Георг Гегель - Феноменология духа

• Название: Феноменология духа
• Автор: Георг Гегель
• Жанр: Философия
• Год: 1959

---

[2. Учение просвещения.] — Посмотрим, далее, как вера на опыте узнает просвещение в различенных моментах своего сознания, чего приведенное рассмотрение касалось только в общем виде. Но эти моменты суть чистое мышление или, как предмет, абсолютная сущность в себе и для себя самой; затем отношение

чистого мышления — в качестве знания — к абсолютной сущности, основа его веры, и, наконец, его отношение к ней в его действиях, или его служение. Подобно тому как чистое здравомыслие вообще не признавало и отрицало себя в вере, оно и в этих моментах будет поступать точно так же превратно.

[(а) Извращение веры просвещением.] — Чистое здравомыслие относится к абсолютной сущности верующего сознания негативно. Эта сущность есть чистое мышление, и чистое мышление внутри себя самого установлено как предмет или как сущность; в то же время в верующем сознании это в — себе[-бытие] мышления приобретает для обладающего для — оебя — бытием сознания форму, однако пустую лишь форму предметности; оно выступает в определении чего — то представляемого. Но так как со стороны для себя сущей самости чистое здравомыслие есть чистое сознание, то для—него «иное» выступает как некоторое «негативное» самосознания. Его можно было бы принять еще или за чистое в — себе[-бытие]' мышления, или же за' бытие чувственной достоверности. Но так как в то же время оно существует для самости, а эта последняя как самость, обладающая предметом, есть действительное сознание, то, специфический предмет чистого здравомыслия как таковой есть некоторая сущая обыкновенная вещь чувственной достоверности. Этот предмет его является ему в представлении веры. Оно осуждает это представление и в нем — свой собственный предмет. Но по отношению к вере оно не право уже тем, что — постигает ее предмет так, как если бы он был его предметом… Оно говорит поэтому о вере, что ее абсолютная сущность есть кусок камня, деревянный чурбан, у которого есть глаза, но который не видит, или она есть кусочек теста, полученного из взращенных в поле злаков, переработаннюго людьми и отправляемого назад на. Поле, или как бы еще вера ни антропоморфизировала сущность, как бы еще ни делала она ее себе предметной и предотавимой.

Просвещение, которое выдает себя за чистоту, делает здесь и я того, что для духа есть вечная жизнь и дух святой, некоторую — действительную преходящую вещь и оскверняет это ничтожным в себе воззрением чувственной достоверности — воззрением, которого для благоговейной веры вовсе не существует, так что просвещение попросту ложно приписывает ей это воззрение. То, что почитает вера, для нее отнюдь не камень или дерево или тесто и не какая — либо иная преходящая, чувственная вещь. Если просвещению вздумается сказать, что, мол, предмет веры все — таки есть также и это, или даже, что такова она в себе и поистине, то, с одной стороны, вера равным образом знает это «также», но оно для веры — вне ее благоговения; а с другой стороны, для веры вообще не существует в себе чего — либо такого, как камень и т. п., а в себе есть для нее одна лишь сущность чистого мышления.

Второй момент есть отношение веры как знающего сознания к этой сущности. Для веры как мыслящего чистого сознания: эта сущность непосредственна; но чистое сознание есть точно так же опосредствованное отношение достоверности к истине — некоторое отношение, которое составляет основу веры. Эта основа для просвещения точно так же превращается в случайное знание о случайных событиях. Но основа знания есть знающее всеобщее и в своей истине — абсолютный дух, который в абстрактном чистом сознании или в мышлении как таковом есть только абсолютная сущность, а как самосознание он есть знание о себе. Чистое здравомыслие устанавливает это знающее всеобщее, простой себя самого знающий дух, точно так же как и негативное самосознания. Оно само, правда, есть чистое опосредствованное мышление, т. е. опосредствующее себя с самим собою, оно есть чистое знание; но так как оно есть чистое здравомыслие, чистое знание, которое себя само еще не знает, т. е. для которого оно еще не есть то, что оно — это чистое опосредствующее движение, то последнее кажется ему — как и все, что есть оно само, — некоторым «иным». Понятое в своем претворении в действительность, здравомыслие, стало быть, развивает этот свой существенный момент; но ему кажется, что последний принадлежит вере и что в своей определенности — быть внешним для здравомыслия — он есть случайное знание таких же обычно действительных историй. Оно, следовательно, здесь ложно приписывает религиозной вере, будто ее достоверность основывается на некоторых единичных исторических свидетельствах, которые, рассматриваемые как исторические свидетельства, конечно, не гарантируют и той степени достоверности относительно своего содержания, с какой нам сообщаются газетные известия о каком — нибудь событии; — будто, далее, ее достоверность покоится на случайности сохранения этих свидетельств, — сохранения, с одной стороны, обязанного бумаге, а с другой стороны, искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, — и наконец, будто эта достоверность покоится на правильном усвоении смысла мертвых слов и букв. Но на деле вера и не думает связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; в своей достоверности вера есть наивное отношение к своему абсолютному предмету, [т. е.] чистое знание его, которое к своему сознанию абсолютной сущности не примешивает никаких букв, бумаги и переписчиков и не опосредствуется с ней через такого рода вещи. Наоборот, это сознание есть сама себя опосредствующая основа ее знания; оно есть сам дух, который свидетельствует о себе и во «внутреннем» единичного сознания, и всеобщим наличием веры всех в него. Если вера, исходя из исторического, хочет сообщить себе также и тот способ обоснования или по крайней мере подтверждения своего содержания, о котором говорит просвещение, и серьезно воображает и действует, как если бы это было важно, — то она уже позволила просвещению соблазнить себя; и ее старания обосновать или укрепить себя таким способом свидетельствует только о том, что в нее проникла зараза.

Остается еще третья сторона — отношение сознания к абсолютной сущности как некое действование. Это действование есть снятие особенности индивида или природного модуса его для — себя — бытия, откуда для него проистекает достоверность того, что чистое самосознание, с точки зрения своего действования, т. е. в качестве для — себя — сущего единичного сознания, составляет одно с сущностью. — Так как в действовании различается целесообразность и цель и так как чистое здравомыслие точно так же и по отношению к этому действованию поступает негативно и, как и в других моментах, отрицает себя само, то в отношении целесообразности оно должно проявлять себя как безрассудство, так как здравомыслие, связанное с умыслом, т. е. согласование цели и средства, кажется ему «иным», или, лучше сказать, чем — то противоположным; что же касается цели, то оно должно сделать целью дурное, т. е. наслаждение и обладание, и тем самым оказаться самым нечистым умыслом, так как чистый умысел в качестве «иного» также есть умысел Нечистый.

Поэтому, что касается целесообразности, то, как мы видим, просвещение считает глупостью, когда верующий индивид сообщает себе более высокое сознание — не быть прикованным к естественному потреблению и удовольствию, — сообщает себе тем, что действительно отказывается от естественного потребления и удовольствия и доказывает делом, что презрение к ним не притворное, а истинное. — Точно так же считает оно глупостью, что индивид отрешается от своей определенности — быть абсолютно единичным, все другое исключающим и обладающим собственностью, — отрешается тем, что сам отказывается от своей собственности, и этим поистине показывает, что своему изолированию он не придает серьезного значения, но что он поднялся выше природной необходимости обособляться и в этом абсолютном обособлении для — себя — бытия отрицать тождество других с собою. — Чистое здравомыслие считает и то и другое нецелесообразным и несправедливым, — нецелесообразно отказывать себе в удовольствии и отдавать имущество, для того чтобы показать себя свободным от удовольствий и имущества; оно, следовательно, напротив, объявит глупцом того, кто для того, чтобы поесть, принимает меры, чтобы действительно поесть. — И оно считает несправедливым отказывать себе в еде и отдавать масло, яйца не за деньги или деньги — не за масло и яйца, а просто, ничего взамен не получая; оно объявляет еду или обладание подобного рода вещами самоцелью и тем самым [выказывает] себя фактически весьма нечистым намерением, которое придает абсолютно существенное значение такого рода наслаждению и обладанию. Как чистое намерение оно утверждает опять — таки необходимость возвышаться над природным существованием и над алчностью и ее средствами;