Михаил Зощенко - Том 4. Личная жизнь

• Название: Том 4. Личная жизнь
• Автор: Михаил Зощенко
• Издательство: Время
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0362-7

Собрание сочинений М.М. Зощенко — самое полное собрание прозы одного из крупнейших писателей-новаторов XX века. В него входят практически все известные произведения писателя от ранних рассказов, пародий и «Сентиментальных повестей» до книги «Перед восходом солнца» и поздних «положительных» фельетонов.

Четвертый том включает рассказы и фельетоны 1931–1946 гг., второго периода писательской деятельности Зощенко.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Михаил Михайлович Зощенко Собрание сочинений в семи томах Том 4. Личная жизнь Рассказы и фельетоны 1932-1946

С луны свалился

1

За последние два года жизнь резко изменилась.

Главное, интересно отметить — почти прекратилось воровство.

Все стали какие-то положительные, степенные. Воруют мало. И взяток вовсе не берут.

Прямо, перо сатирика скоро, небось, заржавеет.

Конечно, насчет взяток дело обстоит сложней.

Взяток не берут, но деньги, в другой раз, получают. Тут в смысле перевоспитания публика туго поддается новым моральным течениям. При этом из боязни такого тумана напускают, что сразу и не поймешь, что к чему и почему.

Давеча на юге я столкнулся на этом фронте с одной хитростью. И вот желаю осветить это дело, чтоб другим неповадно было.

Одним словом, в одной гостинице хотели за номер содрать с меня въездные. Ну, другими словами — хотели взятку взять.

Конечно, раньше, несколько лет назад, на эту простенькую тему я бы написал примерно такой рассказец:

2

И вот, стало быть, еду я, братцы, на пароходе.

Ну, кругом, конечно, Черное море. Красота неземная. Скалы. Орлы, конечно, летают. Это все есть. Чего-чего, а это, конечно, есть.

И гляжу я на эту красоту и чувствую какое-то уважение к людям.

«Вот, — думаю, — человек — властитель жизни: хочет — он едет на пароходе, хочет — на орлов глядит, хочет — на берег сейчас сойдет и в гостинице расположится».

И так оно как-то радостно на душе.

Только, конечно, одна мысль не дозволяет радоваться. Где бы мне, думаю, по приезде хотя бы паршивенький номеришко достать.

И вот плыву я грустный на пароходе, а капитан мне и говорит:

— Прямо, — говорит, — милый человек, мне на вас жалостно глядеть. Ну, куда вы едете? Ну, на что вы рассчитываете? Что вы, с луны свалились?

— А что? — говорю.

— Да нет, — говорит. — Но только как же это так? Что вы — ребенок? Ну, где вы остановитесь? Чего вы поехали? Я даже согласен назад теплоход повернуть — только чтоб вам туда не ехать.

— А что, — говорю, — помилуйте?

— Как что? Да разве у вас есть знакомства — номер получить, или, может быть, у вас портье — молочный брат? Я, — говорит, — прямо удивляюсь на вас.

— Ну, — говорю, — как-нибудь. Я, — говорю, — знаю одно такое петушиное слово, супротив которого в гостинице не устоят.

Капитан говорит:

— А ну вас к черту! Мое дело — предупредить. А вы там как хотите. Хоть с корабля вниз сигайте.

И вот, значит, приезжаю.

В руках у меня два места. Одно место — обыкновенная советская корзинка, на какую глядеть мало интереса. Зато другое место — очень такой великолепный фибровый или, вернее, фанерный чемодан.

Корзинку я оставляю у газетчика, выворачиваю наизнанку свое резиновое международное пальто с клетчатой подкладкой и сам в таком виде со своим экспортным чемоданом вламываюсь в гостиницу.

Швейцар говорит:

— Напрасно будете заходить — номерей нету.

Я подхожу до портье и говорю ему ломаным языком:

— Ейн шамбер-циммер, — говорю, — яволь?

Портье говорит:

— Батюшки-светы, никак иностранец к нам приперся.

И сам отвечает тоже ломаным языком:

— Яволь, яволь. Она, шамбер-циммер, безусловно яволь. Битте-дритте сию минуту. Сейчас выберу номер какой получше и где поменьше клопов.

Я стою в надменной позе, а у самого поджилки трясутся. Портье, любитель поговорить на иностранном языке, спрашивает:

— Пардон, — говорит, — господин, извиняюсь. By зет Германия, одер, может быть, что-нибудь другое?..

«Черт побери, — думаю, — а вдруг он, холера, по-немецки кумекает?»

— Но, — говорю, — их бин ейне шамбер-циммер Испания. Компрене? Испания. Падеспань. Камарилья.

Ох, тут портье совершенно обезумел.

— Батюшки-светы, — говорит, — никак к нам испанца занесло. Сию минуту, — говорит. — Как же, как же, — говорит, — знаю, слышал — Испания, падеспань, эспаньолка…

И у самого, видать, руки трясутся. И у меня трясутся. И у него трясутся. И так мы оба разговариваем и трясемся. Я говорю ломаным испанским языком:

— Яволь, — говорю, — битте-цурбитте. Несите, — говорю, — поскорей чемодан в мою номерулю. А после, — говорю, — мы поговорим, разберемся, что к чему.

— Яволь, яволь, — отвечает портье, — не беспокойтесь.

А у самого, видать, коммерческая линия перевешивает.

— Платить-то как, — говорит, — будете? Инвалют одер все-таки неужели нашими?

И сам делает из своих пальцев знаки, понятные приезжим иностранцам — нолики и единицы. Я говорю:

— Это я как раз не понимает. Неси, — говорю, — холера, чемодан поскорее.

Мне бы, думаю, только номер занять, а там пущай из меня лепешку делают.

Вот хватает он мой чемодан. И от старательности до того энергично хватает, что чемодан мой при плохом замке раскрывается.

Раскрывается мой чемодан, и, конечно, оттуда вываливается, прямо скажем, разная дрянь. Ну там, бельишко залатанное, полукальсоны, мыльце «Кил» и прочая отечественная чертовщина.

Портье поглядел на это имущество, побледнел и сразу все понял.

— А ну-те, — говорит, — подлец, покажи документ.

Я говорю:

— Не понимает. А если, — говорю, — номерей нету, я уйду.

Портье говорит швейцару:

— Видали? Эта дрянь пыталась пройти под флагом иностранца.

Я собираю поскорей свое имущество и ходу. А в другой гостинице все же номер получил — под это же самое плюс пятьдесят рублей.

3

Вот, примерно, в таком легком виде года три-четыре назад сочинил бы я рассказ на эту тему.

Ну, конечно, молодость. Беспечность в мыслях. Пустяковый взгляд на вещи.

А нынче как-то оно не то. Нынче охота быть поближе к правде. Неохота преувеличивать, выдумывать и кувыркаться. Неохота сочинять разные там побасенки и фарсы с переодеванием.

Одним словом, желательно быть поправдивей и желательно говорить без всякого вранья.

И рассказ на эту тему, вернее, — истинное происшествие, без прикрас и без одного слова выдумки, рисуется нам уже в таком академическом виде:

Прямо с парохода я отправился в гостиницу. Портье, криво усмехаясь, говорит скорее в пространство, чем мне:

— Нет, знаете, я прямо удивляюсь на современную публику. Как пароход приходит, так все непременно к нам. Как нарочно. Как будто у нас тут для них номера заготовлены. Что вы, с луны упали? Не понимаете ситуации.

Я хочу уйти, а швейцар, тихонько вздыхая, говорит мне:

— Да уже, знаете… Прямо беда с этими номерами. Нигде нет номеров. У нас-то, конечно, нашлось бы, но… Да вы поговорите хорошенько с портье…

— Черт возьми, — говорю, — вы это про что?

Портье со своей конторки говорит швейцару через мою голову:

— Я удивляюсь на вас, Федор Михайлович. Где же у нас свободные номера? С чего вы взяли? Да, есть один номер, но он, вы же знаете, без ключа. Если хочет — пущай берет.

Я говорю:

— Хотя бы дайте без ключа.

— Ах, вам без ключа, — говорит портье, — берите. Только у нас кражи. Воруют. Упрут портьеры, а вам за них отвечать.

Я говорю:

— В крайнем случае я из номера не буду выходить. Только допустите. А то меня на море закачало — еле стою.

— Берите, — говорит портье, — только предупреждаю: у нас ключ потерян, а номер заперт. А вы, наверное, думали наоборот — номер не заперт, а ключ потерян.

— Помилуйте, — говорю, — на что же мне такой номер, в который не войти…

— Не знаю, — говорит портье, — как хотите.

Швейцар подходит ко мне и говорит:

— Я бы мог дать совет.

Даю ему трешку.

— Мерси, — говорит. — Если хотите, я сбегаю во двор. У нас там работает наш слесарь. Он может отмычкой открыть ваш номер.

Вот приходит слесарь.

— Да, — говорит, — конечно, об чем речь, еще бы. Ясно. Дверь открыть — делов на копейку, но мне, — говорит, — мало расчета подниматься в верхние этажи. Я, — говорит, — каждый час своего времени буквально на валюту считаю.

Даю слесарю пять рублей.

Он открывает отмычкой дверь и дружелюбным тоном говорит:

— Да, конечно. Еще бы. Ясно. Без ключа мало интереса жить. Все-таки вам наверное захотится покушать или куда-нибудь выйти попить водички, — а тут сиди, как болван.

— Да уж, — говорю, — прямо хоть человека нанимай.

— Ну, это, — говорит, — вам влетит в копеечку, а вот рублей бы за восемь я бы вам схлопотал какой-нибудь ключишко из старья.

И вот ключ подобран. Я лежу на кровати, как фон-барон. Я слушаю патефон из соседнего номера — пенье господина Вертинского. Я гуляю и хожу туда и сюда. И со своим ключом чувствую себя на одном уровне с соседями. Вечером иду на прогулку, а портье мне говорит:

— Знаете, мы вам с этим ключом заморочили голову. Мы думали, он потерян, а он висит на другом гвозде.