Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

• Название: Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

Анастасия глядела на мужа, и ей было жаль его. Она никогда не была за него спокойна. Ей всегда казалось, что вот-вот с ним должно что-то случиться. Он как бы искал опасностей, шел навстречу грозам.

- Неразумно умереть, не испытав всех сил своих!

Иван словно не видел жены и думал о чем-то другом, а не о том, о чем шел разговор. Глаза его загорелись. Очнувшись, осмотрелся кругом подозрительно.

- Никого нет? Да! Да! Ложись! Буду молчать. Язык не должен забегать вперед. Какая ты красавица! Только зачем ты такая хворая? Тебе сила тоже нужна. Ведь и ты им не люба. Сильвестровы прислужники сравнивают тебя с царицей Евдокией, гонительницей Иоанна Златоуста...

Раздался стук в дверь.

Иван вздрогнул, отшатнулся от жены. На носках подошел к дверям, приставив глаз к потаенному оконцу. Стук повторился.

- Входи! - строго сказал царь.

- Батюшка-государь! Дозволь молвить слово холопу твоему! - низко опустив голову, произнес постельничий Игнатий Вешняков.

- Говори.

- Из Нижегородского уезда пришли мужики.

- Чьи?

- Колычевские. Их отбил Грязной у стражи князя Старицкого.

Лицо Ивана Васильевича потемнело.

- Стража князя Владимира Андреевича перехватила колычевских мужиков? - тихо и грозно спросил царь.

- Так, великий государь! Они не хотели допустить беглецов пред твои царские пресветлые очи. Василий Грязной со стрельцами отбил.

- Слышишь, Анастасия? Братец-то мой какой храбрый! Колычевских мужиков полонил?

- А зачем то ему?

- Со словом на своего боярина шли они на государев двор, царица-государыня!

Царь отошел к окну, чтоб не было видно его волненья. Глубоко вздохнул.

- Обласкайте странников с пути-дороги, накормите, напоите их, а от нашего двора - никуда! Держите с милосердием. Явите пристойное. Ступай с богом.

Поклонившись до земли, Вешняков удалился.

- Увы! - покачал головой Иван. - Упорствуют князи. Стоят на дороге. Трудно Володимиру отказаться от того, что задумал он. Простил я его, но веры у меня нет ему. И почему Володимиру быть царем? От последнего сына моего деда родился он. Андрей Иванович не был наследником. Мой отец, Василий, наследник деда Ивана. Какая же вина моя перед ним? А он и по сие время в обиде на меня и бояр, что отреклись от него.

Большой, сильный Иван наклонился над женой, прошептав:

- Не быть по-ихнему... И я не сплю. Все перед царевым судом будут равны... Рабы божии станут моими рабами. И бояре, и князи, и дворяне, и мужики. Так будет!

Иван тихо рассмеялся, поцеловал жену.

Из соседней светелки к нему подбежал маленький курчавый мальчик. Стал играть серебряными бляхами на халате. Это трехлетний царевич Иван. Сегодня отец подарил ему крохотный железный шлем - не потешный, а заправского дела. Царь надел его на головку ребенка и с улыбкой стал любоваться сыном.

- Ты воин? - спросил он мальчика.

- Я матушкин! - храбро ответил тот.

Царь добродушно рассмеялся. Анастасия, лежа в постели, тоже засмеялась.

- Благодари отца! - сказала она царевичу.

В ответ на это ребенок низко, чуть не свалившись с ног, поклонился отцу.

- На войну пойдешь? - спросил отец.

- Пойдешь... - ответил царевич.

- На Крым аль на Ливонию?

- Пойдешь на... - Мальчик растерялся и убежал опять в свою светелку.

Царь засмеялся:

- Царевич и тот скрывает свою мысль...

- Полно, государь!.. - улыбнулась Анастасия.

В нижних покоях Вешнякова поджидал Грязной.

- Ну, как встретил ту весть государь? - шепотом спросил он спустившегося вниз товарища.

- Спокойно. Осилил гнев.

- А сказал ты...

Не успел Грязной договорить, как на лестнице послышались тяжелые шаги царя.

- Тише! - сжал руку Грязного Вешняков.

Царь сошел вниз и удивленно остановился против Грязного.

- И ты здесь?

- Здесь, великий государь! - молвил Грязной, став на колени. - Прошу прощенья, что дерзнул я прийти без твоего, государева, зова.

- Поднимись! Слушай! Изловите начальника стражи князя Старицкого. Поймайте его в ночное время, хитростью завлеките.

- Слушаем, государь!.. Слово твое царское для нас то же, что слово божье, милостивый батюшка! Что прикажешь, то и сделаем. Ни отца, ни матери не пощадим, коли к тому нужда явится...

Слова Грязного понравились царю. Он похлопал его по плечу.

- Добудь разбойника... Попытаем его.

В полдень Вешняков доложил царю, что нижегородские мужики бьют челом, просят милости царской за самовольство и за приношение "слова" на боярина Колычева и его друга, наместника нижегородского.

Андрейка, Герасим и Охима пали ниц, когда вышел царь.

- Буде!.. - услышали они над собой строгий голос.

Не вставая с колен, они приподнялись, чтобы увидеть царя. Большие серые глаза его выражали любопытство. Одет он был просто: в суконном коричневом кафтане, в темно-синих шароварах, запрятанных в красные сафьяновые сапоги. Он был молод, высок ростом, строен, с светлыми, гладко зачесанными волосами. Небольшая бородка, пронизывающий насквозь, острый взгляд, орлиный нос делали лицо его необыкновенным. Он приветливо улыбнулся.

Смущение и страх нижегородцев прошли. Парни смело рассказали о крутости колычевского нрава, о боярском неправедном, самочинном суде без старост, без целовальников; о том, как утопил боярин старуху-знахарку, и за что ее сгубил.

Царь спросил, всю ли свою пашенную землю запахивает Колычев и гонит ли хлебные обозы в Нижний и на Волгу для продажи.

Герасим ответил, что боярин запахивает самую малую часть пашенной земли, чтобы накормить только себя и своих людей, холопов и крестьян, и в продажу ничего не дает и никакого не прилагает старания, чтобы вся пашенная земля давала хлеб, крестьян своих и то теснит хлебом. И выходит, что боярин Колычев живет не по совести, и как "собака на сене".

- Был ли в колычевской вотчине наш посланный Василий Грязной и что он говорил людям? - спросил царь, испытующе вглядываясь в лица парней.

- Был царский посланник. О войне он народу, батюшка-государь, баял, о сборе ратных людей. А как уехал, еще лютее сделался Никита Борисыч. Тут он старуху и утопил, и этого парня на цепь посадил... Лютой он у нас, особо во хмелю...

Иван терпеливо выслушал жалобы парней.

Вешняков низко поклонился царю и хотел было увести челобитчиков, но царь остановил его.

- Обожди, - и, обратившись к Охиме, спросил ее:

- Ну-ка, девка, что скажешь?

Он улыбнулся. Осмотрел ее с головы до ног, ободряюще кивнул ей:

- Эк, ты какая!

Охима рассказала царю, как наместник теснит мордву, как волостели и прикащики жестоко расправляются с мордвой, чувашами и черемисами. Не пускают их в Нижний, а пустив, облагают данью, кою взыскивают насильно, батожьем, себе на кормленье. Охима сердито закончила:

- Худо станет воеводам и волостелям, коли бушевать учнет народ... Неправда ихняя на них же и скажется...

- Ото! - усмехнулся царь. - Бойка! Пугаешь!

Охима поведала царю, как наместник принудил ее силою быть его наложницей, и о том, что не ушла бы она из Нижнего, кабы не боялась попасть в руки воеводы. Не покинула бы она своего старика-отца одного, без ее помощи и заботы.

Глаза Охимы, казалось, еще более почернели, расширились от негодования, щеки разрумянились, высокая грудь ее тяжело дышала. Девушка приблизилась к царю, сложив свои руки, умоляюще и со слезами в голосе сказала:

- Покарай их, государь! Казни их! Проклятые они! Шайтаны!

Вешняков подскочил к ней, хотел оттолкнуть ее от царя, она с силою оттолкнула его самого так, что он едва не упал.

Лицо Ивана стало холодным, сердитым.

- Так ли ты говоришь, не по злобе ли? Не хочешь ли ты, ради мордовской выгоды, оговорить наместника?

Охима коснулась самого больного места в государевых делах. Совсем недавно утихли в Поволжьи бунты среди черемисов и татар. Царь много ночей не спал, проводя время либо в советах с вельможами, либо в собственных размышлениях.

Ведь не кто иной, как черемисы, приходили к царю, просили его принять их в свое подданство, и вдруг... Вон и кабардинские черкесы шлют своих послов, просят принять их в русское подданство. Стало быть, они не против Москвы. В чем же дело?

А бояре и Курбский князь, посланные для розыска и судных дел, винят во всем народ, самих татар и черемисов. Заодно с боярами и мурзы, и купцы татарские, многие князи и купцы черемисские... Винят свой же народ! С их рукоприкладством бояре грамоты привезли. А в тех грамотах под клятвою по мусульманской и языческой вере сказано, что-де виновен сам простой народ. И что зря, мол, царь освободил его от пошлины и всякой государевой тяготы.

И вот простая девка, мордовка, винит именно бояр и воевод, стало быть, и Курбского. Кому верить? Мордовку посчитать за лгунью? Но он сам хорошо помнит, как и мордва и черемисы помогали ему в Казанском походе. Они даже спасли его от смерти.

Охима, как бы угадав мысли царя, еще более горячо, еще громче сказала:

- Отсеки мою головушку, царь-батюшка, коли говорю неправду... У меня был мой любимый Алтыш Вешкотин... На царевой воинской службе он ноне... Что скажет Алтыш? Кто не знает, что воевода держал меня в своем терему? Нехорошая я! И не скрою того теперь я от своего Алтыша... Расскажу ему всю правду... Пускай лучше убьет меня, нежели мне обманывать его!