Алексей Мясников - Московские тюрьмы

• Название: Московские тюрьмы
• Автор: Алексей Мясников
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010

Обыск, арест, тюрьма — такова была участь многих инакомыслящих вплоть до недавнего времени. Одни шли на спецзоны, в политлагеря, других заталкивали в камеры с уголовниками «на перевоспитание». Кто кого воспитывал — интересный вопрос, но вполне очевидно, что свершившаяся на наших глазах революция была подготовлена и выстрадана диссидентами. Кто они? За что их сажали? Как складывалась их судьба? Об этом на собственном опыте размышляет и рассказывает автор, социолог, журналист, кандидат философских наук — политзэк 80-х годов.

Помните, распевали «московских окон негасимый свет»? В камере свет не гаснет никогда. Это позволило автору многое увидеть и испытать из того, что сокрыто за тюремными стенами. И у читателя за страницами книги появляется редкая возможность войти в тот потаенный мир: посидеть в знаменитой тюрьме КГБ в Лефортово, пообщаться с надзирателями и уголовниками Матросской тишины и пересылки на Красной Пресне. Вместе с автором вы переживете всю прелесть нашего правосудия, а затем этап — в лагеря. Дай бог, чтобы это никогда и ни с кем больше не случилось, чтобы никто не страдал за свои убеждения, но пока не изжит произвол, пока существуют позорные тюрьмы — мы не вправе об этом не помнить.

Книга написана в 1985 году. Вскоре после освобождения. В ссыльных лесах, тайком, под «колпаком» (негласным надзором). И только сейчас появилась реальная надежда на публикацию. Ее объем около 20 п. л. Это первая книга из задуманной трилогии «Лютый режим». Далее пойдет речь о лагере, о «вольных» скитаниях изгоя — по сегодняшний день. Автор не обманет ожиданий читателя. Если, конечно, Москва-река не повернет свои воды вспять…

Есть четыре режима существования:

общий, усиленный, строгий, особый.

Общий обычно называют лютым.

---

Завели со сборки, после суда, группу новеньких. Обычно решается кому куда, спрашивают, где сидел, за что судили, сколько дали — от этого зависит, захочет ли кто потесниться и положить рядом, а если выясняется, что «чуханутый», например, парашу в камере мыл, то на пол без разговоров. Малолеткам, естественно, больше всего дела, слетались к вошедшим, и вокруг шум, возмущение — что такое? Оказывается, один человек по 120-й — развращение несовершеннолетней. Статьи от изнасилования до мужеложства, от 117 до 121-й, зэки не любят и допрашивают с пристрастием, приговор пошел по рукам. «Баб мало! Женатый, сука! Девчонке 14 лет»! — раздались выкрики, и вся малолеткина рать набросилась на мужчину. Били ногами, кулаками, маленький и юркий пацан, которого звали Башкир, ломал об него швабру, старались угодить в пах. Человеку было около 40, интеллигентного вида. Сносил удары покорно, без звука, охая лишь от особо болезненных. Лицо разбито в кровь, согнулся от боли, заметался, но всюду настигает град кулаков и ботинок. Взрослые почти не участвовали, смотрели молча, пацаны уже сами устали, переводят дух, бегут туда, где читают приговор, — снова взрываются и бьют, и бьют человека. Он еле держится на ногах, ни одного живого места на теле. В паузах потянется к крану кровь смыть, а его пинками к сортиру. Глаза заволокло, видно, что избит уже до бесчувствия. «В параше мойся», — толкают голову в унитаз. Хватит, кричу, совсем его опускать, он уже получил свое — куда там! «Он наших девчонок насилует, баб ему мало — ты за кого заступаешься?» — взбудоражены, ничего сейчас не докажешь. А человек под ударами, под злорадный писклявый вой черпает из унитаза воду и тяжело обмывает осоловелое, вспухшее лицо. Беру два папиросных листа, на которых отпечатана копия его приговора, и что же? — никакого насилия. Четырнадцатилетняя девица в течение года, два или три раза сама приходила к нему на квартиру. Мать ее как-то узнала и подала заявление. Медицинская экспертиза установила легкие повреждения краев влагалища. О девственности и половом сношении в приговоре ни слова, очевидно, кроме игры и ласки, ничего между ними не было. Девица в 14 лет уже прекрасно знает, что к чему, на что идет, сама приходила к нему домой — кто кого совращал? Человек работал инженером, дали три года — за что? За что сейчас его бить? Когда малолетки поостыли, им возразить было нечего. Но дело сделано, гнут свое: «На хуй девчонок трогать? Баб вон навалом». Но без прежней уверенности, оправдываются. Разобрались бы пораньше, и побоища не было бы. По тому, как он молча и покорно сносил, видно было, что бьют его не впервой, а теперь еще жизнь испортили: застрянет теперь на параше и где-нибудь на пересылке изнасилуют. Превратности судьбы: одного ни за что «опускают», другой же всю жизнь сидит, всю жизнь стучит, кажется, давно бы «козла» убили — и ничего, каким-то чудом проносит. Кому как повезет. И что характерно: карты или колется кто — контролер заметит и учинит разнос, а тут рев, шум, убивают человека у самых дверей — и даже ключом же стукнет, наблюдает в «глазок» — спектакль для него. Воспитание коллективом, по Макаренко.

Рассказал я про этот случай нынешним малолеткам — как с их точки зрения? Единодушны: «Так и надо! Чтоб наших телок не трогал».

— А если ваши «телки» сами к мужикам ходят?

— Все равно!

Ставлю вопрос иначе: «Возьмем любое преступление. Человек наказан по приговору, перед вами ни в чем не виноват. Менты наказывают, а вы добавляете — заодно с ментами?» Как возмущены! Как я могу так оскорбительно спрашивать? А крыть нечем. Кто-то сказал неуверенно: «Менты — за свое, мы — за свое». Но сколько случаев, когда женщины, даже жены из мести или корысти обвиняют мужчин в изнасиловании. При желании любой бабе ничего не стоит посадить мужика. Или девчонка пошаливает, а мать заявление пишет — при чем тут мужчина? За что избивать человека? Ребята согласны — да, сначала надо разобраться, нельзя бить подряд только за статью. Но убедить их совсем не наказывать по этим статьям, так как человек уже приговорен, — невозможно. «На словах правильно, — говорит обиженным голосом Олег — а если он маму или сестренку мою изнасиловал: что я, смотреть на него должен?»

Впоследствии, на свердловской пересылке, видел я среди «петухов», т. е. педерастов, которые высовывались из-под нар только для уборки камеры, одного забитого парнишку. Говорили, что его «опустили» за то, что он изнасиловал двухлетнюю девочку и мальчика лет пяти и отрубил им на руках пальцы. Зэки набрасывались на него с яростью. Обыкновенного вида парнишка, его преступление в голове не укладывалось, удары по нему больно потрясали меня, но жалости не испытывал. Знал по зоне другого парня, он был из Москвы и сидел по 117-й, за изнасилование. Надо сказать, что и без 117-й на уральских зонах москвичей не любят: «прилетели к нам грачи — пидарасы москвичи». Тем не менее, этот на зоне был один из самых блатных и уважаемых. Как же он выкрутился? Говорили, что ему «пришили» статью, на самом деле он не насиловал. Значит, разобрались, кто-то замолвил авторитетное слово. Ему повезло. Но он шустрый, может, и сам отвертелся — многое от самого человека зависит. С мужеложством вопрос решается проще: если активный, то молодец — свой человек, если пассивный, то пидарас — снимай штаны. Если из приговора не ясно, в этом случае судьба зависит от того, кто как назовется. Правда, я не знал ни одного по этой статье среди мужиков, все они оказываются в пидарасах. Никто из них почему-то не отрицает своих пассивных способностей.

В общих камерах много всяких условностей, у малолеток еще больше, и блюдут они свои правила и обычаи строже. Взялся за половую тряпку — «черт», коснулся рукой параши — «чуханулся». Нельзя касаться, выносить помойного ведра, которое называют «Аленка». (Кое-где иногда называют другим нежным именем, например, «Светланка».) Был среди малолеток рыхлый, крупный, вареный какой-то парнишка Андрюша. Он был чуть старше их, побывал у взрослых на Пресне, кстати, в той же 410-й камере, где борзел Спартак. В той камере он сидел до меня и первый вопрос: «Как там Спартак?» Я в свою очередь любопытствую, правда ли, что Спартак шестерых беспредельщиков укоротил? Андрюша кивает головой: да, правда, он любит разборки наводить. Тогда я рассказал о наших со Спартаком отношениях. Андрюша согнал улыбку, очень удивлен: «Не знаю, по-моему, Спартак путевый». Да, Спартак умел производить впечатление на таких, как Андрюша. Надо иметь репутацию блатного вора, чтобы иметь право на всякого рода разборки. И Спартак ловко вешал, как говорится, лапшу на уши непосвященным.

Впоследствии я не раз обсуждал с авторитетами различных режимов ту ситуацию, которая сложилась у меня со Спартаком, — никто не поддержал его обвинений.

Андрюша спокойный, добродушный парень, ни во что не лез. В осужденке давно, поэтому занимал достойный шконарь и место за столом, где сидели главные малолетки, ну и я, поскольку оказался в их семье. Но малолетки невзлюбили Андрюшу. Когда ищут повод, чтобы придраться, такой повод всегда находится. Однажды за столом обвинили Андрюшу в том, что он доставал из «Аленки» веревку и, кроме того, сел вместе со всеми за стол с немытыми руками. Андрюша божится, что веревку не брал руками, а только посмотрел, но кто-то из малолеток утверждает, что своими глазами видел, как Андрюша конец этой веревки в рот брал, когда что-то ею завязывал. Андрюша чуть не плачет, говорит, что завязывал другой веревкой. Ему не верят. Предлагается изгнать Андрюшу из-за стола, из семьи и переместить с почетного шконаря на рядовые пары. Невесть какое наказание, но Андрюша уже видел разборки и знал, что уступить — значит потерять репутацию путевого зэка. Если начнут опускать, то могут опускать и дальше, не отмоешься, и потом придется оправдываться и объясняться в каждой камере. Андрюша решительно встает из-за стола. В одной руке самодельный нож, другой оттягивает толстую складку на горле: «Мужики, последний раз говорю: не брал я веревку. Блядь буду, если не верите, сейчас вскроюсь!» Все сидят и молчат. Андрюша так и сделает, такими вещами не шутят. Из-за чего? Из-за пустяка. Может, нарочно его оговаривают, а может, кому-то показалось, что он лез в ведро? В любом случае повод слишком ничтожный для наказания и кровопускания. Гляжу на ребят, они смотрят, будто поощряют: «Ну, давай, чего тянешь?» А он вот-вот полоснет. Не выдерживаю: «Вы что, с ума посходили? Ну-ка, Андрей, убери нож!» Возражений не последовало. Ребята встают из-за стола и расходятся. Значит, обвинение снято и Андрюша может оставаться на своем месте. Он убрал нож.

Так воспитывает тюрьма. Кто прошел малолетку и там не «опустили» — школа на всю жизнь. Из их зверинца выходят крепкие, бесстрашные, закаленные ребята. И жестокие: бей других, чтоб тебя не забили. В таких условиях нужен сильный характер, чтоб за себя постоять. Действительно — выживает сильнейший. Всем взрослым в камере, особенно таким, как Журналист, хороший урок, как надо защищать свою честь и достоинство. Андрюша и тот понимает, что есть вещи дороже жизни, без которых лучше совсем не жить. Трудно вернуть репутацию, если однажды ее утратишь.