, и это привело нас к такому головокружению, что мы стали прогуливаться, без всякого укрытия, по брустверу траншеи, как по эспланаде. Это подавало плохой пример для всех и противоречило приказам. Скорее всего, русские были тоже пьяными или, по крайней мере, спали, потому что они упустили шанс устроить состязание по стрельбе, используя нас в качестве двух мишеней. В разгар веселья, ближе к вечеру, мы выпустили красные и зеленые ракеты. Красный цвет обычно означал «открыть огонь, противник атакует», а зеленый — «прекратить артиллерийский огонь». Конечно, эти ракеты были замечены, и мы пережили тяжелое время, стараясь успокоить людей, задававших вопросы на другом конце провода. По сей день я все еще удивляюсь, как это нам сошло с рук.

В начале июля я получил письмо от отца, в котором говорилось следующее:

«Теперь, по крайней мере, я могу составить себе хоть какое-то представление о твоей дневной и ночной жизни. Твое описание очень напоминает мне мои собственные переживания с 1915 по 1918 год. Спокойная позиция — это отличный подарок, только я думаю, что именно в России вы никогда не сможете рассчитывать на то, что это так и останется. Стройте вокруг нас стену, да так, чтобы враг смотрел на нее с ужасом. Я буду рассказывать здесь людям то, что сказал твой командир отделения, то есть, что каждый порядочный солдат всегда носит свой полевой молитвенник в нагрудном кармане. Здесь, на Западе, обстоятельства непростые. В большинстве случаев я имею дело с по-настоящему расслабленными сластолюбцами, для которых все идет слишком хорошо, чтобы задуматься о чем-нибудь серьезном. Если бы мне позволяло здоровье, то лучше бы я служил на Востоке, а не здесь».

Лето / осень 1943 г.: штаб строительства укреплений и позиционная война

В мае, по пути на фронт, я заметил в поезде каких-то господ в гражданской одежде. Говорили, что это были члены международной комиссии, направлявшиеся в Катынь для расследования обстоятельств массового убийства. Катынь расположена в двадцати километрах к западу от Смоленска. Приведу выдержку из 9-го издания Энциклопедического словаря Мейера:

«В конце февраля 1943 г. в лесу под Смоленском немецкие солдаты обнаружили массовое захоронение тел более 4000 польских офицеров. Они были взяты в плен Советами в Восточной Польше в сентябре 1939 г. и содержались в Козельском лагере. На основании нескольких расследований, включая те, что были проведены во время войны, и те, которые проводились позднее, в 1950-х гг., ответственным за их убийство считается тогдашнее Советское правительство. После того как немецкие войска ушли из Катыни, СССР выдвинул обвинения, в которых утверждалось, что это преступление было совершено немцами. Это считается недоказанным».

Важно отметить, что это дело не рассматривалось на Нюрнбергском процессе по военным преступлениям. Однако тогда, в мае 1943 г., мы узнали, что на телах убитых были обнаружены письменные записи, которые обрывались как раз в то время в 1940 г., когда эти поляки находились в русском плену.

В спокойный период позиционной войны были организованы посещения места массового захоронения немецкими солдатами. Из нашей роты был назначен один человек. Через три дня он вернулся и рассказал нам о своих впечатлениях. Он все еще ощущал «запах разложения в носу». Так он закончил свой рассказ.

В конце июля я перенес еще одно глубокое разочарование. По приказу полкового командира я должен был оставить свой взвод и прибыть в штаб полка, где меня зачисляли в «резерв фюрера». Приказ пришел как раз в тот момент, когда должно было начаться наступление противника. Своим взводом я командовал успешно. Завоевал доверие подчиненных. Казалось, что появилась возможность проявить себя в качестве фронтового офицера. Мне совсем не помогло то, что командир полка сказал мне в утешение. Он говорил, что я должен был «радоваться», что они хотели «защитить» меня и что поэтому это было для меня «честью», поскольку они считали меня способным на большее, нежели командование всего лишь стрелковым взводом.

Следующие несколько дней я провел в состоянии раздражения. В некоторой степени меня успокоило то, что в порядке своего рода компенсации я был передан в распоряжение полкового адъютанта. По крайней мере, я не должен был просто сидеть на заднице. Деятельность полкового штаба и люди, которые там работали, были интересными. Полковника Эйзенхарта-Роде я видел нечасто и поэтому не смог составить о нем полного представления. После осеннего отступления он был переведен в Белград в штаб фельдмаршала фон Вейхса. Через некоторое время он застрелился, поссорившись с кем-то из-за лошади.

Полковой адъютант, капитан Штоктер, был немецким репатриантом из Мексики и актером по профессии. Соответственно он говорил на безупречном, литературном немецком языке, обладал живой мимикой и всегда был немного навеселе. Однако он быстро ввел меня в курс дела. Я подробно изучил весь фронтовой участок полка и готовил всю документацию. Писал черновики приказов и поздравления с днем рождения. Таким образом, на бумаге мне приходилось обращаться к майорам, как «мой дорогой, такой-то и такой-то…». Даже если я и представлял себе, что из этого могло хоть что-то получиться, то все равно я сердился на свою глупость. Разве «для этого» я оставил свой взвод!