Чезаре Дзаваттини - Слова через край

• Название: Слова через край
• Автор: Чезаре Дзаваттини
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Чезаре Дзаваттини еще мало известен в нашей стране как писатель. Между тем виднейший итальянский сценарист и теоретик кино, один из отцов неореализма именно в литературе видит свое истинное призвание, его слава писателя-сатирика предшествовала славе кинодраматурга. А в 70–80-е годы он вновь почти полностью отдает себя литературе.

---

Карло, чрезвычайно возбужденный, возвращается с огромного митинга на площади Венеции. Целуя жену, он говорит:

— Спектакль состоялся, но теперь нам понадобятся крепкие нервы. Я восхищаюсь твоим спокойствием, Сильвия.

Он рассказывает ей, что сейчас развивается большая дипломатическая активность, направленная на прекращение войны. Участие в войне Италии придает этой деятельности еще более важный и неотложный характер. Он сбрасывает фашистскую форму с той же быстротой, с какой надевал ее утром, и просит Сильвию тотчас соединить его по телефону с редакцией и типографией — это в высшей степени срочно. И в то время, как Сильвия набирает номер и ждет ответа, он торопливо перечисляет, что нужно немедленно закупить: оливковое масло, консервы, мыло, муку, вино. Цены на все эти продукты чудовищно подскочат, может быть, ничего уже и не удастся найти. Первым долгом в случае войны нужно делать запасы — это знает всякий, у кого голова на плечах. Как только типография отвечает, Карло бежит к телефону с двумя клочками бумаги, которые он лихорадочно искал в карманах френча. Это поправки, которые надо внести в передовую статью. Поправки совсем незначительные — парочка эпитетов, одна-две запятые. Но фразы статьи с этими, казалось бы, формальными исправлениями, начинают звучать по-другому: еще нелепее, напыщеннее, бесчеловечнее.

Сильвия слушает разговор мужа с глубоким презрением, которое вот-вот вырвется наружу. Не успевает Карло повесить трубку, она начинает говорить. (Может быть, настал «момент истины»?) Она бледна, на лице ее неподдельное страдание.

— Карло, я не могу больше этого выносить!.. — кричит она.

Карло обнимает ее и начинает нежно успокаивать:

— Я понимаю тебя, дорогая. Твоя реакция по-человечески объяснима, но все пройдет, все кончится. Вы с Акилле, если захочешь, можете уехать во Фрозиноне. Там вам будет спокойно. Я буду приезжать к вам каждую субботу.

Она молча кусает губы. А Карло продолжает:

— Теперь позаботься о своем туалете. Я хочу, чтобы сегодня вечером в театре ты была красивее всех.

Сильвия и на этот раз не решилась ему все высказать. Но просит его разрешить ей остаться дома, ей не хочется никуда идти в такой вечер, как сегодня.

— Я умоляю тебя, Сильвия! — говорит Карло. — Ну неужели же мы должны надеть траур? Ведь жизнь продолжается!

По радио передают инструкции относительно затемнения; излагаемые бюрократическим, холодным языком, они звучат еще более зловеще.

Театр «Куирино» весь в огнях. У входа всех членов фашистской партии, не имеющих в петлице значка, просят вернуться домой и надеть его. Спектакль вот-вот начнется. Дают комедию Эдуарде Де Филиппо «Человек и джентльмен». Роскошные женщины, фашистские «шишки» в полной форме, приветствия, несущиеся из всех лож. В одной из них Карло с женой, Вирджентиии, Чезаре, художник Марри. Каждый старается вести себя как можно более непринужденно и весело. В воздухе летают фразы: «Испания выразила Италии свои симпатии», «По всей стране царит полнейшее спокойствие», «Французский посол, услышав об объявлении войны, побледнел», «Наш фронт уже пришел в движение».

Перед самым поднятием занавеса кто-то кричит из партера:

— Да здравствует дуче, да здравствует король, да здравствует Италия!

Все аплодируют, вздымают руки в римском приветствии. Потом наступает тишина, занавес поднят, появляется Эдуардо Де Филиппо, зал рукоплещет, а Карло легко касается губами волос жены: он уходит, ему нужно в редакцию, до скорой встречи на террасе. Сильвия обводит взглядом сцену, ложи, сидящих рядом Вирдженттини, Чезаре, Марри и снова — сцену: просто невозможно отличить зал от подмостков, публику от актеров.

Спектакль окончен. Толпа валит из театра. Темно. Только луна чуть освещает улицы и памятники. Сильвия идет между Вирджентиии и Чезаре, который освещает путь карманным фонариком. Такие фонарики с затемненным стеклом у многих, они отбрасывают на тротуар синеватые пятна света. Затемнены и фары машин. Автомобильные гудки звучат приглушенно. Люди разговаривают вполголоса, все словно боятся — не только что их увидят, но и что их могут услышать. Лица прохожих вдруг странным образом выступают из темноты, чтобы затем сразу же в ней исчезнуть.

— Все мы похожи на призраков, — говорит Чезаре.

А Марри замечает, что в этом есть своеобразное очарование. Вирджентиии пытается поймать взгляд Сильвии.

На террасе цветы, тишина, звезды, полумрак. Возвратился и Карло. На открытом воздухе запрещено даже чиркнуть спичкой. Вдали смутно вырисовывается темная масса купола святого Петра. Сильвия разливает ликеры, прохладительные напитки, раскладывает сладкое. Ей помогает Катерина в белом передничке. Смакуя торт, Вирджентиии обращается к Сильвии:

— Пока в Италии есть такие женщины, как вы, нельзя потерпеть поражение. Знаете, я не столько верю в мужчин, сколько в наших женщин. Какой великолепный торт!

Сильвия извиняется, что он с одной стороны немножко подгорел.

С улицы то и дело доносятся крики дежурных из отрядов ПВО, приказывающих какому-нибудь рассеянному погасить свет или закрыть ставни. Между тем художник Марри делает в альбоме наброски — портреты присутствующих, говоря, что в полумраке все лица кажутся более значительными и загадочными. Они привели с собой и новичка Антонио, еще сильнее робеющего и уже влюбленного в Сильвию.

Сильвия садится на подлокотник шезлонга Карло, муж обвивает рукой ее талию.

— Сильвия, не шевелись, сиди вот так, — говорит Марри. — Замечательная пара!

— Поставь внизу число. «Замечательная пара. 10 июня 1940 года». Может быть, сегодня ночью они сделают второго ребенка — и назовут его Бенито. Наилучшие пожелания, — усмехается Чезаре.

Вирджентиии:

— Дорогой Чезаре, ты переживаешь кризис с тех пор, как покинул материнскую утробу. Доверься мне.

Чезаре:

— Я тебе не верю, хотя мы и учились вместе в школе.

Вирджентиии:

— Кому же ты веришь? Чезаре:

— Истории.

Вирджентиии смеется от всей души:

— А жалованье получаешь по отделу хроники!

Чезаре повышает голос:

— Черт возьми, впервые за сорок лет я слышу от тебя хоть что-то похожее на остроумие. Муссолини прав — итальянцев надо пинками под зад гнать на войну, чтобы они стали умнее.

Карло:

— Говори тише.

Мужчины исподтишка бросают жадные взгляды на Сильвию. Сильвия встает, Карло ее целует, а Чезаре говорит, что, как бы дела ни обернулись, им, интеллектуалам (он обводит вокруг вытянутым пальцем), всегда удастся спастись.

— В нашей стране при помощи слов можно творить чудеса. Не правда ли?

Он поворачивается к Сильвии, желает ей спокойной ночи. Но прежде хочет узнать, согласна ли она с его мнением, что в Италии талант служит для того, чтобы обманывать самих себя и своих ближних. Но Карло опережает ответ Сильвии:

— Ты занимаешься фрондерством теперь, когда это уже нелепо и бесполезно. Раз уж мы попали на бал, надо танцевать. Неужели ты хочешь противопоставить себя пятидесяти миллионам итальянцев? Все уже мечтают о Ницце и новых колониях, даже нищие.

Вирджентиии обращается к Антонио:

— Послушаем, что думает по этому поводу наш молчаливый Антонио.

Чезаре, жестко:

— Да если бы у него было свое мнение, он бы уже сидел в тюрьме.

Марри, продолжая рисовать:

— Господа, хорошее стихотворение, хорошая картина искупают любую ошибку. Искусство куда долговечнее истории.

Чезаре:

— Для меня жизнь кончена. С сегодняшнего дня я считаю себя трупом. Мы все мертвы, дорогая синьора Сильвия, и вы — вдова, живущая в красивой квартире, которую к тому же расширяете.

Он затягивает похоронную литанию, делая вид, что держит в руках свечу. Вирджентиии цыкает на него. Чезаре осушает еще один бокал вина.

— Поскольку я мертв, я могу сказать правду: дорогой Карло, я люблю твою жену.

Сильвия делает вид, что принимает слова за шутку, смеется и прощается с гостями.

Оставив мужчин в лабиринте их проблем и отношений, она входит в свою комнату. На террасе еще продолжается разговор о ней. Марри показывает набросок ее портрета, который он только что сделал. Карло расписывает ее как женщину, лучше которой нет на свете.

Медленно раздеваясь, Сильвия слушает их разговоры доносящиеся сквозь жалюзи двери-окна.

Вирджентини, впав в эйфорию, превозносит итальянских женщин. Их царство — это дом: они образцовые матери и жены. Он так и сыплет банальностями, весьма характерными для настоящего момента повальной лжи. Чезаре, совсем опьянев, уснул в кресле. Сильвия вся напряжена. Ей хотелось бы появиться вот в таком, обнаженном виде перед этими мужчинами и высказать наконец все, что у нее на душе. Она уже видит, как распахивает дверь и появляется перед ними нагая, уже предвкушает растерянность Карло: вот бы без стыда, без жалости крикнуть мужу, что она его ненавидит, и начать целовать Чезаре, Марри и особенно страстно — Антонио, Вирджентини, переходя от одного к другому, как шлюха. А еще во весь голос сказать, что Вирджентини назначил Карло ответственным редактором для того, чтобы спать с нею, и она готова заплатить по счету. Вот она бросается к нему в объятия, вновь и вновь спрашивая Карло: «До какого предела?» Движения ее становятся все непристойнее, а тем временем Марри и Чезаре, издевательски хохоча, крепко держат обезумевшего от ярости Карло.