Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VII

• Название: Сочинения Иосифа Бродского. Том VII
• Автор: Иосиф Бродский
• Издательство: Пушкинский фонд
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-89803-086-7

В седьмой том вошли эссе и статьи Бродского, не включенные автором в сборники «Меньше единицы» и «О скорби и разуме». Некоторые эссе печатаются по-русски впервые.

Эссе «Набережная неисцелимых», публиковавшееся отдельной книгой, редакция выделила в самостоятельный раздел.

---

Туллий. Затем нас вместе и посадили, чтоб этого не случилось.

Публий.?

Туллий. Как в браке. И потом: они же на пленку записывают. И на два разделенная мысль всегда понятней... Не говоря о том, что не так ужасна.

Публий. Ты хочешь сказать, что мы тут... это... в назидание потомству... Как свинки морские?..

Туллий. Да нет же... Потом, свинки морские — у них дара речи нет. Их же интерпретировать приходится... Бехейворизм называется... Да ни у какого потомства и времени не будет нами заниматься. Пожизненно все-таки... Просто некоторые мысли в голове не умещаются. Им, чтобы мыслью стать, больше чем один мозг требуется... Ум — как это там? — хорошо, а два лучше... Народная мудрость. Чтобы мысль до конца додумать... Теорию вероятности, например. Или это твое «всегда».

Публий. Но это значит... это значит, что мы как бы одним мозгом становимся. То есть с точки зрения мысли. Куда она укладывается, для нее и есть мозг. Правое и левое полушарие.

Туллий. Я лучше левое буду.

Публий.. Но почему же тогда в одну койку не забраться?!! Ведь если один мозг, то и тело одно тоже!

Туллий. В том-то и дело, что одно тело может с ума сойти, а два нет. Во всяком случае, не от той же мысли.

Публий. Отказываешься, значит... А сам — «одиночная камера, одиночная камера»!.. Одна мысль на двоих, да под одним одеялом — вот и была бы одиночная камера!..

Туллий. Ну, твоим-то «всегда» хрен накроешься. Вдвоем тем более.

Публий.?

Туллий. Потому что эгоист ты. Как все варвары. «Всегда» твое это — тебя только и касается. Ты же не про Время, Публий, думаешь: тебе себя жалко. А с жалостью к себе жить можно. Даже приятно. Дать тебе или не дать — тебе все равно себя жалко будет. Даже если бы баба тебе дала, даже если бы малчик...

Публий. Да почем ты знаешь!?

Туллий. А чего же ты тогда ради в Ливии этой своей по бардакам шастал? Ведь баба же была. И этот, как его, Октавиан твой. Ведь не в Башне же был, а?

Публий. Хочешь сказать, что меня за аморалку...

Туллий (продолжая). Жалко тебе себя было всегда, вот что. И сейчас тебе себя жалко. И «всегда» твое только степень жалости к самому себе и выражает. «Ой, ведь так будет и завтра, и послезавтра. Ой, и вчера уже так было. Ой, я бедный-несчастный».

Публий. А сам! — а сам! — а ты-то, сам. (Выпаливает.) Ты помнишь, сколько тут вчера бюстов было?

Туллий. Понятия не имею. Какая разница? Пятнадцать. Шестнадцать. И вообще, лучше я буду левое полушарие...

Публий. Ая вспомнил! Вспомнил! Четырнадцать их было!

Туллий (обводя взглядом полки и ниши). Их сейчас четырнадцать; с Горацием.

Публий (возбужденно). Ага! ага! Потому что мы вчера Сенеку выписали, и он нам не понравился. И мы его назад отправили, из-за бороды. А сегодня Горация выписали — и опять стало четырнадцать. Было четырнадцать, стало тринадцать. Потом опять стало четырнадцать. (Хватается за голову.) Что это я такое несу? Мне показалось — их было пятнадцать?

Туллий. Успокойся, Публий. Сложение и вычитание. Какая разница. Просто производятся одновременно. А ты привык их совершать последовательно. Делов куча. Сколько было бюстов... Как вода в бассейне. Из двух кранов вливается, из одного выливается.

Публий (упавшим голосом). Никогда в толк этого не мог взять.

Туллий. Я тоже... Говоря о бассейне — скупнуться, что ли. На ночь-то глядя...

Публий. Но от этого же можно с ума сойти! Ведь их же — бюстов — все больше и больше становится! Их же еще больше будет!..

Туллий (загадочным тоном). Может — больше. А может, и совсем не будет...

Публий (недоуменно и настороженно). Что это ты имеешь в виду?

Туллий (спохватываясь). Классики э-э-э... их вообще не так уж много. Римских во всяком случае. Раз-два, и обчелся. Публий (выкрикивая). Пятнадцать!

Туллий (продолжая). Главное — с императорами не путать. Энний, Лукреций, Теренций, Катулл, Тибулл, Проперций, Овидий, Вергилий, Гораций, Марциал, Ювенал. Главное — с императорами не путать. Ни с ораторами, ни с императорами. Ни с драматургами. Только поэты.

Публий. Потому что мрамора мало.

Туллий. Ни — с греческими. Ни, тем более, с христианскими. В твоем случае это особенно важно.

Публий. Почему?

Туллий. Потому что варвару всегда проще стать христианином, чем римлянином. Публий.?

Туллий. Из жалости к себе, Публий, из жалости к себе. Тебе же отсюда сбежать хочется. Или — самоубиться. То есть тебе вечной жизни хочется. Вечной — но именно жизни. Ни с чем другим это прилагательное связывать не желаешь. Чем более вечной, тем более жизни, да?

Публий. Ну и что? Чего в этом дурного-то?

Туллий. Да нет, разве ж я... что ты? ничего дурного в этом нет. Ровно наоборот. Более того, все это осуществимо, Публий: и сбежать, и самоубиться, и вечную жизнь обрести тоже. Все это, Публий, как раз возможно. Но стремление-то к возможному как раз для римлянина и есть самый большой моветон. А поэтому, душка Публий...

Публий. Как?! Как ты сказал? Ты имеешь в виду — сбежать возможно? да? Ты сказал — осуществимо... Я не ослышался?..

Туллий. Осуществимо, душка Публий, осуществимо. Все осуществимо. А пока...

Публий (вскакивая, орет). Каким образом!?! Как? Где? (Безумно озирается, как бы в поисках выхода, как бы подозревая, что что-то проглядел: затем кидается к мусоропроводу, к двери лифта, к окну — ощупывает стекло — бросается к клетке с птичкой, осененный как бы догадкой, но тут же разочаровывается, и т. п. 2-х — не более — минутная пантомима, на протяжении которой Туллий, заложив руки за спину а-ля школьный учитель, разглядывает бюсты.) Как? Где? (Возбуждение его гаснет.) Брешешь, падло. Ни хрена это не осуществимо. Не в данной инкарнации. И не будь это пожизненно, начистить бы тебе рыло... Сука ты, Туллий; большая старая римская сука. Волчица. Ни стыда, ни совести. Над простым человеком дорываться. «Осуществимо, возможно...»

Туллий (не меняя позы). На что поспорим?

Публий. На твое снотворное.

Туллий. Лучше на твое. Мое все кончилось.

Публий. Идет... (До него начинает доходить смысл сделки, но ему лень додумывать.) Да ты что... охренел, в самом деле... да если я проиграю — т. е. если ты выиграешь, то...

Туллий. А пока, душка Публий, повторяй за мной: Энний, Теренций, Лукреций... Ну, давай!

Публий (повторяет, загибая для счета пальцы). Энний, Теренций, Лукреций...

Туллий. Катулл, Тибулл, Проперций. Публий. Катулл, Тибулл, Проперций. Туллий. Вергилий, Овидий, Гораций. Публий. Вергилий, Овидий, Гораций. Туллий. Лукан, Марциал, Сенека. Публий. Лукан, Марциал, Сенека... Пятнадцать! Туллий. Ювенал... эх, добавим историков. Плиний, Тацит, Саллюстий...

Публий. Плиний, Тацит, Саллюстий... спать — хочется-а... Туллий. Прими снотворное. У тебя же есть.

Пауза, во время которой занавес на четверть спускается.

Публий. Пожалуй. Пожалуй, ты прав. (Прислоняет ладонь к пульту в изголовье: на экране вспыхивает: «Публий Марцелл, № 1750-А»; затем Публий нажимает кнопку, и на экране вспыхивает: «Заказ — Снотворное». Затем из отверстия рядом с пультом появляется, как пневмопочта, продолговатый цилиндр, в котором, когда Публий берет его в руки, раздается характерное тарахтение таблеток: Туллий следит за всей этой манипуляцией, как загипнотизированный. Публий произносит с видимым удовлетворением.) Что ни говори, а мои отпечатки пальцев, Туллий, не твои отпечатки пальцев. (Высыпает несколько таблеток на ладонь, подходит к стоящему на столе графину, бросает таблетки в рот и запивает их прямо из носика.)

Туллий (глотая слюну). Римские компьютеры... славятся своим гостеприимством. (Закуривает.)

Публий (уходит в нужник; раздается сильный шум падающей струи, затем — звук спускаемой воды, сменяемый звуком воды из-под крана; Публий чистит зубы, полощет на ночь горло, приговаривая). Катулл, Тибулл, Проперций, Вергилий, Овидий, Гораций, Катулл, Тибулл (выходит из нужника, пересекает сцену по направлению к своему ложу), Проперций, Овидий, Вергилий, Гораций. (Садится в своем алькове, чтобы размотать сандалий, и, внезапно, в этой позе валится на бок и засыпает.)

Пауза. После которой Туллий встает, направляется к алькову Публия в постель, все время косясь на цилиндр с таблетками. Берет этот флакон в руки, читает надпись на этикетке. Проглатывает слюну. Ставит флакон на место, смотрит в окно, там — Луна и звезды. Пауза. После чего Туллий задергивает альков Публия пологом, направляется к нише; вынимает оттуда бюст, допустим, Вергилия и, кряхтя, перетаскивает его к отверстию мусоропровода и ставит его на то, что служит в камере обеденным столом — этакая платформа с регулируемой высотой — более или менее, как в больницах. Последующие 5-10 минут Туллий занят переноской бюстов из ниш и с полок и установкой их на столе. Он вспотел, запыхался; обнажает себя до пояса и, останавливаясь передохнуть, прислушивается к довольно громкому храпу Публия...

Туллий (выпрямляясь и утирая пот со лба — прислушивается к храпу Публия). Во человек клопа давит! В объятьях — как его? — Морфея. «Лесбия, где ты была? Лежала в объятьях Морфея...» Катулла, стало быть, первым и пустим. Во-первых, копия, и поэтому не жалко... во-вторых, уж больно популярен... на все языки переведен... И весу, как в императоре... Потяжелей Горация будет... Килограмм за полета потянет... И при ускорении в 9,81... да если 700 метров лететь... то сечке, конечно, кранты. Как, впрочем, и крокодильчикам. То есть, в лучшем случае, крокодильчи-кам мрамор придется жевать... А это разные вещи... Это тебе не фарш... Так можно и зубки испортить... И тут мы по ним еще Вергилием врежем. Тем более что портретное сходство посредственное... Да и кто его вообще видел. Может, даже и не он... Аноним... «Сами овечки в лугах поедать колокольчики станут / Чтоб в голубую их шерсть красить потом не пришлось...» Экая прелесть!.. Всей этой «Энеиды» бесконечной стоит. (Пододвигает бюст Вергилия к отверстию мусоропровода.) ...Тяжелый... однако поэт... Одно слово — эпический... Нет, не хотел бы я быть крокодильчи-ком... Все-таки 35 ООО килограммометров в момент приземления... Все-таки почти 500 км в час скорость. И — по морде... Да еще если, скажем, Лукрецием... Тем более что ему, как спятившему, все равно... «Счастлив всякий, кто мог постигнуть причину явлений...» Уффф!.. хотя бы уже потому, что причина явлений настигает всякого, кто счастлив... или — несчастлив... Как это там... (Декламирует.)