Чезаре Дзаваттини - Слова через край

• Название: Слова через край
• Автор: Чезаре Дзаваттини
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Чезаре Дзаваттини еще мало известен в нашей стране как писатель. Между тем виднейший итальянский сценарист и теоретик кино, один из отцов неореализма именно в литературе видит свое истинное призвание, его слава писателя-сатирика предшествовала славе кинодраматурга. А в 70–80-е годы он вновь почти полностью отдает себя литературе.

---

Однажды июльской ночью

Жаркая июльская ночь. Римляне уже ложатся спать. Соседи переговариваются с балконов сонными голосами. Одна женщина говорит, что видела, как какая-то светящаяся штука пролетела по небу и упала возле Монте Марио. По ее мнению, это «летающая тарелка». Другая смеется: да это падающие звезды. В самом деле, сейчас ведь самая их пора.

В квартире художника М. муж работает за мольбертом, а жена Моника, зевая, выходит в усаженный кустиками сад собрать разбросанные в беспорядке журналы. Громко стрекочут цикады, над головой необъятный простор неба. Вдруг Моника видит тень и застывает от страха. Тень приближается. В лунном свете возникает мужчина в комбинезоне, облегающем его, как трико акробата. Моника бессильно опускается на диванчик-качалку.

— Не пугайтесь, синьора.

Но Моника пугается еще больше. Лицо мужчины закрывают огромные страшные очки.

— Я тут проездом, синьора. Через минуту уезжаю.

Мужчина улыбается и указывает на виднеющийся за его спиной, за кустами садика, какой-то странный аппарат, весьма смахивающий на «летающую тарелку». Моника лишается чувств. Мужчина снимает очки, лицо у него невозмутимо спокойное. Он долго с нежностью глядит на Монику, пока она не приходит в себя.

— Я не чудовище, синьора, мы такие же, как и вы. Только, сказать по правде, чуточку умнее.

Он сумасшедший или ей все это снится? Инстинктивно Моника щиплет себя за щеку.

— Да нет, это не сон, синьора, не сон. Взгляните.

И он опять показывает на «летающую тарелку».

Моника пытается как-то дать ему понять, что она не в силах двинуться с места — ноги не держат, и язык словно отнялся. Мужчина легонько ее гладит.

Между тем в освещенном квадрате двери то появляется, то исчезает муж Моники — он, как это делают художники за работой, то приближается к своему полотну, то отходит, чтобы взглянуть на него издали. Вдруг он зовет жену. Моника в ответ кричит: «Иду!» — и этот ее крик звучит словно призыв о помощи.

Мужчина, поблуждав взглядом по ночному небу, указывает на ковш Большой Медведицы.

— Я живу вон там. На миллион километров правее.

Моника смотрит в том направлении и чуть было опять не падает в обморок.

Потом набирается мужества.

— А почему… почему вы говорите по-итальянски?

Мужчина отвечает:

— Еще несколько минут назад я не знал на вашем языке ни слова, синьора. Но достаточно было мне нажать в определенной точке виска, и я выучил итальянский.

Моника широко раскрывает глаза.

— Не удивляйтесь, синьора. Вы тоже до этого дойдете. Надо упрощать, упрощать, синьора, в этом и состоит прогресс.

Он говорит словно ее старый знакомый. Моника позволяет взять себя за руку, и он подводит ее к «летающей тарелке», которая вся будто светится изнутри. Мужчина приглашает Монику войти. Она в ужасе отшатывается.

— Ну хотя бы загляните.

Моника вытягивает шею и видит, что внутри «летающей тарелки» ничего нет — ничего, кроме гладких стен, иллюминатора и щитка управления с одной-единственной кнопкой.

— Хотите прокатиться? Маленькое путешествие… Я отвезу вас куда угодно. Знаете, сколько во Вселенной планет? Миллиарды. Обитаемых. Я их все время меняю: недельку поживу и на другую. Так мне нравится.

Монике хочется задать ему массу вопросов, но она не знает, с какой стороны подступиться.

— А какие там женщины?

— Красивые, такие же прекрасные, как вы. Потому что они хотят быть красивыми. Ведь теперь у нас можно достигнуть чего угодно, стоит только захотеть. Скоро мы станем бессмертными, дорогая синьора. На Марсе этого уже достигли.

Моника вздрагивает от голоса мужа — он зовет ее.

А мужчина продолжает:

— Едим мы при помощи мысли. Занимаемся любовью тоже мысленно. Вот всего минуту назад вы мне принадлежали, синьора. Это было восхитительно. Благодарю вас.

Монику охватывает беспокойство.

— А что, если я забеременею?

— Все зависит от вас, синьора. Если вам этого хочется, то можете и забеременеть.

Мужчина жестом приглашает ее войти в «летающую тарелку», но тут ее снова окликает муж.

— Сейчас иду, — говорит Моника и убегает.

Она все еще во власти чар. Муж жалуется, что куда-то задевал кисть. Моника находит кисть, потом говорит, что пойдет еще немного подышать воздухом. Муж притягивает ее к себе, начинает целовать. Моника отталкивает его. Она знает, что на нее смотрят, что в нескольких шагах стоит и глядит на нее небожитель, которого мы условно продолжаем называть мужчиной.

Она пытается освободиться из объятий мужа.

— Потом, потом…

Отказ распаляет его, он становится настойчивее.

— Обладай мною мысленно, — шепчет Моника.

Муж возмущен: что за шутки?

Моника говорит:

— Ты ужасно отсталый человек, у тебя образ мышления как в прошлом веке… Я уеду, уеду!

— Куда?

— На Юпитер.

— Приятного путешествия!

Моника машинально глядится в зеркало и возвращается в садик. Мужчина все еще там.

— Через несколько часов мы будем на Юпитере, — говорит он.

Моника, кажется, действительно решила с ним улететь.

— Надо бы только позвонить кое-кому по телефону. И поцеловать детей.

— Мы их возьмем с собой!

— А у вас там есть развод?

— У нас нет брака…

Некоторое время они молча смотрят друг на друга.

— Ну так как же?

— Вы знаете, я не вешаюсь. Извините меня.

— У вас еще слишком много предрассудков.

— Прилетайте в другой раз. Быть может, тогда…

— А где гарантия, что мне удастся опять попасть на Землю?

Он ласково треплет ее по щеке и забирается в «летающую тарелку». Ослепительная вспышка — и «тарелка» исчезает. В это время в освещенном дверном проеме появляется муж. Обессиленная Моника полулежит на качалке. Муж садится рядом. Первым делом он просит прощения, говорит, что его совершенно выводят из себя денежные тяготы — вот опять повысили квартирную плату. Он вновь дает волю рукам, а Моника не знает, счастлива она или нет, рассказать обо всем мужу или лучше промолчать.

МОЕ СЕЛЕНИЕ

Когда в 1953 году американец Пол Стрэнд своим спокойным тоном, тоном патриарха, предложил мне сделать вместе с ним книгу о каком-нибудь уголке Италии, я, перебрав в уме такие города и селения, как Сперлонга в окрестностях Фонди, Гаэта, Гроино в дельте По, Бергамо, Алатри, Каррара, и подумав об Эмилианской дороге, о путешествии от истоков По до моря, в конце концов сказал: «Лудзара», а он ответил: «Сначала поеду посмотрю». В то время я уже год подготавливал с Эйнауди серию книг под названием «Моя Италия»; эти выпуски должны были состоять наполовину из фотографий, наполовину из подписей, например таких: сколько денег в кармане у этого человека, что идет по площади, куда он направляется, чего хочет, что ест. Мы выбирали между книгой и брошюрой, склоняясь все же в пользу дешевой брошюры и стремясь к тому, чтобы не только содержание задуманного нами издания, но и его форма были возможно более доступными. Темы предполагались самые разнообразные: жизнь прислуги в трех крупнейших итальянских городах — Милане, Риме, Неаполе (всех служанок мы собирались терпеливо интервьюировать); будни чиновников и крестьян; нянек и железнодорожников; велосипеды; субботы и воскресенья; день безработного; забастовка в Сесто-Сан-Джованни (которую мы задумали наблюдать с утра до вечера, следуя по пятам за семьей одного из ее участников); деревенские священники; солдаты и так далее. В качестве авторов мы хотели привлечь главным образом кинематографистов, и знаменитых, и совсем неизвестных, но одинаково вдохновленных духом неореализма, что означает искреннюю и полную отдачу всего времени, слуха, зрения фактам и людям родной земли. Мне хотелось в первую очередь отправить бродить по Италии молодежь: один на минутку остановился бы поговорить с каменщиком, прихватив с собой свою «лейку» или «кондор», другой — с механиком, третий — с первым встречным, но я был глубоко убежден в том, что, где бы они ни остановились, это будет хорошо, с кем бы они ни поговорили — это будет хорошо, хорошо, хорошо. Но пока обширный проект воплотился только вот в этой нашей книге.

Я впервые встретил Стрэнда на конгрессе кинематографистов в Перудже в 1949 году. Там был также Пудовкин; глаза у него были такие живые, что казалось, он никогда не умрет. На конгрессе обсуждался вопрос о долге современного человека по отношению к кино; Стрэнд уже определил свою позицию в этом вопросе как автор «Родной земли»[9], где наряду со всем прочим показал, что значит любить свою землю и чем приходится во имя такой любви рисковать. Насколько я помню, мы с ним даже не обменялись рукопожатием: от его молчаливой суровости я робел. Потом, три года спустя, мы вновь увиделись, в Риме, и вот передо мной на столе его работа — около девяноста фотографий Лудзары, которые Стрэнд всегда сможет предъявить как одно из свидетельств своего внимания к ближнему и своей с ним солидарности. Со своим допотопным фотоаппаратом Стрэнд побывал в Мексике, Новой Англии, во Франции, вот в этом уголке Паданской низменности (теперь он в Шотландии) и повсюду сумел найти такие ракурс и освещение, при которых фотографируемые объекты сливались с нами, делая незаметными наше присутствие и наши усилия. У Стрэнда даже одиноко стоящее дерево никогда не выглядит одиноко, потому что сам он — тоже дерево.