Владимир Орешкин - Вдох Прорвы

• Название: Вдох Прорвы
• Автор: Владимир Орешкин
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008

Захватывающий приключенческий триллер, в центре которого ничем не примечательный с виду человек становится по воле рока могущественной личностью, ответственной не только за себя, но и за судьбы других людей.

---

Почему я? Почему?.. За что Бог, если он есть, так наказывает меня? Что я сделал плохого, кому навредил?.. Да я овечка, по сравнению с теми, кто делает плохое, — голубь мира. От меня вреда никакого, живу себе и живу, даже не ругаюсь ни с кем, не люблю ругаться. Не дерусь, последний раз дрался в школе, в восьмом классе. Я так мал, так безобиден, — почему тогда меня?

Некстати вспомнил анекдот, про этого самого Бога. И мужика, который поехал на базар, а по пути в его телеге сломалось колесо. Пока он его чинил, телега перевернулась и горшки, которые он вез продавать, разбились. Но колесо на место поставил. И на базар поехал, чтобы продать то, что осталось. Там у него украли лошадь. Пока он ее искал, украли телегу с остатками горшков… Тогда он пошел домой пешком. Поднимается на пригорок перед домом, видит: дом его горит. Он быстрей, быстрей — к колодцу, за водой. А колодец — пересох… Тогда он возводит глаза к небу и вопрошает: Бог, за что ты наслал на меня такие испытания, что я тебе сделал плохого?.. Тут раздвигается ближайшая тучка и оттуда появляется лицо Всевышнего: «Да не люблю я тебя. Вот и все»…

Значит, ты, Бог, — не любишь меня?.. И миллионы других, невинных овечек, которые тебе ничего не сделали плохого, но попали под машины, разбились в самолетах, заболели раком, утонули, — сгинули ни за что, ни про что.

Или никакого Бога нет, — и в помине. Есть заведенный порядок вещей, всякие там природные закономерности, теория вероятностей, и — где слабо, там и рвется. На кого-то все это должно свалиться… Но все равно, — почему я, почему именно я, — не кто-нибудь другой?..

Испуг не проходил, — я не знал, что делать, кому звонить, вызывать ли «скорую», что я им скажу, когда они спросят, где у меня болит? Нигде!.. Нигде ничего не болит!.. Завтра к врачу, не к одуванчику в поликлинику, к какому-нибудь хорошему, за деньги.

Есть таблетки, все аптеки завалены лекарствами, просто нужно знать, какие пить и сколько.

А если до завтра не дотяну?..

Если не дотяну до завтра, умру каким-то образом во сне, не приходя в сознание?.. Меня затрясло еще больше.

И не было человека на свете, которому я той ночью захотел бы позвонить. Я бы позвонил маме, если бы она была жива и жила отдельно от меня.

Больше никому.

4

Врачи, — интересные ребята. Эта такая категория людей, которых интересуют твои бабки. Пожалуй, больше ничего. Дорогу к ним они избрали самую благородную, — заботу о твоем здоровье.

Пока деньги у меня были, они обо мне пеклись. Сдавал анализы, прошел рентген и флюорографию, обследовался на куче всяких томографов, — и все время беседовал с вежливыми людьми в белых халатах.

Как заботливо, как милосердно смотрели на меня их глаза. Они, казалось, готовы были не спать и не есть, лишь бы только хоть как-нибудь помочь мне.

От летнего приключения у меня оставалось больше тысячи долларов. За месяц их не стало… Вот, пожалуй, главный результат их заботы.

Когда же я, было, попытался поговорить с очередным из них в кредит, — до зарплаты оставалось четыре дня, тогда бы я расплатился, — милосердие в его взоре сменилось на такую откровенную скуку, что мне, несмотря даже на мое тогдашнее состояние, объяснять больше ничего не потребовалось.

Так что, продолжать заботится о своем здоровье должным образом я был уже не в состоянии. Финансовом… Но все-таки потратил дармовые деньги не напрасно, — я много узнал о себе нового.

Прежде всего, выяснилось, — я совершенно здоров. Как сказал один профессор, к которому я попал на прием, — или доцент, уже не помню: на вас, молодой человек, нужно пахать и пахать, чем больше, тем лучше будет для вашего здоровья.

Пожалуй, это был единственный медик, который сказал мне правду. Я тогда не поверил ему. Потому что, другие, в ответ на мои жалобы, говорили: «да, вы наш больной»… Я внимал им, облаченным в белые халаты, со слепым доверием…

Я узнал свою группу крови: Вторая — А, резус — положительный… Узнал все про свою мочу, чего там и сколько. Узнал, какая кислота в моем желудке, и видел на экране томографа, как бьется мое сердце. Выяснилось, камней в почках у меня нет, кислотность — нормальная, сахар — в идеале, пульс — в норме, давление — всем бы такого, железы внутренней секреции функционируют без патологии, биотоки головного мозга в пределах допустимого, зрение без дефектов, слух хороший, — и все остальное, что понапихано в человеке, тоже без явных признаков вырождения.

Был третий раз…

На этот раз дома, на кухне, — когда я готовил «зеленый» салат. Из молодой капусты, укропа и чеснока.

Я все это тонко резал, потом полагалось полить изделие маслом, посолить, перемешать как следует, — и объедение готово к употреблению. Я называл это: «салат первомайский», поскольку витаминов в нем было завались и больше…

На этот раз я почувствовал приближение. За несколько секунд до того, как все случилось, мне стало словно бы не по себе.

Только что колдовал над салатом, вдруг что-то случилось в мире, или во мне самом, — что-то произошло, что-то стало не так.

Я отвлекся от блюда, желая понять, что это такое переменилось, — но времени на мыслительный процесс уже не оставалось. Я сполз со стула, — словно со стороны видя, как сползаю с него на пол…

Опять — тьма… Тьма лишает эмоций, во тьме невозможно бояться, и безразлично, какое впечатление ты можешь на кого-то произвести… Там и нет никого… Или это не так?..

Во тьме тебя нет, — но там есть какая-то протяженность. Не время, другая какая-то протяженность, выше времени, более правильная, — поскольку время, всего лишь декорация, всего лишь подражание той, истинной протяженности, которая бывает во тьме. Время, — всего лишь жалкая пародия на нее.

Когда прикасаешься к этой протяженности, меняешься… Тебя нет, но ты меняешься… Поскольку протяженность эта — никогда не лжет. Во тьме нет понимания или непонимания, только прикосновение и изменение, — будто бы настала пора меняться, — и то, что было интересным, перестало существовать, а нового ничего не смену не пришло. Так что: ничего не осталось…

Когда я оклемался, оказалось, что валяюсь под кухонным столом с ножом в руке, к которому прилипла полуразрезанная веточка укропа.

Ну, конечно, — тут же начало трясти. Но как-то лениво, скорее больше по привычке бояться, чем от настоящего страха, который приходил раньше.

Выживать, — постепенно превращалось в мою хорошую традицию. Жаль только, неизвестно, когда она закончится, через пять минут или через сутки.

Но сегодня, я опять не скончался.

Если человека регулярно ставить к стенке, но каждый раз палить мимо, что с ним, в результате, будет?

Наверное, таких экспериментов еще не проводили, даже в самых бесчеловечных концлагерях… Я — оказался первым подопытным.

Неизвестная зараза в моем организме, которую не смог определить ни один томограф, взялась перекрывать во мне какую-то главную артерию. Сожмет кулачек, я отрубаюсь, — подержит немного, чтобы еще теплилась какая-то жизнь в теле, и ослабит хватку в самый последний момент, когда душа уже готова отделиться от тела.

Чем не расстрел?..

Никто не может мне помочь. Ни медицина, ни друзья, ни я сам.

Сегодня ослабила, завтра — не ослабит…

Я не сделал в жизни главного, ради чего появился на свет… После всяких трясучек и страхов, после беготни по врачам и панических мыслей о собственной кончине, после какого-то ступора, в который я то и дело входил, — в результате осталось только это.

Чего-то не совершилось в моей жизни такого, ради чего я появился на свет… Страшно, обидно, до слез жалко себя было из-за этого, — из-за того, что я не выполнил в жизни какой-то задачи.

Жениться?.. Нарожать детей?.. Починить тысячный холодильник?.. Что, что, что я должен был сделать, и не сделал еще, — из-за чего мне так не хочется уходить из жизни?.. Откуда я знаю, что.

Я не знал этого, не знал кучи других — совершенно необязательных вещей. Но одно знал точно: эта самая жизнь пустая и никчемная вещица, если она так глупо и по-дурацки может закончится.

И заканчивается, — глупо и по-дурацки… У всех.

Ведь меня через год никто не вспомнит, — как никто, кроме меня, не вспоминает мою маму. Ну, может, остались какие подружки, помнят, просто не звонят мне. Но уж бабку с дедом не вспоминает никто, — это точно.

Точно так же, не будут вспоминать меня… Хотя, можно подумать, мне тогда будет очень уж нужна чья-то память.

Жил — и нет, жил — и нет. Зачем она вообще нужна, такая распроклятая жизнь… Вот зеки, годами сидят в туберкулезных камерах, где битком набито народу, — но не один не просится умирать от такой жизни. Или больные, которые знают, что не могут выздороветь, будет только хуже и хуже, впереди будет много боли и страданий, а потом, через несколько лет нескончаемых боли и страданий, они умрут. Никак иначе… Ни один из них не просится умереть сейчас.