Деон Мейер - Телохранитель

• Название: Телохранитель
• Автор: Деон Мейер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4169-9

Профессиональный телохранитель Леммер приступает к очередному рискованному заданию. Его клиентка Эмма Леру убеждена в том, что ей грозит смертельная опасность. Хорошо знающий жизнь Леммер не склонен доверять не в меру перепуганной женщине, однако что-то говорит ему: парализующий Эмму страх имеет под собой реальную почву…

---

— Зачем?

— Нужно для работы.

Она медленно покачала головой:

— Слава богу, что я парикмахерша!

Мне хотелось снова услышать, как она смеется. И более того: мне хотелось выжать из нее смех, хотелось стать причиной ее мелодии, потому что ее смех напоминал о счастье, довольстве, обо всем, что в мире хорошо и правильно.

В тот вечер я подвез ее домой, она пригласила меня зайти, и я остался — на целых девять лет. Мне пришлось потрудиться, чтобы заставить ее смеяться. Пришлось порыться в себе в поисках чувства юмора, оставить место для человека, который мог быть безрассудным, легкомысленным, готовым пошутить, подразнить, потому что смех Моны невозможно было запрограммировать. Он был неуловимым и непредсказуемым, как выигрышные номера в государственной лотерее. Но, когда я выигрывал, награда — видеть ее охваченной радостью — была велика.

Мона изменила меня, сама того не подозревая. Оказалось, во мне спрятано много всего. Если хочешь стать веселым и легкомысленным, приходится выкинуть за борт злобу и гневливость. И тогда ты путешествуешь налегке. И тебе легко.

Я научился у нее и другому. Мона бодро и смиренно принимала собственные слабости. Она учила меня, что слезами горю не поможешь, что мы такие, какие есть, и что нет смысла это скрывать. Но усвоить ее уроки я сумел лишь много позже. Наши с ней отношения были легкими. Она ничего не требовала, жила одним днем. Если я предупреждал, что три-четыре дня буду в отъезде с министром, она совершенно искренне отвечала:

— Я буду по тебе скучать.

Когда я возвращался, она непритворно улыбалась мне, протягивала руки и весело смеялась, когда я не без усилий нес ее в массивную двуспальную кровать. Потом я раздевал ее и ласкал каждый сантиметр ее роскошного тела, до тех пор пока в ней не вспыхивало желание — как будто медведица выходила из берлоги после долгой спячки. Ее пробивала крупная дрожь, и она открывалась передо мной, словно дверь в волшебную страну. Когда я входил в нее, на ее лице отображались только удовольствие, только радость, без тени стыда. Я стал зависимым от ее радости — как и от ее смеха.

С Моной все было необычно.

Когда мне нужно было на целых полгода уехать с министром в Кейптаун, она сказала:

— Я должна кое о чем тебя предупредить.

— Что?

— В Кейптауне можешь делать что хочешь.

— О чем ты?

Мона отвела взгляд в сторону:

— Леммер, я не смогу…

— Чего не сможешь?

— Не смогу прожить без секса полгода.

— Я буду приезжать к тебе.

Она возразила: это не то. Если я с кем-нибудь познакомлюсь в Кейптауне, все нормально. Только она ничего не хочет знать. Через полгода я вернулся и приехал к ней. Она не возражала против продолжения отношений. Когда я уезжал, она не закатывала сцен. Но и не обещала хранить мне верность. Тем более когда я так далеко.

— Почему?

— Есть мужчины, против которых я не могу устоять.

— Что за мужчины?

— Похожие на тебя.

— У тебя кто-то есть?

Она не ответила.

— Поехали со мной в Кейптаун!

— Мой дом здесь. Вот здесь.

В течение девяти лет она была моей походно-полевой женой. Моей тихой гаванью в Претории. Мы никогда не ссорились. Никогда не говорили о тех шести месяцах, когда мы не виделись. Потом я получил большое выходное пособие и понял, что должен вернуться в Кейптаун, в Си-Пойнт. Я должен был вернуться туда и разобраться в самом себе.

Я снова попросил Мону:

— Поехали со мной!

Она снова отказалась.

Через три года после того, как я ее бросил, она мне позвонила. Тогда обо мне трубили все газеты. На следующий день мне должны были вынести приговор. Она сказала:

— Теперь ты знаешь.

— Что я теперь знаю?

— Какой тип мужчин я имела в виду.

Я рассказал Эмме, почему ушел с государственной службы.

— В 1998 году начальство объявило о намерении «устранить расовый перекос», то есть увеличить численность чернокожих телохранителей. Нам предложили выбирать: солидное выходное пособие или перевод неизвестно куда. Я предпочел уйти.

Купил себе квартиру в многоквартирном доме в Си-Пойнте, между Форт-стрит и Марин-стрит, всего в километре от того квартала, где я вырос.

Я искал отца, но так и не нашел его. Никто не знал, куда он уехал. Мастерская «Форда» по-прежнему была на месте, под той же вывеской. Но владельцы были новые. Вообще в Си-Пойнте появилось много новых людей. Итальянцы уехали, как и греки. Из евреев остались одни старухи — они сидели на набережной поодиночке или группками и ждали, когда к ним в гости приедут дети. Теперь в Си-Пойнте жили нигерийцы и сомалийцы, русские и румыны, боснийцы, китайцы, иракцы. Новые племена, в которые я не входил.

Я устроился инструктором по карате в клубе здоровья в Гринпойнте. По утрам учил самозащите англичанок и женщин-африканеров; днем занимался по правилам Японской ассоциации карате с детьми, южноафриканцами и представителями всех прочих племен Си-Пойнта. Так я прожил почти два года. У меня была работа. В зале ученицы-женщины называли меня Леммер, а детишки — сэнсэй. Я не был счастлив, но не был и несчастен. Постепенно я начал кое-что замечать. У меня появились новые цели в жизни. Впервые за тринадцать лет я принадлежал сам себе. Стал обычным человеком. Таким, как все.

Я видел нуворишей. Отмечал растущую тягу людей к потребительству. Стремление купить ту или иную вещь не просто потому, что она модная, но и «потому, что я могу себе это позволить». Я наблюдал одинаковые черты у всех — белых, черных, коричневых. Что крылось за их желанием окружить себя стеной новых вещей — стремление отгородиться от прошлого или от настоящего?

Но больше всего потряс меня настоящий взрыв насилия в большом городе, стремление «брать, что хочется» и вызов: «Не стой у меня на пути». Сначала я заметил, что ездить стало намного опаснее. Я видел совершенно безбашенных водителей. Поражался отсутствию вежливости, милосердия, духа коллективизма. И всплеску беззакония. Как будто правила вдруг отменили. Или, скорее, будто правила писаны не для всех. Многие проезжают перекресток на красный свет. Еле тащатся в крайнем правом ряду или, наоборот, обгоняют слева.[7] Разговор по мобильнику без гарнитуры на скоростных трассах — и вызывающие взгляды: «Попробуй скажи мне хоть что-нибудь!» Как будто наша страна превратилась в такое место, где можно делать все, что хочешь, и брать все, что только можно, прежде, чем все покатится в тартарары. Или прежде, чем все приберет к рукам кто-то другой.

И еще постоянные стоны, и жалобы, и скрежет зубовный. Все несчастны, независимо от цвета кожи, расы и вероисповедания. Все недовольны правительством, друг другом, самими собой. Все тычут пальцами в других, обвиняют, жалуются.

Я просто диву давался. Русские, румыны и боснийцы, забирая детей вечером после занятий карате, восхищенно восклицали: «Какая чудесная страна! Настоящая земля обетованная, где реки текут молоком и медом!»

А южноафриканцы были всем недовольны, несмотря на то что ездили на дорогих машинах, жили в больших домах, любовались красивейшими видами, питались в ресторанах, покупали большие плоские телевизоры и одежду от ведущих кутюрье. Я не встретил ни одного человека, довольного жизнью. Все поголовно были несчастны, причем всегда в их несчастьях были виноваты другие.

Белые были недовольны политикой ликвидации последствий расовой дискриминации и коррупцией, но они забыли, что целых пятьдесят или шестьдесят лет процветали именно благодаря им. Черные во всем обвиняли апартеид. Но ведь прошло уже шесть лет с тех пор, как апартеид пал.

И еще на меня очень давило одиночество. По вечерам я гулял по коридорам своего многоквартирного дома, видел, как разносчик пиццы доставлял разноцветные коробки одиноким толстым женщинам. Они опасливо приоткрывали двери, а потом поедали пиццу в одиночестве, наслаждаясь обществом друзей из телевизора. Или Интернета. Утром какая-нибудь ученица иногда угощала меня кофе и рассказывала, как она несчастна в браке. Иногда мое одиночество становилось таким невыносимым, что я шел им навстречу и удовлетворял их нужды. Но после этого они переставали ходить на занятия. Тогда я сформулировал для себя закон Леммера о матерях-одиночках.

Я знал: что-то неизбежно случится. Понимал не рассудком, просто смутно предчувствовал. Большой город систематически высасывает тебя, меняет, мнет и полирует, и ты становишься таким же, как все. Одиноким, агрессивным эгоистом. Кроме того, начинаешь сознавать, что внутри тебя запрятано много темного и злого. Просто зло дремало внутри тебя много лет, потому что ты сознательно подавлял недостатки. Я не занимался самоанализом, просто чувствовал постоянно давящее на меня напряжение, ощущал растущее беспокойство. Можно сказать, я заранее предчувствовал беду.