Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

• Название: Манифест персонализма
• Автор: Эмманюэль Мунье
• Издательство: "Республика"
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-250-02694-X

Издание включает важнейшие произведения Э. Мунье (1905–1950), основоположника и главного теоретика французского персонализма. Созданные в драматический период истории Франции они ярко передают колорит времени. В них развиты основные темы персоналистской философии: духовных мир личности, межчеловеческое общение, свобода и необходимость, вера и знание, выбор и ответственность. С позиций личностного существования рассматриваются также проблемы социальной революции, государства, власти, демократии, национальных отношений. Главной же темой остается положение личности в современном мире, смысл ее жизни и деятельности. Большинство произведений, вошедших в издание, впервые публикуется в переводе на русский язык. Для читателей, интересующихся историей современной философии, проблемами культуры.

От редактора fb2 — требуется вычитка по бумажному оригиналу.

---

Духовный кризис является кризисом типично европейского человека, родившегося вместе с буржуазным обществом. Последнее полагало, что создало разумное существо, в котором животное начало окончательно подчинено победоносному разуму, а страсти нейтрализованы стремлением к благополучию. За истекшие сто лет эта уверенная в своей непоколебимости цивилизация получила три грозных предостережения: Маркс за согласованностью экономических интересов открыл лежащую в ее основе беспощадную борьбу социальных сил; Фрейд за психологической стабильностью обнаружил кипящий котел инстинктов; наконец, Ницше возвестил о рождении европейского нигилизма, чтобы потом передать слово Достоевскому. Последовавшие затем две мировые войны, которые привели к образованию милитаризованных государств и концентрационных лагерей, стали мощной оркестровкой этих тем. Сегодня европейский нигилизм распространился и набирает силу вслед за отступлением великих идей, вдохновлявших наших отцов: христианской веры, веры в науку, разум, долг. У этого потерявшего надежду мира есть свои философы, говорящие об абсурде и отчаянии, свои писатели, осыпающие насмешками все вокруг. У него есть и свои, хотя менее яростные, массы. «Крайняя безнадежность в том, — говорил Кьеркегор, — что остается надежда». Господство самодовольной посредственности, несомненно, и есть современная форма небытия, а возможно, как считал Бернанос, и современная форма демонического.

Мы уже не знаем, что есть человек, а поскольку сегодня на наших глазах он переживает удивительные метаморфозы, считается, что и человеческой природы больше не существует. Для одних это означает: человеку все по силам, и они вновь обретают надежду; для других — человеку все дозволено, и они устремляются вперед сломя голову; для третьих, наконец, — все дозволено делать с человеком, и вот уже Бухенвальд. Все, что могло бы помочь нам преодолеть этот разброд, уже исчерпано или близко к исчерпанию. Игра идей достигла своего предела в системе Гегеля; она действительно возвестила конец философии, той философии, которая явилась лишь замысловатым сооружением, скрывающим за собой наши тревоги. Религиозное отчуждение завершилось признанием бога философов и банкиров, и перед лицом этого идола нам ничего не остается, как провозгласить смерть Бога. И если в ближайшее время новые войны не остановят развитие техники, мы, пресытившись комфортом, возможно, вскоре провозгласим и смерть благополучия. На наших глазах иссякают источники, некогда питавшие XIV век, и приближается время, когда надо будет заново «возрождать» Возрождение[235].

Кризис структур переплетается с духовным кризисом. В условиях, когда экономика вышла из-под контроля, наука продолжает бесстрастно идти своим путем, перераспределяя богатства и изменяя соотношение сил в обществе. Общество расслаивается, а господствующие классы, утрачивая компетентность, теряют и свою решимость. В этой сумятице государство стремится сохранить свои позиции. Наконец, война или подспудная подготовка к ней, как следствие всех этих конфликтов, вот уже в течение тридцати лет препятствуют улучшению условий существования людей и совершенствованию общественных отношений.

Отказ от нигилизма. Перед лицом этого всеобщего кризиса обозначились три позиции.

Одни охвачены страхом и предаются сопровождающему его консервативному настроению, питаемому устоявшимися идеалами и поддерживаемому сложившимися структурами. Коварство консервативного духа состоит в том, что он некритически оценивает прошлое и, апеллируя к ложно понятой традиции, осуждает всякое движение вперед от имени этой абстракции. Таким образом он пытается заработать авторитет, хотя в действительности он, отрываясь от жизни, компрометирует те ценности, за спасение которых ратует. В нем ищут социальную стабильность, в то время как он несет в себе безумие и разрушение.

Другие культивируют дух катастрофы. Они объявляют себя глашатаями Апокалипсиса, отвергая всякое прогрессивное усилие под тем предлогом, что эсхатология единственно достойна их великой души: они вопиют о бесчинствах времени, особенно когда задеваются их устоявшиеся мнения. Все это типичный невроз, характерный для времен, изобилующих мистификациями.

С незапамятных дней остается один-единственный выход: чтобы преодолеть кризис, надо вступать в поединок с миром, творить, идти на прорыв. Представители животного мира, которые перед лицом опасности прятались в укромных местах или надевали на себя панцирь, дали начало лишь ракушкам и моллюскам, живущим отбросами. А те, что остались незащищенными и начали перемещаться, вступили на путь, ведущий к homo sapiens. Но это не единственный способ идти на прорыв.

Мы отбрасываем консервативный миф о благополучии не для того, чтобы проповедовать слепой авантюризм. Последний в начале XX века был свойствен отнюдь не худшей части молодых людей, оказавшихся в атмосфере посредственности, скуки и безысходности. Лоуренс, Мальро, Юнгер — вот их мэтры, а исток их — Ницше. «Человек, который одновременно и активен и пессимистичен, если только у него за душой нет никакой привязанности, это состоявшийся или будущий фашист», — говорит Манюэль в «Надежде»{140}. Он одинок, его преследует смерть, и ему не остается ничего другого, как упиваться жизнью, бросать вызов любым препятствиям, правилам, обычаям, искать в неистовстве замену живой вере и пытаться, пусть даже с помощью жестокости, оставить свой след на этой грешной земле, дабы доказать, что он существует; но даже исступление не в силах сделать это очевидным. Некоторые экзистенциалистские идеи, как и накопившееся разочарование, могут повести его в этом направлении, однако протест против преступлений военных лет в состоянии сыграть большую роль в этой смеси лиризма и реализма. Подобный коктейль опьяняет тех, кто сам к этому стремится; теперь мы знаем, что в конечном итоге он приводит к коллективному преступлению[236].

Может быть, как раз чтобы избежать этого, многие душой и телом отдаются во власть партийных призывов. Разумеется, в этих условиях скоро вновь заговорили о конформизме. В новом ощущении коллективной деятельности, в подчинении ее жестким требованиям, на фоне ностальгии по утраченным религиозным связям, есть что-то от духа непритязательности, самоотверженности, растворения в некой общности, и эти ценности более притягательны, чем интеллектуальный анархизм, с которым человек обычно расстается к тридцати годам, получив должность в нотариальной конторе, либо навечно связывает с ним судьбу, становясь завсегдатаем какого-нибудь кафе. Но что они без духа свободы и духа истины?

Из всего сказанного можно, как представляется, вывести несколько правил, касающихся персоналистской стратегии.

1. Для нового понимания перспектив, по крайней мере вначале, необходима независимость от партийных и групповых пристрастий. Речь не идет о принципиальном анархизме или аполитичности. Поэтому коллективное действие, оставляющее своим членам достаточную свободу, предпочтительнее изоляции.

2. Дух — это не какая-то безудержная или магическая сила; одно лишь провозглашение ценностей духовными рискует мистифицировать их, если оно не сопровождается скрупулезным описанием средств и условий деятельности.

3. Взаимодействие «духовного» и «материального» предполагает, что в любом вопросе должна охватываться вся проблематика снизу доверху, от самых «презренных» низин до наивысочайших вершин, и что в том и в другом случае она должна изучаться с большей тщательностью: расплывчатость — главный враг масштабного мышления.

4. Чувство свободы и чувство реальности требуют, чтобы в своих поисках мы избегали всякой доктринальной априорности, были готовы ко всему, даже к тому, чтобы, оставаясь верными реальности и ее духу, изменить их направление.

5. Воцарение беспорядка в современном мире привело персоналистов к необходимости объявить себя революционерами. Используя это слово, мы должны сохранить всю его остроту, чтобы не допустить упрощенного истолкования. Чувство преемственности не позволяет нам принять миф о революции как о «чистом деле»: революция всегда болезненный кризис и не несет с собой автоматического решения всех проблем. Понятие революционности всего-навсего означает, что нашему веку неизбывно и органически присущ беспорядок, и его нельзя преодолеть, не нарушая привычный ход событий, без глубокого пересмотра ценностей, без реорганизации структур и обновления элиты. И если это признать, то не может быть ничего худшего, как использовать данное слово в качестве синонима конформизма, как связывать его с чрезмерными обещаниями, подменяя им творческое мышление.

Экономическое общество. Марксизм прав, утверждая определенную первичность экономического начала. Известно, что экономическими проблемами пренебрегают те, кого перестал мучить вопрос о хлебе насущном. Никакие аргументы не смогут поколебать их мнение сильнее, чем знакомство с жизнью народа. На начальном этапе истории, где мы находимся, поведение и взгляды людей определяются главным образом экономическими потребностями, привычками, интересами и разного рода неурядицами. Отсюда, однако, не следует, что экономические ценности более значимы или более весомы в сравнении с другими: примат экономического начала свидетельствует о непорядке в истории, и из этого состояния необходимо выйти.