Алексей Мясников - Московские тюрьмы

• Название: Московские тюрьмы
• Автор: Алексей Мясников
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.

Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.

Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это первая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…

Есть четыре режима существования:

общий, усиленный, строгий, особый.

Общий обычно называют лютым.

---

Другой вариант — без «пассажира». Такси с девицей и иностранцем нагоняет милицейская машина — настоящая, с фонарем, вертушкой, сиреной и даже громкоговорителем на крыше. Такси останавливается, из служебной машины выскакивает милиционер, люди в штатском предъявляют удостоверение КГБ. Начинается проверка документов с изъятием всего ценного у иностранца. Как и в первом случае, его оставляют на глухой дороге. Были и квартирные дела, хозяйки которых служили наводчиками на своих состоятельных клиентов. Была контрабанда, спекуляция валютой.

Года два продолжалась охота на иностранцев. Невероятный срок, если учесть гэбистский контроль за каждым иностранцем и то, каким ЧП был для властей каждый такой случай. Группа действовала внезапно и неуловимо, а попались средь бела дня за Абельмановской заставой. Богатый афганец навестил свою московскую подругу. Она высмотрела, что его дипломат набит деньгами и, прежде чем выпустить из пылких объятий, дала знать своим приятелям. Тут же подвертывается «такси», следом еще машина. Неизвестно, где бы клиент расстался со своим дипломатом, если б это был простой афганец. Но он оказался агентом КГБ — неспроста навещал сегодня подругу, неспроста был с большими деньгам. На Нижегородской улице их настигли машины, загородили дорогу. На тротуарах милиция. «Таксист» с друзьями, бросив афганца, выскочили из машины, пытаясь прорвать окружение. Виноградову прострелили плечо, взяли всех. От них потянулись ниточки к остальным. Так вышли на Сокова и выявили крупный преступный синдикат в несколько десятков человек. Группу человек в 15 выделили отдельно и судили первыми. Виноградову — 15, Сокову — 14 лет, другим много, но поменьше.

Вот такие еще бывают «политические». Своеобразная форма протеста — намекал Соков. Формула приговора о моральном ущербе государству, очевидно, возвысили их в собственных глазах. Не просто бандит, грабитель или сутенер, а с «идеей» — это престижней. На самом деле людишки мелкие, противно было читать приговор. Не исключено, что на следствии они с таким же успехом могли объяснять свои действия с противоположной, самой патриотической позиции. Например, экспроприировали экспроприаторов. Иностранец — значит, капиталист, трудящемуся иностранцу не на что рассиживать в дорогих ресторанах и покупать девиц. Не советских же трудящихся грабили — чем не смягчающее обстоятельство? Почему бы не взглянуть на дело, как на посильный вклад в классовую борьбу? Наши пролетарии грабят из солидарности с ихними пролетариями: вы там, мы — здесь, пусть везде горит земля под ногами буржуев. Чем не в духе марксизма-ленинизма? Находим же мы в этом оправдание западной преступности, за что же своим пролетариям 15 лет? Властей особенно рассердило то, что в ограблении иностранцев участвовали люди в милицейской форме и с удостоверениями КГБ. Получалось, не классовое сознание масс, не стихия пролетарской солидарности, а будто сама власть грабила. КГБ в роли Соловья-разбойника — действительно, большой конфуз. Правительство слишком дорожит репутацией, чтобы признаться в собственном грабеже, и если кто-то грабит от имени правительства — совсем обидно. Тут целых два преступления: покушение на монопольное право правительства и серьезный ущерб его и без того подмоченной репутации в мире.

Не удалось как следует поговорить с Соковым. Не помню, что больше этому помешало: то ли, что я не принял его за «своего», или сам он избегал говорить о себе подробно? Да и через несколько дней его выдернули. А любопытно было бы узнать, как составилась эта группа, каково происхождение ее членов, что натолкнуло их на столь экзотический промысел? Милиционер с ними был самый настоящий, постовой Гостелерадио. И удостоверения КГБ на настоящих бланках. Ведь надо же иметь к органам какое-то отношение, чтобы достать бланки и усвоить дерзостный стиль гэбэшников. Я знал некоторых «бывших», оставивших службу по разным причинам, в том числе уволенных за пьянство, моральное несоответствие — от них всего можно ожидать. Был ли кто из таких в виноградовской группе, не знаю, но думаю, что это не исключено. Да и вряд ли сказал бы Соков, если бы я спросил — в камере не рискуют признаваться даже в бывшем сотрудничестве с милицией и КГБ. Во всяком случае, приговор оставлял неприятное впечатление об этой компании.

Виноградов меньше всего походил, на атамана. Молодой, лет 22, нервный, неуравновешенный, стоял на психучете. Скорее всего, не он, а им вертели, выставляя главарем и организатором. Нарочно муссируется его имя, идет слава о нем, чтобы пустить его «паровозом», оставив в тени другого. Это тем проще, что у него в момент захвата взяли самодельный револьвер. Соков говорит, что тот им не пользовался, завел совсем недавно и только для бравады — помахать под носом иностранца. Приятели отговаривали его, в их делах револьвер был совсем не нужен. Не послушался, дурачок — носил с собой втайне от остальных. И всех подвел: припаяли бандитизм и сроки увеличили. На допросах вел себя унизительно: каялся, всех выдал. По его показаниям забрали Сокова, других, вскрыли отягчающие эпизоды, о которых следствие могло не узнать. Остальные не лучше — валили друг на друга. Немало способствовали этому открытия, который каждый делал в ходе следствия. Разбирается, к примеру, эпизод ограбления иностранца, скажем, Сидоров выворачивает карманы иностранца. За рулем «таксист», назовем его Козлов, и девица. Следователь спрашивает Козлова:

— Сколько получил от Сидорова?

— 50 долларов.

— Значит, у него осталось 350 долларов.

— Не может быть, — не верит Козлов.

— Почему?

— Потому что уговор был — всем поровну.

— Тем не менее, — говорил следователь, — у иностранца было 400 долларов, и Сидоров подтвердил, вот его показания.

И так едва не в каждом эпизоде, отмеченном в приговоре. Постоянно надували друг друга. Девицы жалуются: при дележке им ничего не перепадало. И суммы смехотворные: полторы сотни марок, тысчонка иен, несколько десятков франков, долларов. Один раз 400 долларов, больше не было. Стоило из-за этого садиться на 15 лет! На эти крохи мобилизована милиция, такси, гаишные громкоговорители, удостоверения КГБ — целая банда народу. Больше на игру, на забаву похоже, какой уж тут бизнес — крохоборы! Трудно поверить, чтоб на такой риск шли из-за нескольких долларов. Логичней согласиться с Соковым, что они это делали из принципиальных, идейных соображений, чтоб скомпрометировать власть. И то и другое — дурь, но в последнем случае она хоть объяснима. Однако чтение приговора и беседа с Соковым не оставляли сомнений в том, что делалось это ради денег — самое удивительное в этой истории. Ну, сколько может оказаться денег в кармане подгулявшего иностранца? На ресторан и проститутку? За ресторан он расплатился, и вот долю проститутки-то и забирали дерзновенные сутенеры. Героизма здесь мало, а мерзости хоть отбавляй. Может, поэтому понадобилось Сокову, украсить себя среди сокамерников политическим румянцем? Тогда ему лучше было бы никого не посвящать в подробности своего дела и крохоборства. Он сделал ошибку, дав прочитать приговор. Я высказал ему свое мнение. Больше он ко мне не подходил.

Авторитет в камере ему обеспечен и без «политики» — огромный срок говорил сам за себя, внушал уважение. Недоливает баландер, ему говорят — он всех подальше посылает, с той стороны кормушки не страшно, тем более мент за спиной стоит. Подлетает Соков: «Сыпь, сволочь, норму! Мне терять нечего — за тебя больше года не дадут!» Действует безотказно, отходим от кормушки с полными мисками. Вскоре Сокова увели, очевидно, к своим — в камеру усиленного режима. Он ждал этого, потому что непонятно было, как он очутился с общим режимом. А может, как все — ушел этапом. Обычный путь из осужденки — в пересыльную тюрьму на «Красной Пресне». Оттуда — на зону.

Так ушел Жора. Перед тем заходил в камеру капитан-хозяйственник, Жора записался у него строителем-мастером. Думали, оставят в стройбригаде на «Матросске». Но то ли срок слишком мал, то ли по другой причине — не оставили. Спрашивал я у капитана, не записывает ли он со статьей 1901. Он тупо воткнул в меня глаз, соображая, что за статья такая, да видно не сообразил, потому что ответил растерянно:

— «Почему бы и нет?»

Дальше я не стал экспериментировать. Бесполезно. К тому же зэки не любят тех, кто остался при тюрьмах. С этим приходится считаться, чтобы избежать подозрений и придирок.

Вслед за Жорой и я в туго набитом воронке — на «Красную Пресню». Шла середина февраля. Сразу после суда и выходных дней, 2 февраля я отправил два заявления. Одно на ознакомление с протоколом судебного заседания и соответствующем переносе срока кассационной жалобы, другое — прокурору Дзержинского района на следователя Кудрявцева. Напомнил прокурору о своем заявлении от 10 ноября 1980 г. с рядом вопросов, касающихся неправомерных приемов расследования и привел новые, бесспорные факты нарушения законности со стороны следователя, которые всплыли после закрытия дела и суда. Кроме того, просил вернуть изъятые при обыске и не вошедшие в список вещественных доказательств тетради и записные книжки. Ответ, как и на предыдущее заявление, не получил. Однако записные книжки они возвратят Наташе. На Пресню отправили так и не ознакомив с протоколом. Согласно УПК, должны ознакомить не позднее чем через три дня после составления протокола, т. е. через несколько дней после суда. Прошло около двух недель, пройдет еще много времени, когда привезут, наконец, протокол. Но сначала я досыта хлебну пересылки.