Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

• Название: Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
• Автор: Михаил Вострышев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02746-9

Михаил Вострышев — историк и писатель, рассказавший в своих книгах о многих достойных памяти людях Русской земли. В серии «ЖЗЛ» издаются и переиздаются его книги «Патриарх Тихон», «Целиковская», «Московские обыватели». Его новая книга необычна — она посвящена не выдающимся личностям, а бытоописанию двух резко различающихся эпох. Первая из которых, со времен Александра II, создавала новые судебные уставы, а вторая в 1917–1920 годах — погрузила страну в средневековое бесправие.

Настоящая книга основана на документах дореволюционного суда и советского ревтрибунала, собраны смешные и горькие, и просто увлекательные сценки жизни русского человека, в которых отражены реальная обыденная жизнь населения России и законы, по которым протекала эта жизнь.

---

СУДЬЯ (обращается к швейцару). Вот господин Новиков заявил на вас жалобу в том, что вы у него сломали палку. Справедливо это или нет?

ШВЕЙЦАР. Точно так-с, ваше высокородие, премного-с виноват в этом. Только теперь эта палка вот… В надлежащее явствие и бытие приведена. Стало быть, и разговору тут не должно быть никакого.

НОВИКОВ (отрывистым шепотом). Как никакого? Что это такое? Сперва ручка была цельная — теперь спаянная. А он еще утверждает, что тут разговору нет никакого. Ты мне сделай ручку новую, тогда разговор мы прекратим. А до тех пор… Ни-ни… Ха-ха-ха! Да ты, брат, чудодей… Разговору нет.

ШВЕЙЦАР. Да помилуйте, сударь. Сами же изволили приказать мне отдать починить. «Истратишь, любезный, не больше полтинника», — еще изволили сказать. А теперь вон что-с! Как же это так-с? Этак не годится.

НОВИКОВ (насмешливо). Ты, братец, все врешь, я вижу. Стану я тебе советовать отдать палку чинить, когда она мне стоит 50 целковых. Небось у вас в трактире, что ни разбей, — за все денежки полные, а не за починку только платят. Знаю я эти трактиры… Лупить умеют… Стакан разбил — рубль-с, рюмку — рубль-с, тарелку — тоже рубль-с. Тьфу ты, черт возьми, плюнешь, отдашь и уйдешь. Вот ведь вы как у себя распоряжаетесь… Нет, давай, брат, мне новую палку. Знать ничего не хочу!

ШВЕЙЦАР. Помилосердствуйте, сударь. Где же мне вам взять новую? У меня и капиталу не хватит на нее, 50 целковых — разве их скоро заработаешь? У меня жена, дети… Помилосердствуйте, сударь… Ах ты господи, вот оказия-то повстречалась!

НОВИКОВ. Палку новую давай, тогда и бог с тобою. А до тех пор — ни-ни!

СУДЬЯ. Вам, господин Новиков, нельзя ли прийти к какой-нибудь меньшей сумме и на ней покончить дело?

НОВИКОВ. Помилуйте, господин судья, что мне, деньги, что ли, его нужны? Мне нужно свою палку, и я прошу у него ее. А там не мое дело, за сколько бы он ее ни приобрел, только была бы она с целой ручкой. Ведь они, я говорю, драть с нас умеют в трактирах. Стакан разобьешь — рубль, рюмку — тоже рубль. Ну на что же это похоже?

СУДЬЯ. Другое дело — хозяин заведения и швейцар.

НОВИКОВ. Нет, это все одно-с дело. «Едино стадо и един пастырь». Так-с и это. Да-с… Пожалуй, я сам закажу ручку и счет представлю вам, а расплачивается пусть он.

СУДЬЯ (швейцару). Ну, вы согласны на это?

ШВЕЙЦАР. Ваше благородие, да как же можно согласиться? Он в счет там такую махину подведет, что и вовек не расквитаешься.

СУДЬЯ. Ну, попробуйте еще раз попросить господина Новикова простить вам вашу вину.

ШВЕЙЦАР. Сударь, сделайте божескую милость, возьмите вот вашу палку, не требуйте с меня новой. Право, состояния нет выдать вам новую.

НОВИКОВ (наставительно). Нельзя, нельзя, мой милый. Вы же берете, если кто стакан разобьет… Сейчас — рубль.

ШВЕЙЦАР. Да то хозяин берет, а не я.

НОВИКОВ. Все одно, любезный, все одно. Вы за стакан — рубль, а я за палку — новую.

Судья постановил отложить дело для вызова эксперта для оценки — во сколько обойдется новая ручка камышовой палки.

Тяжущиеся удаляются.

Как быть с поцелуем?

1866 год. Москва. Перед мировым судьей просительница — низенькая женщина с красным угреватым лицом и ответчица — молодая дама в бархатном бурнусе. Дело в том, что первая жила у последней в кухарках с жалованьем по семи рублей в месяц. Весною хозяйка объявила служанке, что уезжает на лето в одно из подмосковных имений, и пригласила ее с собой. Но когда кухарка отказалась от этого предложения, то барыня выдала ей за три недели два рубля серебром, тогда как по расчету следовало получить 5 рублей 25 копеек.

СУДЬЯ (ответчице). Вы нанимали ее по семи рублей в месяц?

ОТВЕТЧИЦА. Точно так.

СУДЬЯ. От последнего расчета она еще служила вам три недели?

ОТВЕТЧИЦА. Это правда.

СУДЬЯ. И вы отдали ей за это время два рубля?

ОТВЕТЧИЦА. Два рубля… Видите ли, господин судья, я еще в прошлом месяце говорила Аксинье, что мне нужно будет прожить это лето в деревне. И она не отказывалась тогда ехать со мною. А сказала уже перед самым моим отъездом. Это оттого, что она ждала моих именин в надежде на подарок. И я действительно подарила ей платье в пять рублей. А она через день и отказалась.

СУДЬЯ (просительнице). Ты получила платье от хозяйки?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Получила-с… Полумериносовое, с цветочками.

СУДЬЯ. А через день оставила место?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Что ж такое?! Я ведь не крепостная… Нынче насильно нельзя держать.

СУДЬЯ. Конечно. Но ты взяла подарок.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Что ж такое?! Я не просила подарка, это их добрая воля была давать. Я платить не желаю за платье… Лучше назад отдам. И цвет-то мне не к лицу… Вы сами можете рассудить, ваше благородие: идет ли мне зеленый цвет с белыми цветочками? Все скажут — не идет.

СУДЬЯ. Так ты готова возвратить платье?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. С великим моим удовольствием.

СУДЬЯ (ответчице). Итак, она принесет вам материю, а вы заплатите ей по расчету.

ОТВЕТЧИЦА. Охотно.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Стало быть, вы приказываете, ваше благородие, чтоб мы с барыней совсем расквитались, то есть я бы воротила платье? А как же мне получить то, чем я им за подарок заплатила?

СУДЬЯ. Как заплатила?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. А как же! Ведь я в ту пору не даром взяла платье. Я благодарила, барыне-то за него ручку поцеловала! С этим-то как же быть?

Барыня доплачивает 3 рубля 25 копеек и отказывается от возвращения подарка.

Цирюльник

Санкт-Петербург 1866 года. Мировой судья вызывает цирюльного мастера Сидорова и полковника Ховена. «Есть, ваше благородие», — слышится из задних рядов публики, и к столу судьи пробирается маленькая, худощавая фигурка цирюльника. Полковника Ховена не оказывается.

СУДЬЯ (обращаясь к Сидорову). Ответчик по вашему делу во второй раз не явился. Вот повестка его. В ней он говорит, что не может сегодня по делам службы явиться на разбирательство.

СИДОРОВ. И сейчас, ваше превосходительство, дома заседает. Какая там служба! Нет ее никакой. А что срамно явиться сюды, — вот и весь сказ. Чего ж еще лучше: из-за трех рублей его к суду притянули!

СУДЬЯ. В своих письменных отзывах полковник Ховен не признает себя обязанным доплачивать вам, Сидоров, за бритье и завивку остальных трех рублей, которые вы ищите с него.

СИДОРОВ. Помилуйте! Как не признает? Сам сознался. Вот в этой самой бумаге и сознался, что сей минут в руках держать изволите.

СУДЬЯ. Но я же вам говорю, Сидоров, что в этой бумаге он оспаривает ваш взыск с него трех рублей серебром.

СИДОРОВ (со стоическим хладнокровием). Никак-с нет-с, в этой самой бумаге он и признание сделал.

СУДЬЯ. Ну, слушайте же эту бумагу, я прочту ее вам… «По жалобе на меня цирюльника Сидорова в неуплате ему трех рублей имею честь объяснить следующее. Действительно, я у него в апреле удержал должные за бритье три рубля серебром, потому что он не исполнил своего условия. Но дело в том, что он посылал ко мне мальчишек, бывших у него в учении, практиковаться на моей бороде, которые меня резали и при завивке жгли мне волосы, постоянно выводя меня из терпения, что меня и заставило сделать с Сидоровым словесное условие. Если он хочет, чтобы я у него брился, то ходил бы сам, а если мальчишки меня порежут, то я денег не плачу. На таковое условие Сидоров согласился и, действительно, каждый месяц в первых числах по получении от меня денег ходил сам. Но потом присылал мальчиков, которые снова меня резали и жгли мне волосы. Год ровно я терпел подобные муки, платя Сидорову ежемесячно по три рубля исправно. Все это переносил потому только, что Сидоров живет в одном со мною доме. Наконец в апреле мальчишка так меня порезал, что я целый день не мог показаться на улицу, потому что шрам на лице был очень виден и прикрыт английским пластырем. После этого я мальчишку прогнал и сказал ему: "Объяви хозяину, что я больше у него не бреюсь и денег по условию не заплачу". Сторонних свидетелей всего этого я не имею, исключая всех моих домашних — жены, детей и прислуги, которые все видели меня постоянно после бритья в крови и удивлялись моему терпению». Ну, где же здесь Ховен признает справедливость вашего иска? Напротив, он здесь положительно опровергает его.

СИДОРОВ. Стало быть, дальше-с это прописано. Понудьтесь, ваше превосходительство, дальше прочитать. Там беспременно мы это самое признание сыщем.

СУДЬЯ. Да дальше здесь вовсе не признание полковника, а решение словесного суда идет. «Санкт-Петербургский словесный суд Коломенской части определил: дело считать законченным, копию с решения выдать Сидорову для начатия им дела у мирового судьи 5 участка…» Это ли признание?

СИДОРОВ. Дальше, дальше, ваше превосходительство. Там непременно есть, это я доподлинно знаю, что здесь находится его признание.