Вячеслав Костиков - Роман с президентом

• Название: Роман с президентом
• Автор: Вячеслав Костиков
• Жанр: История

---

Говоря шире, нужно отметить, что Ельцин вообще не любил искусственных движений, ловушек, капканов и в обыденной жизни, и в политике. Я не помню, чтобы он когда-либо ставил перед своими помощниками задачу расставить силки для противников. Он предпочитает жесткий, но честный поединок. Как заядлые дуэлянты и фаталисты - на пистолетах с двадцати шагов. Его излюбленный прием - выждать, иногда даже перетерпеть, смиряя гордость, а потом нанести сокрушающий прямой удар. Не знаю, отнести ли это к сильной или слабой стороне (в политике сентиментальность всегда убыточна), но Ельцин никогда не добивает сбитого с ног противника. М. С. Горбачев напрасно обижается на него. Насладившись победой, Ельцин теряет интерес к противнику и отходит в сторону.

Увы, такого рода политическое милосердие нередко приводит к беде. Положив на лопатки КПСС, он позволил ей встать на ноги, и сегодня она дышит ему в спину с опасно близкого расстояния. Нокаутировав Фронт национального спасения, он дал ему отдышаться. Не смог воспрепятствовать освобождению из тюрьмы членов ГКЧП и участников путча октября 1993 года. Одержав смертельно опасную для него схватку с Верховным Советом и съездом народных депутатов, он не предпринял решительных шагов для того, чтобы убрать с политической сцены своих заклятых врагов среди депутатов, и многие из них, воспользовавшись попустительством, оказались с мандатами членов Государственной думы.

Неоднократно высказывалось мнение, что вне схватки и без врагов Ельцин властвовать не способен и что он нарочно оставляет политических "подранков", чтобы поддерживать огонь конфронтации. Думаю, что эти предположения безосновательны. Ельцин с большим трудом выдавил из себя коммунистический опыт и, став президентом, нередко даже в ущерб здравому смыслу принципиально не хочет оставлять за спиной мертвых противников.

Весной 1993 года политическое противостояние в высших эшелонах власти достигло предела. Вопрос о том, кто кого, мог решиться в считанные дни. Об атмосфере тех дней можно судить по высказыванию одного из депутатов Верховного Совета: "Все решится в три дня: либо я поеду сажать гладиолусы, либо - борисов николаевичей".

В субботу, 20 марта 1993 года, президент выступил с телевизионным Обращением к народу. "Страна больше не может жить в обстановке постоянного кризиса... Фактически запушен маховик антиконституционного переворота... В этих условиях президент вынужден взять на себя ответственность за судьбу страны... Сегодня я подписал указ об особом порядке управления..."

Президент объявил о предстоящем референдуме.

Это означало конец съезду, Верховному Совету, а по политической сути - конец державшейся в стране с 1917 года "советской власти". В личном плане это был крах Р. Хасбулатова.

И хотя уже подписанный Указ Б. Ельцина "Об особом порядке управления до преодоления кризиса власти" был из тактических соображений временно заморожен (Ю. Батурин уже отвез его на телевидение для оглашения, но в последний момент по звонку от Бориса Николаевича его "отозвали"), суть дела от этого не менялась. Фактически указ вводил президентское правление. А. Руцкой, сделавший ставку на союз с Р. Хасбулатовым и уверовавший, судя по всему, в его победу, отказался завизировать этот указ, и это окончательно разорвало его отношения с президентом.

24 марта смягченный вариант Указа был официально выпущен пресс-службой президента под названием "О деятельности исполнительных органов до преодоления кризиса власти" (Указ No 379, датированный 20 марта).

Президент перешел рубикон. В этот раз ему удалось опередить оппозицию. У нее оставался только один, последний шанс - немедленно запустить процедуру импичмента и отрешить Ельцина от власти. В дело немедленно был введен послушный Хасбулатову председатель Конституционного суда В. Зорькин. В спешном порядке, поздно ночью, не имея на руках даже текста Обращения Ельцина, Конституционный суд объявил действия президента не соответствующими сразу девяти статьям Конституции. Это, в сущности, явилось юридическим обоснованием для запуска процедуры импичмента. Зорькин как бы составил проект обвинения Ельцину: нарушение Конституции, попытка государственного переворота. Оставалось оформить его юридически. С этой и только с этой целью в спешном порядке был созван внеочередной 9-й Съезд народных депутатов.

Вероятно, это был заранее просчитанный ход, ибо несколькими днями ранее при закрытии предыдущего, 8-го Съезда Р. Хасбулатов, обращаясь к депутатам, как бы невзначай обронил: "Не торопитесь разъезжаться, возможно, нам скоро придется собраться вновь". Съезд собрался почти мгновенно.

Депутаты настолько были уверены в победе над президентом, что им не терпелось начать расправу и с "коллективным Распутиным". После Бориса Николаевича "по шкале ненависти" у оппозиции на втором месте стоял М. Н. Полторанин, на третьем - А. В. Козырев. Пресс-секретарь занимал "почетное" четвертое место. 19 марта 1993 года большая группа народных депутатов из девятнадцати человек направила в Конституционный суд требование дать правовую оценку моему заявлению по итогам 8-го Съезда. "Заявление Костикова проникнуто откровенно антиконституционной направленностью", - говорилось в письме депутатов.

Я не скрывал и не скрываю, что действительно считал съезд атавизмом коммунистического режима и не жалел усилий, чтобы приблизить его конец. В заявлении по итогам 8-го Съезда, которое вызвало такой гнев, были действительно "крутые" фразы типа: "Съезд превратился в адскую машину для уничтожения гражданского мира... в мстительную коммунистическую инквизицию"...

Конечно же, речь шла только о политическом конце. Никогда мысль о физической расправе или применении оружия не витала в президентском окружении. Напротив, именно быстрое политическое разрешение кризиса, как представлялось, должно было бы положить предел разговорам об опасности гражданской войны, подготовке военизированных отрядов оппозиции на неких подмосковных базах, завозу оружия в Белый дом... Расстрел Белого дома не мог присниться в самых страшных снах...

В проекте постановления съезда по поводу моего заявления депутаты требовали от президента - "освободить от занимаемой должности пресс-секретаря Президента Российской Федерации В. В. Костикова за попытку дискредитации государственной власти", от Генерального прокурора "рассмотреть вопрос об уголовной ответственности пресс-секретаря за призыв к свержению конституционного строя..."

Перечитываю ныне свое заявление. Конечно, в нем есть доля политической вульгарности. Но в то время в политических кругах это было почти нормой. Ни Р. Хасбулатов, ни А. Руцкой не стеснялись в выражениях, когда оскорбляли Ельцина или Черномырдина. Словесная драка была лишь отражением жесткого политического противостояния. Сегодня такой стиль, к счастью, не нужен. И это одно из косвенных свидетельств того, что российская политика постепенно приходит в норму.

Съезд заседал в Кремле. И это было по-своему опасно. Если бы им удалось протолкнуть импичмент, то Руцкому, к которому как к вице-президенту власть переходила автоматически, не было бы даже необходимости пробиваться в Кремль. Он уже сидел там.

Б. Н. Ельцин стоял перед тяжелым выбором. Альтернатива была обнажена до предела. Либо подчиняться решению съезда, и тогда смириться с крахом демократических реформ, либо разогнать съезд.

24 марта 1993 года в Кремле проходила закрытая встреча Ельцина, Хасбулатова и Зорькина. Президент последний раз протягивал руку. Не для дружеского рукопожатия. Взаимная неприязнь к этому времени была очевидна. Он хотел избежать силового решения. С его точки зрения, референдум, о котором он уже объявил, давал ветвям власти равные шансы. Идя на референдум, Ельцин тоже рисковал.

Никто из помощников на встрече не присутствовал. Я ожидал в приемной президента, думая о том, что скажу журналистам. Ведь одна короткая строка для информационных агентств могла означать поворот стрелки компаса в сторону войны или мира на политическом Олимпе. Президент вышел один. Хасбулатов и Зорькин вышли через другую дверь. И это уже был плохой признак.

"Ни о чем не договорились", - мрачно сказал Ельцин и прошел в свой кабинет. Через час пресс-служба распространила сообщение, суть которого умещалась в одну фразу: "По результатам встречи не было принято никакого решения".

На следующий день, 25 марта, в двенадцать часов ко мне в Кремль зашел крайне взволнованный Владислав Андреевич Старков, главный редактор влиятельного еженедельника "Аргументы и факты". Это очень уравновешенный и внешне даже флегматичный, как все толстяки, человек. Я никогда не видел его таким возбужденным.

В условиях гласности и демократии главные редакторы крупных газет сделались влиятельными политическими фигурами. Их мнение, их анализ были очень полезны при принятии решений. Я неоднократно убеждался, что они нередко более информированы, чем помощники президента, иногда знали нюансы, о которых не знал даже президент. Я никогда не пренебрегал их дружескими советами.