Алексей Павлюков - Ежов. Биография

• Название: Ежов. Биография
• Автор: Алексей Павлюков
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8159-0686-0

Имя Николая Ивановича Ежова известно почти любому человеку в нашей стране и многим за ее пределами. В данной книге на основе никогда ранее не публиковавшихся архивных документов, в том числе и материалов его 12-томного следственного дела, рассказывается об основных этапах жизни Н. И. Ежова, при этом первоочередное внимание уделяется его деятельности на посту наркома внутренних дел СССР в период массовых репрессий конца 30-х гг. прошлого века.

Другим главным действующим лицом книги является И. В. Сталин, который, говоря словами известного советского писателя А. А. Фадеева, «выращивал Ежова, как садовник выращивает облюбованное им дерево».

Взаимоотношения этих двух людей, начиная с момента расследования обстоятельств убийства С. М. Кирова в декабре 1934 г. и вплоть до финальной точки, поставленной в феврале 1940 г., являются важной сюжетной канвой данного исторического исследования.

---

На прошедших судебных процессах такой проблемы не возникало, поскольку оглашались лишь те сведения, которые не противоречили окончательной схеме, все остальное оставалось в тени. Теперь же, в связи со сталинским распоряжением о рассылке членам ЦК промежуточных протоколов допросов, руководимый Ежовым аппарат оказался в положении, в какое чекисты никогда до того не попадали (и больше уже не попадут). Впервые на публику выносился не беловик, а черновик следствия, причем опровергать его имел возможность не зависимый от следствия арестант, а находящийся на свободе член ЦК, обладающий к тому же необходимыми аналитическими способностями и достаточным временем для подготовки.

Конечно, в рассылку шли не все показания, а только кажущиеся наиболее убедительными, но и там заинтересованный читатель (а Бухарин был именно таким) мог, если покопаться, найти массу погрешностей, незаметных постороннему глазу. Кроме того, стремясь к большей достоверности, следствие старалось, по возможности, отталкиваться от реально происходивших встреч и бесед, наполняя их другим содержанием, но, поскольку в предшествующие годы лидеры правых со своими бывшими единомышленниками практически не встречались (не в последнюю очередь из-за того, что те скитались в это время по лагерям и ссылкам), большинство собираемых «фактов» относилось к периоду до 1932 г., что, конечно, значительно обесценивало выдвинутые обвинения, а иногда делало их просто абсурдными.

После тщательного изучения и сличения присланных ему протоколов допросов Бухарину удалось выявить множество логических противоречий, несовпадений во времени, ошибок и просто элементарных подтасовок, которые он зафиксировал в почти стостраничном письме, направленном 20 февраля 1937 г. в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой размножить и раздать участникам открывающегося через три дня пленума ЦК. Среди отмеченных Бухариным «проколов» следствия было десятка полтора таких, которые ставили под сомнение всю проделанную Ежовым и его помощниками работу, так как свидетельствовали об откровенной фальсификации.

Но Бухарин не только продемонстрировал очевидную сфабрикованность предъявленных ему обвинений и не только показал на конкретных примерах из присланных ему протоколов, как следователи своими вопросами наталкивали арестованных на дачу «нужных» показаний. Он пошел дальше. Хотя и в осторожной, но достаточно прозрачной форме, он дал понять будущим читателям своего письма, кто, по его мнению, является инициатором и дирижером следственного спектакля.

Дело принимало незапланированный оборот. Проигнорировать письмо Бухарина, которое, в соответствии со сложившейся практикой, пришлось раздать участникам пленума, было невозможно. И теперь, прежде чем нанести по Бухарину и Рыкову окончательный удар, необходимо было выиграть оборонительное сражение, в ходе которого предстояло, во-первых, реабилитировать органы НКВД и самого Ежова, чья репутация оказалась изрядно подмоченной, а во-вторых — нейтрализовать намеки Бухарина на какую-то заинтересованность партийного руководства, и в первую очередь Сталина, в определенном, заранее известном исходе следствия.

После недолгих раздумий была избрана простая, но эффективная линия поведения: при обсуждении вопроса «Дело тт. Бухарина и Рыкова» (он шел первым в повестке дня) Ежов и содокладчик от партии, член Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микоян, разоблачая «преступную деятельность» бывших лидеров правой оппозиции и «измышления», содержащиеся в письме Бухарина, в то же время демонстрируют максимальное миролюбие в определении возможных мер наказания. Основной же удар наносится участниками пленума, выступающими в прениях, и как бы под воздействием этих выступлений принимается то решение, которое и было намечено.

Как задумали, так и сделали. На открывшемся 23 феврали 1937 года пленуме ЦК первому слово было предоставлено Ежову, Напомнив собравшимся о тех обвинениях, которые он выдвинул в адрес Бухарина и Рыкова на предыдущем, декабрьском, пленуме, Ежов заявил, что за прошедший период эти обвинения полностью подтвердились, и, кроме того, к ним добавились еще и новые. Затем в довольно вялом и бесцветном («спокойном и сдержанном», по словам одного из присутствующих) выступлении, из которого пришлось убрать практически все скомпрометированные Бухариным факты и сюжеты, он высказал ряд обвинений в адрес бывших лидеров правой оппозиции, суть которых сводилась к тому, что центр правых, в лице Бухарина, Рыкова и застрелившегося Томского, в целях реставрации в СССР капиталистического строя встал на путь организации террора в отношении руководителей партии и правительства, на путь вредительства, организации кулацких восстаний в деревне и забастовок на предприятиях. Несмотря на этот тянущий на высшую меру наказания букет преступлений, Ежов тем не менее ограничился лишь предложением исключить Бухарина и Рыкова из членов ЦК и из партии («Этого мало», — возмутился кто-то из присутствующих, не разобравшийся в хитросплетениях сценария и удивленный столь странным великодушием).

Впрямую защищаться от нападок Бухарина Ежов, каклицо заинтересованное, не стал, уступив это право члену Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микояну, на содоклад которого и ложилась основная смысловая нагрузка первой части задуманного действа.

Свое выступление Микоян начал с дифирамбов в адрес обновленного (под руководством Ежова) НКВД.

«Бухарин, — заявил Микоян, — взял манеру опорочивать все документы и факты. Он в своих документах делает выпады по адресу аппарата Наркомвнудела… всяческими намеками, прямыми выпадами, гнусными, наглыми хочет опорочить весь аппарат, и в особенности обновленный аппарат. Товарищ Ежов по-большевистски всю душу вложил в улучшение работы аппарата. Я должен прямо признать, что ошибки в аппарате были, но сейчас я был поражен точностью между показаниями письменными и теми показаниями, которые давались на очной ставке, во время которой я был. Я потом товарищу Ежову сказал, что я должен признаться, что аппарат, который вел это следствие, выдержал большевистский экзамен правдивости и точности.

И вот Бухарин, — продолжал Микоян, — делает выпад против этого аппарата: «Ах, сами следователи дают показания»… словом, вроде того, что это сочинено против него. Только враждебный человек может относиться так к нашему органу НКВД, который старается, всемерно и успешно старается быть орудием партии, быть орудием защиты нашего советского государства.

Он не щадит при этом и нашу партию, — возмущался Микоян. — Он говорит о политической установке современности, намекает, что следователи наталкивают своими особыми допросами людей, что есть какая-то политическая установка, и получается вроде того, что ЦК организует специально против него обвинение, что ЦК не хочет по-настоящему разобраться во всех материалах, что у него нет желания спасти человека, если есть хоть малейшая возможность его спасти, а наоборот, ЦК собирает против него материал. Это гнуснейший выпад против нашего Центрального комитета. И это говорится после того, как Центральный комитет нянчится с этими людьми черт знает сколько времени. Члены партии начинают заявлять, что нельзя столько времени нянчиться. (Общий шум, возгласы: «Правильно! Довольно нянчиться!»)

Он к этому прибегает, — предположил Микоян, — потому что бессилен опровергнуть факты и документы… Он хочет доказать, что врут, сочиняют и прочее. Он хочет сказать, что нельзя верить показаниям… Конечно, товарищи врагу нельзя полностью верить… но доказано, что подавляющее большинство сообщенных фактов и фамилий — это правда»{241}.

Высказав все это, Микоян во второй части своего выступления вдруг заявил:

«…отдельные сомнения, может быть, остаются насчет организации террора, насчет вредительства, может быть, не все доказано…..»{242} и уж совсем неожиданно продолжил:

«…что Бухарин подготовлял террористические антисоветские группы, их воспитывал, это тоже доказано, но можно это не предъявлять»{243}. («Как не предъявлять?» — растерянно спросил кто-то из зала).

Закончил свое выступление Микоян, как и Ежов, предложением исключить Бухарина и Рыкова из ЦК и из партии. «Какие же это кандидаты в члены ЦК? — риторически воскликнул он. — Какие же они коммунисты?»{244}

Затем слово было предоставлено Бухарину, который, постоянно сбиваемый репликами и комментариями с мест, повторил основные аргументы своего письма. На этом первый день работы пленума завершился.

На следующем заседании слово было предоставлено Рыкову, который, избегая упреков в адрес следствия, высказал предположение, что арестованные в своих показаниях на него не лгут, а просто за давностью лет допускают вполне естественные ошибки, в то время как следственный аппарат «стремится, конечно, всеми средствами к тому, чтобы сказать Центральному комитету только то, что они по совести нашли»{245}.