Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!

• Название: Здравствуй, Гр-р!
• Автор: Татьяна Стекольникова
• Жанр: Фэнтези

Всего несколько дней из жизни женщины. События, которые произошли совсем недавно. Или случились сто лет назад? Роман, в котором есть все: любовь, ревность и предательство, месть и убийство, зеркала и драгоценности, коты и домовые, мистика и тени, Нина и Гр-р…

---

— Тюня, объясните, как это — быть тенью? И куда вы собираетесь? И почему у вас такое странное имя?

— Как получилось, что я тень, объяснить не могу… Говорю же, Луиза сильная ведьма была, вот и сделала… Раньше-то меня Устиньей звали, Луизе не нравилось, мол, "Устинья" трудно выговаривать, "Устя" — так в деревнях зовут. А Тюня, она говорила, — это просто и хорошо, и нигде на всем свете другой Тюни не сыскать… А вообще-то меня уж и нет давно, так, дух один. А как Луизы не стало, мне положено еще полгода побыть здесь, среди людей, а потом и растаю, дымом сделаюсь — уж не знаю, что там Луиза для меня припасла… Скоро уже…

У меня снова возникло ощущение раздвоенности, как там, в тыща девятьсот девятом, — будто я смотрю на себя со стороны. Если бы со мной не случилось того, что случилось, я назвала бы рассказ Тюни бредом сумасшедшей старухи. Но после моего путешествия в прошлое в чужом теле мне не оставалось ничего другого, как поверить ей — Луизиной тени.

— Ладно, вы — тень, а кот-то почему исчезнет?

— Так кот тоже тень — моя тень… Я Луизу попросила, она и сделала… Только он, если меня не станет, сразу растает…

— А та кошечка…

— Нет, она из этого мира, обыкновенная, нашла я ее… Вот она, — и с этими словами Тюня-тень вытащила из-под полы своей жакетки ярко-рыжую кошку — уже не котенка, но и не взрослую кошку — голенастое нескладное существо.

— Кисуля, как же тебя зовут? — спросила я, заглядывая в круглые и зеленые, как крыжовник, глаза кошечки, вполне осмысленно уставившиеся на меня.

— А кис-кис да кис-кис… И котика моего так звать — кис-кис. — Кот потерся о старухины шубенки и заорал. — Ну, пойдем, молочка тебе налью!

И Тюня направилась в сторону кухни. Странное это было перемещение: старушка вроде и переставляла ноги в шубенках, но двигалась, будто не касаясь пола, а иногда даже зависала в воздухе, перебирая ногами. Кот в два прыжка обогнал ее. Надо же, тень, а молоко трескает… Да и Тюня, как я заметила на поминках Закревской, не прочь была хорошо поесть и стопарь махнула будь здоров…

Видимо, мне дали понять, что разговор окончен. Одной рукой я подхватила рыжую кошку под животик, в другую руку взяла чемодан и вышла из комнаты. Тюня уже стояла возле входной двери.

— Прощайте, барышня! — сказала Тюня-тень еле слышно.

Нашла барышню… Вот если бы вместо меня была Анна… А может, Устинья каким-то образом знала, что вчера я была Анной, а Анна — мной?

5. Я открываю желтый чемодан, понимаю, почему я не выходила замуж второй раз, и жду, жду, жду.

Поднявшись к себе, я поставила чемодан под лестницу в гостиной и занялась кошкой — полчаса ушло на то, чтобы вымыть ее и высушить феном. Впервые вижу кошку, которая не орет и не царапается, когда принимает ванну. Может, с ней что-то не так? Визит к ветеринару я запланировала на завтра, как и приобретение всяких кошачьих аксессуаров — миски, горшка с наполнителем и когтеточки. Наблюдая за классической картинкой — кошка и блюдечко с молоком, — решила, что лучшего имени, чем Морковка, для этого оранжевого создания не найти. Все рыжие коты, которых я когда-либо встречала, были пушистыми. Шерстка этой кошки напоминала плюш Тюниной жакетки, только цвет имела почти красный. Оставив Морковку в туалете осваивать крышку от банки из-под эмульсии, я достала чемодан. Обычный семейный архив — письма, фотографии, старые тетрадки — чьи-то дневники. На изучение этого хозяйства уйдет месяц — не меньше. Дореволюционная высокая жестяная коробка из-под конфет, а в ней какие-то прутики, свечки, связанные в пучок, и прозрачный стеклянный шар, размером с кулак, с трехногой бронзовой подставкой. Я перенесла шар с подставкой на журнальный столик, а чемодан закрыла и убрала под лестницу. И что с шаром полагается делать ведьмам? Я попробовала смотреть в шар — ничего. Смотрю сквозь шар — только перевернутые изображения того, на что я смотрела. Я в шаре не отражалась.

Мне следовало, не теряя времени, привести себя в порядок — все-таки любовное свидание могло иметь место…

"Не раскатывай губу, — строго сказала я себе, — он может а) не придти, б) придти, поесть — и уйти, в) придти, трахнуть тебя — и уйти, г) придти, поесть, трахнуть тебя — и уйти. Чем эти варианты отличаются от того, что тебе предлагали другие мужчины?" Я знала, чем. Я ХОТЕЛА, чтобы он пришел. Только сейчас я, немолодая уже тетка, поняла: жить надо с тем, без кого ну просто невозможно дышать. Или на худой конец, с тем, с кем ты себя чувствуешь так же хорошо, как наедине с собой. В моем случае выполнялись оба условия: вот уже несколько часов я задыхалась без Громова, и вот уже почти полгода с ним мне было так же хорошо, спокойно и ненапряжно, как если бы я была один на один с собой. Как бы ни нравились мне встречавшиеся на моем жизненном пути мужчины, моя интуиция не давала мне совершить ошибку: я чувствовала ее металлический привкус и вовремя останавливалась. Наверное поэтому я и не решилась выйти замуж во второй раз.

"Никаких иллюзий, дорогая, — снова сказала я себе. — Тебе не двадцать лет. И даже не тридцать. Если честно, то и сорок было давным-давно. У тебя нет времени на разглядывание, изучение и привыкание. Либо да — либо нет. Ну и вперед — даже если то, что ты о нем знаешь, умещается в три строки, набранные двенадцатым кеглем".

Я всегда считала себя особой рассудительной, способной не терять голову, но, похоже, башню гормонами мне все-таки снесло, так как я выбрала худший вариант ожидания, который даже в юности себе не позволяла: причесанная, подкрашенная, благоухающая своим лучшим парфюмом, в платье с длинной молнией сзади — самом сексуальном из имеющихся на данный момент — я уселась на диван и стала наблюдать за движением стрелок на часах. Восемь. Восемь двадцать. Девять. Пятнадцать минут десятого. Ненормальная… Девять двадцать пять… Налила кошке молока. Включила свет во всей квартире. Без двадцати десять… Ну их, эти туфли… Десять… Кошка залезла в корзинку с моим вязанием и заснула — красный клубок среди зеленых… Десять двадцать… Идиотка… Погасила свет в гостиной. Сижу в темноте… Включила бра… Десять двадцать пять… Кретинка, иди спать! Одиннадцать… Беру в руки шар — тяжелый и холодный. От тепла моих рук он и не думает согреваться. Глажу его идеальную поверхность… Вдруг перед моими глазами начинают возникать картинки — размером с обыкновенную открытку, они меняются со скоростью слайдов в диапроекторе: вжик-вжик — лицо Громова на темном фоне, чужое, сосредоточенное и злое — вжик-вжик — вспышка, осветившая кусок стены, ствол дерева, ветки — вжик-вжик — лицо Гр-р отъехало назад, расплылось, зато хорошо видно, что он зажал правой рукой свое левое плечо, сквозь пальцы по серому свитеру течет темно-красная кровь… Какого лешего! Одиннадцать часов семь минут…

Я опустила шар на подставку и подошла к окну. Если высунуться из окна подальше, то видно фонарь у парадного входа в "Гром". Ни намека на какое-либо движение. Я ринулась в спальню — в надежде разглядеть что-нибудь во дворе. Двор пуст. Следующие три часа я, как кукушка в старинных ходиках, выглядывала то из одного окна, то из другого. Джип Громова остановился во дворе в два. За рулем был он сам — в куртке, накинутой на плечи. Я спряталась за шторой прежде, чем он поднял голову, чтобы посмотреть, горит ли в свет в моем окне. Я подумала, что полчаса ему достаточно, чтобы принять душ и переодеться. Он поднялся ко мне через пятнадцать минут. Я открыла дверь, едва услышав его шаги. Свежевыбрит. В бледно-сером батнике из стрейч-вельвета. Серый — любимый цвет?

— Что с твоим плечом?

— Ничего…

— Как ничего? Я видела!..

Я быстро расстегнула кнопки на рубашке Громова. Повязка была наложена по всем правилам: бинт шел по спирали, охватывая одновременно грудь и плечо. Левое.

— Интересно, кто ж это настучал… узнаю — убью…

— Можно подумать, я бы не увидела… Или ты раздеваться не собирался?

Ждать ответа на этот вопрос не имело смысла, и я задала следующий:

— Ты есть будешь?

— Угу. Потом…

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

1. Я в очередной раз просыпаюсь, в очередной раз разочаровываюсь, но все оказывается не так уж плохо.

Ощущение пустоты рядом. От этой пустоты я и проснулась. Постель еще хранила тепло мужского тела, пробывшего здесь остаток ночи. Никаких звуков — ни из ванной, ни из кухни. "Ну, начинается, — подумала я. — Вариант с литерой "в": пришел, трахнул — и ушел".

Я поплелась в душ и уже заворачивалась в свой впечатляющего цвета халат, когда услышала, как наверху кто-то пробует рояль — пара аккордов, гамма до-мажор. Пауза — и мягкий баритон: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней…" Я поднялась в мансарду. Громов аккомпанировал себе, сидя на каком-то ящике. Он еще и поет… Никогда не слышала, чтобы этот романс исполняли мужчины. Рояль не настраивали сто лет, но звучал он прекрасно. Вот пусть Громов и музицирует — мне у рояля после его размашистого исполнения нечего делать. Меня, девочку из приличной семьи, учили игре на фортепьяно, и инструмент у меня был, но, способная слушать, воспринимать и ценить музыку, я оказалась совершенно не способна ее воспроизводить. А петь у меня выходило еще хуже, чем играть на пианино, и от меня отстали, оставив в моем распоряжении фигурные коньки, краски и книги. Это я к тому, что петь с Громовым дуэтом — no pasarАn.