Степан Янченко - Утраченные звезды

• Название: Утраченные звезды
• Автор: Степан Янченко
• Жанр: Детектив

Исчез СССР, круто изменилась привычная жизнь, начинают формироваться новые отношения, меняются взгляды героев повести на окружающую действительность, на прошлое страны и свое собственное.

---

Татьяна Семеновна долго, с нажимом ставила точку в конце письма, чувствовала, что получилось нескладно, но перечитывать не стала, боясь, что если станет править, то может и не отослать письмо, а, кроме того, почувствовала, что от писания крепко утомилась, должно быть, отвыкла от умственной работы. За последние полтора года вся мыслительная работа ее шла меж четырех ограничений: швейная машина, рыночная барахолка, продуктовый магазин, кухня. Это не был бег по кругу, это был квадрат, о каждый угол которого она больно ушибалась.

Тяжело вздохнув, Татьяна Семеновна аккуратно вчетверо сложила письмо и, вспомнив, как и о чем она писала, вдруг явно почувствовала, что письмо никак не облегчило ее душу, а только опустошило ее, как будто выпотрошило всю. И в ту же минуту ей пришла мысль, что тот, кому она писала, далекий от нее и чужой ей человек, который не только не поймет ее, но не услышит вопля ее отчаяния, хоть прокричи она ему в ухо. Выходит, что письмо свое она писала сама себе. Уронив руки на колени, она вновь надолго задумалась и сидела оцепенелая, немощная и апатичная, пока ее не разбудил сын Саша, вернувшийся из школы. Он учился уже в восьмом классе, а у Татьяны Семеновны было такое необычное материнское желание, чтобы его учение в школе не кончалось как можно дольше — так трудно было предполагать его будущее, и сердце матери обрывалось.

От прихода сына Татьяна встрепенулась, стала спешно готовить на стол, зная, что мальчишка с утра ничего не мог перекусить. Она ласково усадила Сашу обедать, довольная тем, что сегодня за много дней обед состоит из блюд первого и второго, приправленных свининой по случаю появления в семье денег. А в другие дни пища у них была неизменно постная и однообразная, возможно, поэтому лицо у Саши становилось все бледнее и бледнее, с серовато-пепельным оттенком. Скорее бы приходил тот день, когда детей можно отправить к бабушке, а та уж их откормит и поправит. Слезы закипали в материнском сердце всякий раз, когда усаживала детей за кухонный стол, но нельзя было показывать вида о такой материнской боли.

Мальчик, уже приучивший себя к сдерживанию при виде пищи, проглотив первые ложки и утолив чувство сосущего желания кушать, спросил:

— Папа еще не приходил обедать? Обед сегодня настоящий — вкусный!

Татьяна Семеновна хорошо поняла сына: он думал и об отце, которому тоже обед покажется настоящим. Но сердце ее сжалось не только от радости, и она ответила просто тихим голосом:

— Нет, Сашенька, еще не приходил.

— Он все еще черенки точит? А подыскать работу не удается?

— Да вот кончит работу с черенками, попытается что-то дальше искать, а черенки пока имеют спрос на рынке… — сказала мать, с трудом подавляя в горле тугой горестный комок.

— А у Кати сегодня дополнительные занятия перед экзаменами. Она говорила тебе?

— Да, говорила, — через силу улыбнулась мать. — Задержится, должно, долго, а вот не евши.

— Катя и нынче на экзаменах будет победительницей, а в будущем году бессомненно медаль завоюет, — восхищенно и любовно сказал Саша, тем временем проглатывая кашу с гуляшем.

— Конечно, Катя победит, она у нас отличница, да и ты от нее не отстаешь. Завуч мне днями сказала, что ученики Золотаревы только на радость учителям, — и пригладила ему вихор на макушке, который на радость и на счастье матери все топорщился.

Татьяна Семеновна помнила и про дочь, помнила, что и сегодня дочка отправилась в школу на целый день без денег и без бутерброда, и, с трудом сдерживая всхлип, отвернулась к окну и только через три-четыре минуты справилась с собой.

И долго ли еще придется таиться со своими слезами бессилия и безнадежности?

Саша, будто почувствовав состояние матери, стал весело рассказывать о своих успехах, о трех сегодняшних пятерках. Хотя они получены под конец учебного года, но пятерки никогда не лишние, а как еще он может утешить мать в свои тринадцать лет? Мать понимала сына, она все понимала своим материнским сердцем и глядела на сына ласково и нежно, и в глазах светилась радость, смешанная с гордостью и горечью, оттого что дети у нее очень хорошие, и все у них благополучно, но будущее у них при нынешней жизни не только в непроглядном тумане, но и в полной неизвестности. Боже праведный, как просто и легко все было у нее: с надеждой и уверенностью все решалось и обеспечивалось — школа, институт, высшее образование, работа в КБ завода, уважение от товарищей и руководства. Вот где было ее человеческое счастье и свобода — уверенность, обеспеченность, защищенность и необходимость обществу.

Такие мысли еще раз подтолкнули ее отправить письмо президенту, и, оставив сына заниматься уроками, она пошла в отделение связи: предварительно следовало купить конверт и марки. В душном, пыльном, давно не подметавшемся пропахшем сургучом и клеем помещении почты толпились со своими делами озабоченные посетители — было обеденное время. Татьяна Семеновна подошла к свободному окошку в стеклянной перегородке над высокой стойкой, за которым виднелась голова работницы в желтых кудряшках, и попросила конверт с маркой.

— По России или в зарубежье? — спросила сотрудница и поправила: — И не с маркой, а с марками.

— По России, — ответила Татьяна, не вполне понимая смысл слов о марках. Голова в желтых кудряшках с приятным лицом и улыбчивыми глазами назвала стоимость конверта с марками по России.

— Сколько? — вырвалось удивление у Татьяны. Работница повторила стоимость и хмыкнула:

— Вы что, первый раз письмо посылаете?

— Да ведь это целая буханка хлеба! — с горьким недоумением воскликнула Татьяна, вспомнив, что у нее в сумочке былo денег только на две булки хлеба, которые у нее отбирают.

Женщина за окошком, видимо, поняла Татьяну и сочувственно, как женщина женщине, только и сказала:

— А что сделаешь, гражданочка, не мы цены на конверты и марки ставим… Но ведь и без письма другой раз не обойтись.

— На сей раз, я обойдусь, — с горькой иронией проронила Татьяна и отвернулась уходить. Чем ЕМУ за такую плату письмо посылать, которое еще и бросят в мусорницу, лучше куплю зубную пасту… Катя уже давно просит, — решила про себя она.

В этот момент перед ней встал невысокий старик и полушепотом, смущаясь, предложил:

— Возьмите у меня за пять рублей два конверта… ветеранских.

Татьяна Семеновна от неожиданности вздрогнула и внимательно посмотрела на старика. Он был худой, весь показался седым, но седая бородка аккуратно подстрижена, пиджачок на нем поношен, но чистый, брюки отутюжены, туфли начищены — не бомж, не пьяница, не побирушка, которых сейчас — на каждом углу, тут что-то иное толкнуло продать даже ветеранские льготные конверты.

— А вам что, некому и письмо послать? — тоже полушепотом спросила Татьяна.

— Послать есть кому, но тут дело посерьезнее, — застенчиво прошептал старик, он, видно, не хотел, чтобы многие знали о его серьезном деле. — Старуха давно болеет, понимаете, все наши пенсии на лекарства уходят, лекарства ноне по сумасшедшему стоят, от пенсии, ежели по предписанию лечиться, на хлеб не остается, а помочь некому. Вот и приходится так-то вот… выкручиваться, — и горько так, не то чтобы униженно, а потерянно еще и улыбнулся и оглядел свой поношенный чистенький пиджак.

— А однополчане меня поймут и не осудят.

— Но вам, наверно, положены бесплатные лекарства, — предположила Татьяна, взглянув на широкую орденскую планку в разноцветных ленточках.

— Положены, а где они, бесплатные? Только разговоры, хоть бы не позорились, а жене и не сулят. Беда такая, что болезни у нас разные… — смутился старик, а рука с конвертом у него тряслась, и печально-умоляюще глядели глаза, уже давно отголубевшие. И весь он был такой беспомощно потерянный и такой горемычный, несмотря на свою гордую чистоту, что вызывал слезы.

Татьяна Семеновна поспешно открыла свою сумочку, достала одну из двух десяток и подала ему.

— Нет-нет, только не это… — сердито-испуганно отстранил руку женщины старик.

Татьяна Семеновна затолкала ему под орденскую планку десятку и бегом выскочила на улицу. За дверью остановилась, прислонилась к стене, прижала рукой стучавшее сердце, с трудом выдохнула воздух из груди.

Жарко палило на майском исходе солнце, рано оно нынче стало так крепко разогревать землю, заливая улицы города слепящим светом. И воздух, сжатый стенами, стал уже горячим и неподвижным, и листья на липах, не успевшие еще набраться соков земли, уже слегка сморщивались не то от жаркого солнца, не то от машинного газового удушья, и ели протягивая свои сонные мохнатые лапы к мимо проносившимся машинам, будто склоняясь всеми ветвями, умоляли притормозить скорость. Но тормоза отпущены к наживе до предела, машины непрерывным потоком катили по горячему асфальту, ослепляя своим блеском и пугая скоростью.