Dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

• Название: Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь
• Автор: dmitry
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 2008

---

Впрочем, вернусь к лечению. Меня лечат двумя препаратами — ифосфамидом и кармустином. Каждый цикл лечения занимает пять дней, во время которых ифосфамид вводят внутривенно каждый день, а карму- стин — на первый, третий и пятый дни. Врачи разработали много лекарств-«спасателей» и поддерживающих препаратов, которые сводят до минимума побочные эффекты, и кратковременные, и долгосрочные. Один препарат, месну, дают по четыре раза каждый день лечения — он защищает почки. Есть другой препарат под названием «антифунгал»; его дают и во время лечения, и после него, а если уровень лейкоцитов опускается ниже 1000, то двойную дозу. Антирвотное, которое добавляют в состав для химиотерапии и дают в виде суппозитория, действует прекрасно, без всяких побочных эффектов, за исключением легкой сонливости. А если потребуется, у них в запасе есть другое средство, посильнее. Когда я вспоминаю, как меня одурманили (в прямом смысле слова: одно из средств, которое мне давали, было тетрагидроканнабинолом в капсуле) только для того, чтобы выдержать действие адриамицина, и как, несмотря на это, ужасно я чувствовала себя первые восемь часов... Да уж, воспоминание не из прият- ных. А это я переношу настолько легче, что мне даже не верится! Когда я сказала доктору Шейефу, насколько легче переносятся эти препараты, он ответил: «А ведь они намного, намного сильнее!»

И, кроме того, даже речи нет о том, чтобы годами сидеть на химиотерапии. Это краткосрочный и интенсивный курс, состоящий всего из трех циклов и занимающий около месяца. Общий план таков (разумеется, все зависит от уровня лейкоцитов): после пяти дней химиотерапии ты проводишь в больнице от десяти до четырнадцати дней, пока уровень лейкоцитов будет понижаться (у одного лежащего здесь американца он упал до двухсот) и снова повысится. Все это время тебе дают поддерживающие препараты, следят за температурой, напоминают чистить зубы и полоскать рот каким-то антибиотиком с жутким вкусом каждый раз после еды. Если уровень лейкоцитов поднимется до 1500, ты сможешь выходить из больницы, если до 1800, то в промежутке между циклами лечения ты можешь куда-нибудь съездить. Обычно интервал между циклами лечения составляет две недели, но если ты попросишь о трех неделях, то и это возможно. К началу следующего цикла они хотят, чтобы твой уровень лейкоцитов был между 2500 и 3000.

Единственное, чего мне здесь не хватает, — это полезной информации, которую обычно можно получить от других пациентов. Я не говорю по-немецки, а в больнице, кроме меня, всего один пациент- американец. Это молодой человек по имени Боб Доу- ти; они с Кеном быстро подружились. Он проходит лечение второго типа (у него довольно редкий вид саркомы, и ему назначено от восьми до десяти дней химиотерапии); от него я много узнала. Медсестры очень плохо говорят по-английски, поэтому я составляю письмо-рекомендацию для будущих англоязычных пациентов больницы — о процедурах, о том, чего здесь ожидать, о меню, о том, как пересчитывать

Цельсия в Фаренгейта (при измерении температуры) и килограммы в фунты; о международных и американских названиях препаратов; о том, что можно делать в перерывах между циклами, и так далее.

Двое из тех людей, быть с которыми рядом мне радостнее всего на свете, — мои мама и папа; к счастью, Кен, испытывает к ним те же чувства! Мы собираемся провести вместе двухнедельный отпуск — проехать по Германии, Швейцарии и Франции, доехать до Парижа и пробыть там пять дней. Свои лучшие дни в обществе родителей я провела во время наших двух предыдущих поездок в Европу, так что я с радостью предвкушаю предстоящее путешествие. А самое замечательное — что Кен приехал в Европу в первый раз! Все, что он видел до этого, — это Бонн и его пригороды... и как же мне не терпится показать ему Париж! Кен — городской мальчик, а я больше всего мечтаю о самой дороге, когда передо мной будут медленно разворачиваться пейзажи — открытые холмы, узкие лощины и высокие взгорья, озера, поля, маленькие деревушки, реки, как будут сменять друг друга разные ландшафты, разные виды флоры. В самой земле есть что-то, что доставляет мне глубокое наслаждение. В воскресенье, перед началом процедур, мы с Кэти и Кеном совершили маленькую поездку, и я вспомнила, как все это греет мою душу и насколько мои духовные корни связаны с глубокой любовью к земле.

Я очень надеюсь, что не привяжусь слишком сильно к побочным плюсам жизни больного! Для человека моего типа, человека, привыкшего все делать самому, ситуация, когда за тебя все делают другие, — это что- то новенькое. Вот что такое по-настоящему «принять мир»... позволить себе почувствовать, что я этого достойна, не хватаясь за подспудное: «Я потом возмещу это чем-нибудь». Это примерно как принимать комплимент, а не шарахаться от него. Я сижу здесь, на своей больничной кровати, а в это время Кен или кто-нибудь другой покупает мне продукты, бегает по делам, приносит мне журналы и иногда готовит еду.

Да, и о погоде. Единственное, что в ней постоянного, — это то, что она все время скверная, влажная, пасмурная, унылая. По приезде она поприветствовала нас мокрым снегом, который потом перешел в дождь. Иногда выглядывает солнце, но всего минут на десять. Дождь же льет намного дольше. Из-за дождей Рейн поднялся до рекордной за последние восемь лет отметки. Впрочем, меня, королеву палаты № 228, это мало беспокоит; я не выходила из больницы с начала лечения, то есть уже тринадцать дней. И вообще, в такую погоду прекрасно дремлется!

Здесь есть симпатичная молоденькая девушка, которая дважды в неделю ведет художественные курсы. Она убедила меня заняться живописью, и это для меня новое дело, после моих занятий графикой и мозаикой. В общем, я просто валяю дурака; главным образом учусь смешивать разные краски и выстраивать картину, начиная с фона и заканчивая передним планом (в карандашных рисунках я делаю наоборот — начинаю с переднего плана). Трудно поверить, что я могу быть счастлива, сидя так долго в одном и том же помещении, но это так.

Что касается доктора Шейефа, то боюсь, что я уже присоединилась к армии тех, кто считает, что он ходит по воде. Кен считает, что Шейеф — обладатель одного из самых «острых и быстрых» умов на свете. По вторникам он делает обходы, но слишком торопливо и быстро, поэтому я научилась почаще записываться к нему на прием. Каждый раз приходится невероятно долго, от двух до четырех часов, ждать, пока тебя проведут в его кабинет.

Но если уж попадаешь туда, то Шейеф в твоем полном распоряжении. Я начала записывать наши разговоры на диктофон, потому что, записывая от руки, не успевала за всеми фактами, историями, суждениями и остротами! Оказалось, что он прочитал по-немецки две книги Кена. Он говорит, что ему очень приятно «лечить таких знаменитых людей». На полках у него мы видели книги по терапии Иссельса, Бурзински, Iep- сона и Келли; интересно, а в кабинете американского врача можно найти такие книги? Моя уверенность в том, что доктор Шейеф заботится о том, чтобы быть полностью осведомленным о самом широком спектре возможностей, многие из которых он испробовал сам, резко возросла. Это человек невероятно энергичный и полный сил, и моя вера в него огромна. Он в курсе всех новейших исследований; у него есть доступ ко всем новейшим методикам — от интерферона до энзимов. И я не только доверяю его выбору, я еще и уверена, что если он решит, что в моем случае конкретная методика поможет лучше, он порекомендует именно ее. Для меня довольно непривычно говорить такое про врача и невероятно приятно, что именно этот врач меня сейчас лечит.

Я допишу это письмо после нашего разговора с доктором Шейефом в понедельник, когда будут готовы результаты компьютерной томографии и мы узнаем, что там с моей опухолью в мозге. На выходных придется потренироваться в хладнокровии, чтобы подготовиться к новостям понедельника...

— Вы любите лакрицу? — таковы были первые его слова.

— Лакрицу? Это мое любимое лакомство.

После этого все наши встречи с Шейефом начинались с того, что он угощал меня самой лучшей лакрицей, какую мне приходилось пробовать.

Впрочем, была не только лакрица. Было еще и пиво. Шейеф установил автомат по продаже пива — два пива «Кёльш» за пять марок — прямо в клинике. В тот день, когда мы уехали с Тахо, я перестал пить водку, но позволял себе пиво. Сам Шейеф раньше пил по десятъ- пятнадцать баночек в день (немцы — мировые лидеры в потреблении пива на душу населения), но сейчас у него диабет, и ему приходится довольствоваться жалкой заменой — лакрицей. А с автоматом мы быстро подружились. «Пиво, — поощрял меня Шейеф, — единственный алкогольный напиток, который дает организму больше, чем отбирает», — и автомат стоял в открытом доступе для всех пациентов.

В какой-то момент я спросил у него о том же, о чем часто спрашивал других врачей, — порекомендовал бы он этот конкретный курс лечения своей жене. «Никогда не спрашивайте врача, что он порекомендует жене. Вы ведь не знаете, хорошие ли у них отношения. Спрашивайте, что он порекомендует своей дочери!» — ответил он, рассмеявшись.