Николай Бондаренко - Летим на разведку

• Название: Летим на разведку
• Автор: Николай Бондаренко
• Жанр: О войне

Книга рассказывает о героических делах летного и технического состава 135-го гвардейского Таганрогского трижды орденоносного авиационного полка. Автор — опытный воздушный разведчик. С июля 1943 года по май 1945 года он совершил 179 боевых вылетов, в основном разведывательных, с успехом выполнял самые ответственные задания. За подвиги Н. А. Бондаренко награжден пятью орденами и многими медалями. Но о себе он пишет скупо, главное для него — рассказать о боевых товарищах, о их героических делах.

---

— Отлично! — говорю.

— А как проклятая немчура себя чувствует?

— Фрицам скоро будет капут!

— Вот это самое главное.

— Так, говоришь, все нормально, самолет подготовлен? — спрашиваю я Беляева.

— Ну! — произносит он чересчур уверенно.

— Ясно.

Сегодня я почему-то сильно волнуюсь. Но вида не показываю. Знаю: «дам по газам» — земля останется позади и все земное волнение как рукой снимет. Не самолет мой, а я распластаюсь крыльями и уйду далеко на запад, в голубое небо, разведывать тайну врага.

Запускаю моторы. Долго газовать на стоянке я не имею привычки. Устанавливаю взлетные обороты, чтобы не было на взлете раскрутки винтов, и выруливаю.

Одно время Покровский и я взлетали со стоянки. Дурной пример заразителен — стал так взлетать и Моисеев. И начальство поставило всех нас «на свое место». Теперь для взлета мы подруливаем свои самолеты к «Т».

— Взлетаем! — даю команду экипажу и прибавляю газ.

Вначале нехотя, лениво и медленно идет «пешка» на взлет, а потом рвется вперед, все быстрее и быстрее набирает скорость. Теперь за ней, как за норовистой лошадью, нужен глаз да глаз. Отрыв от земли. Бегло смотрю на приборы. Что за чепуха! В правом моторе почти нет давления масла, его температура быстро растет.

— Убрать шасси! — подаю команду штурману, чтобы набрать немного высоты, и поясняю: — Нет давления масла в правом… Буду на одном левом заходить на посадку.

Положение незавидное — высоты почти никакой. Пе-2 с одним мотором ведет себя плохо. Это является причиной случавшихся в первое время аварий и катастроф. Прикидываю в уме: наверное, что-то с масляной системой. А что? Правый мотор работает отлично, ровно. Но если ему дать еще немного «покрутиться» — его заклинит. Это не устраивает меня, и я захожу на посадку, убрав газ. Небольшое давление масла есть, и я, зная, что на малых оборотах смазки мотору будет достаточно, не выключаю зажигание. А вдруг неожиданно потребуется тяга? Использую все, учитываю и то, что за границей нашего Мечетного аэродрома ровная степь. Выпускаю шасси. Приземляю машину между капонирами второй и третьей эскадрилий и выкатываюсь на аэродром. Выключаю моторы. Ко мне бегут техники.

Вскоре выяснилась и причина отказа. Чтобы не текло из бака масло, вчера при смене радиатора в системе перекрыли сконструированный для этого шунтовой кран. А открыть его?..

Беляев, конечно, мне в глаза не смотрит. Хочется ему сказать несколько «ласковых», но разговоры вести некогда.

— Бондаренко, — кричит начальник штаба, — бегом на запасную машину! И немедленный взлет!

Одетые в меховое обмундирование, с заброшенными за спину парашютами, мы бежим на запасной самолет.

Я сейчас сильно зол. Задание очень серьезное, и за его выполнением смотрят не только с КП нашего аэродрома.

Навстречу с докладом торопится техник запасного самолета.

— Короче! — бросаю ему на ходу. — Фотоаппараты стоят?.. Кислород?.. Заправка маслом, бензином?..

— Все нормально, товарищ младший лейтенант! — козыряет он.

— У меня нет времени вас проверять!.. Ну и «шхуна» у тебя!.. Ты что, с того света ее выкопал?

— Она старая, товарищ командир, но хорошая.

— Моторы сегодня пробовал?

— Так точно.

— Когда машина летала последний раз?

— В день перелета сюда из Сальска.

— Ладно, в воздухе разберемся, — говорю технику в быстро поднимаюсь в кабину.

Запускаю моторы. Они работают хорошо. Техник, убрав из-под колес колодки, козыряет. Другие техники тоже каждый по-своему провожают меня. Злость как-то сразу прошла. Я улыбаюсь всем в ответ. Отрулив немного от капонира, взлетаю.

Первое впечатление о самолете после отрыва неплохое. Машина легко слушается рулей и хорошо набирает высоту. Одно мне только немножко не нравится: правый мотор дает небольшую раскачку оборотов. Но все же он, как и левый, поет свою песню. Оба они несут нас на запад, несут туда, где ползут немецкие танки.

О раскачке оборотов я решил никому в экипаже не говорить.

— Какая просторная кабина, — обращается ко мне Сухарев.

— Это машина сибирского завода. Все они легкие, летучие. В них более просторная кабина штурмана, — отвечаю ему, поглядывая на тахометр правого мотора.

Высота полета при подходе к линии фронта — семь тысяч восемьсот метров. Правый мотор, будто испугавшись вражеской территории, стал работать еще хуже. Сухарев это, конечно, заметил.

— А что у тебя с правым? Почему он так?.. — с тревогой спрашивает он.

— Раскачка оборотов, Сима. Не беспокойся, все будет нормально, отвечаю спокойно ему.

Пройдена линия фронта. Мы уже набрали потолок — восемь тысяч шестьсот метров. Правый мотор по-прежнему работает неудовлетворительно. Затяжеляю и облегчаю его винт. Убираю и даю газ. Переключаю нагнетатель со второй скорости на первую и обратно. Не помогает. Нужно возвращаться домой. Но задание!.. А оно очень серьезное! Наши фотопланшеты отправят в штабы дивизии, армии, фронта, а возможно, и в Ставку Верховного Главнокомандования. Нет, возвращаться нельзя! Я уже один раз возвращался. Хватит. Поглядывая на правый мотор, я продолжаю лететь дальше, на запад. Вскоре далеко впереди появились вражеские танки.

— Сколько же их!.. — восклицает, взглянув на землю, Сухарев.

— Ладно, Сима, без эмоций. Захожу на фотографирование. Считай и фотографируй! — даю ему команду.

По дорогам от Дебальцева и Горловки на Изюм в Харьков движутся колонны танков. Погода сухая, ветреная, и нам хорошо видно, как из-под гусениц валит клубами пыль. От ветра пыль тянется шлейфом далеко на юго-запад.

Я рад, что мы с Сухаревым сосчитаем и сфотографируем танки.

Но жутко и неприятно видеть, как но нашей земле ползет с паучьей свастикой эта мразь.

Куда нацелил враг свой удар? Какие военные планы намечают немцы, если перебрасывают такое количество техники с нашего фронта на другой. Не исключено, что только благодаря нашим разведданным командование разгадает замысел противника. Да, конечно, многое зависит и от нас. А я еще хотел возвращаться!..

Мы аккуратно выполняем свою работу. Все пока идет хорошо, но правый мотор стал вытворять такую свистопляску, что я на всякий случай распорядился:

— Петро, передавай о танках открытым текстом!

— Есть! Есть передавать о танках открытым текстом!

Наконец боевое задание выполнено. Кроме танков мы под интенсивным обстрелом зениток фотографируем еще Горловку, Дебальцево, Артемовск, Константиновну, Краматорск, Славянск, а на обратном пути — Чистяково.

Сухарев складывает свои штурманские принадлежности. До линии фронта еще около тридцати километров, но высота полета большая, и я, чтобы не держать моторы на высоком режиме работы, сбавляю газ. Самолет быстро снижается. Я с тревогой смотрю на правый мотор, с такой же тревогой смотрит на него и Сухарев.

— Неужели сегодня еще не все? — спрашивает он.

— Ничего, не беспокойся. Если уж со ста метров приземлились на одном моторе, то с восьми тысяч дотянем!

— Будем надеяться…

В это время в кабине резко запахло гарью.

— Командир, из правого мотора бьет масло! — взволнованно доложил Баглай.

— Понял, Петя. Смотри за ним внимательно, — отвечаю, стараясь быть спокойным.

— Смотрю внимательно.

— Сима, сколько осталось километров до линии фронта?

— Двадцать. Будешь садиться в Ровеньках?

— Нет, пойдем на свой аэродром. Хорошенько смотри за воздухом. Поведу машину на одном левом моторе.

Гарь чувствуется все сильнее. В кабине появляется дым. Мы с Сухаревым молча переглянулись. Убираю газ, выключаю зажигание правого мотора. Но он не выключается. Вероятно, сгорела идущая в кабину электропроводка. Мотор дает очень большие раскачки оборотов и воет, как сирена. Этот заунывный вой сильно действует на нервы. Кабина уже полна дыма.

— Командир, горит правый мотор! — кричит Баглай срывающимся голосом.

— Спокойно, Петя!

Смотрю на место пожара. Сзади в щель между капотом и центропланом вырывается пламя. Горит масляный бак. От закрывающего его дюралевого капотика отрываются белые, сгоревшие кусочки металла и улетают прочь.

— Ребята, мы горим! Мы за линией фронта. Буду тянуть на свою территорию, сколько смогу. Действуйте по обстановке! — приказываю экипажу.

— Петя, я предупрежу тебя, когда пройдем линию фронта! — говорит сразу же после меня Сухарев Баглаю.

— Хорошо.

Самолет горит. Быстро мечутся мысли. «Что делать? Бросать машину и прыгать? Но внизу фашисты! Нет, только не плен! Плен — хуже смерти! Нужно во что бы то ни стало дотянуть до своей территории, а там…» Мгновенно принимаю решение: разогнать самолет, используя большую высоту, перетянуть через линию фронта и прыгать над своей территорией.

Даю левому мотору полный газ. Со снижением двадцать метров в секунду разгоняю скорость до семисот километров в час.