Ролло Мэй - Сила и невинность: в поисках истоков насилия

• Название: Сила и невинность: в поисках истоков насилия
• Автор: Ролло Мэй
• Издательство: Издательство «Смысл»
• Жанр: Психология
• Год: 2001
• ISBN: 5-89357-117-7

Написанная блестящим литературным языком и адресованная широкой читательской аудитории книга одного из ведущих представителей экзистенциальной психологии посвящена поиску психологических корней агрессии и насилия, проблемам добра и зла, силы и бессилия, вины и ответственности.

В оформлении обложки использована картина Рене Магритта «Титанические дни»

---

Позже он увидел неадекватность чистого протеста. Он негативен, всегда совершается против чего-то иного, заимствуя свою природу у того, на что он на падает. "Почти все принимаемые мной решения негативны — я даю выход моей злобе на моих родителей, Магду и Вас. Я всегда силен, полон энергии, затем я становлюсь очень активным. Нет вины, значит нет тревоги. Всегда против кого-то другого, или чего-то, что совершает другой". Он видит, что таким образом можно избежать наиболее трудной задачи ответствен ной выработки ценностей, требуемых будущим.

Все это время Оливер неуклонно прогрессировал в практической жизни. Он переехал из родительского дома, сдал докторские экзамены, и его опора на систему "отмщений" значительно уменьшилась (теперь почти всегда он называл ее "суеверием"). Ему пред дожили и он согласился занять место преподавателя, что ему по-настоящему нравилось; литературный журнал, который он начал выпускать, процветал; его от ношения с женщинами в целом стали менее тревожными и более удовлетворительными. Проблемы в этот момент по-видимому сфокусировались на его отношениях с Магдой.

Она постоянно давила на него, чтобы он женился на ней. Когда он поднял этот вопрос, то я заметил, что раз он, судя по всему, не хочет этого, то зачем ему жениться сейчас? Хотя они и имели некоторую привязанность друг у другу, у них все еще было слишком много непроясненных проблем для того, чтобы брак стал возможен. Говоря эти вещи, я осознавал, что забираю у Оливера часть его ответственности в принятии решения. Но по мере того, как он прогрессировал в терапии, я указывал ему на то, что он не может всегда полагаться на меня как на "хорошего" родителя при необходимости принимать эти решения, и рано или поздно он должен взять принятие этих решений на себя.

Когда я на неделю уехал, Оливер внезапно женился на Магде. Его тотчас же охватило подозрение, что это была ошибка. Мотивов для этого было множество. Все остальное в его жизни шло слишком хорошо: он хотел доказать, что он мужчина и может жениться; он хотел отомстить мне за то, что я уехал и оставил его и так далее. Магда и он тотчас же стали еще сильнее мучить и наказывать друг друга. Их привязанность, видимо, включала в себя изрядное количество ненависти, и они, казалось, напряженно разрушали друг друга. Оливер скоро пришел к решению подождать, пока Магда сдаст сессию в университете, и затем развестись с ней. Это, несмотря на трудности, он и сделал.

Но важно, что этот "пробный брак" дал нам шанс поработать над важной проблемой в жизни Оливера, которая до этого времени почти не была затронута. Это была его сестра, в то время находившаяся в санатории. Магда и его сестра, страдавшая шизофренией, хорошо относились друг к другу и во многих отношениях были похожи — они часто отождествлялись в сознании Оливера. Наказание и мучение, которое он получал от Магды и давал ей, было параллельно садомазохистским отношениям, которые были у него с сестрой. Все это немедленно всплыло наружу.

Я ненавидел мою сестру, хотя н любил ее <…>. Она обожала меня, она была моим защитником, моим самым близким другом. Я перенял у нее мои образ жизни <…> мой интерес к поэзии, литературе, воображение. Но я никогда не мог предугадать, в каком она будет настроении. Она мучила меня, выкручивала мне руки. <…> Я ложился спать, ненавидя ее большой и сильной ненавистью. Я обыкновенно вовлекал ее в ссоры с моей матерью. <…> Я был рад, когда она уехала в санаторий, это показывало, что я одержал над ней победу. <…> Если она становилась безумной, я представлял, что я пойду тем же путем, когда достигну ее возраста.

Его основные чувства были повинны в той роли, которую он играл в ее шизофрении. Он чувствовал свой триумф благодаря ее трудностям, он чувствовал, что помогал разрушить ее (что он теперь делал в от ношении Магды). Он также чувствовал потребность в наказании, которое должно было ослабить вину. Он должен был пострадать так же сильно, как она. Все эти паттерны были в точности перенесены в его отношения с Магдой. Они установили отношения, которые в значительной мере дублировали исходную ситуацию с сестрой. Он получал свои ориентиры, свой якорь в житейском море, принимая наказание и страдание из рук Магды и в отместку садистски ведя себя по отношению к ней. Прояснение этой связи с сестрой принесло ему видимое облегчение и освободило от изрядной доли привязанности к Магде.

Жизнь Оливера показывает, что когда сила ограничена в своих проявлениях, поскольку блокированы все конструктивные пути, садизм становится единственной альтернативой. Более того, она показывает как позитивные, так и негативные аспекты гнева. "Депрессия, — заметил он, — подобна разжиганию небольшого огня для того, чтобы предотвратить огромный лесной пожар. Я впадаю в депрессию, чтобы избежать ярости по отношению к сестре. Я хотел убить ее, крича на нее: "Ты разрушила мою жизнь. Оставайся в санатории!"". Но позже он увидел конструктивное применение гнева: "Гнев — это сила, которая делает меня автономным, независимым от родителей. Если у меня нет гнева, у меня нет силы".

Вспомним, что реабилитация от наркотической зависимости строится с опорой на "агрессивную энергию", что насилие Мерседес, которое есть выражение гнева, имело одновременно как жизнеутверждающий, так и отрицающий жизнь аспект. Оливер делает здесь такое же открытие на собственном опыте и с помощью собственного инсайта.

3. Самоутверждение

От силы быть неотъемлема потребность утверждать свое существование[63]. Это второй уровень нашего спектра, тихая, лишенная драматизма форма веры в себя. Она происходит из изначального ощущения собственной ценности, передаваемого ребенку посредством любви родителя или родителей в первые месяцы жизни, и проявляется позже в жизни как чувство собственного достоинства. Английское слово достоинство (dignity) происходит от латинского dignus (ценный), и означает "чувство внутренней ценности", необходимое каждому психически здоровому человеку.

Многое может произойти с этим изначальным страстным желанием обладать ценностью. В случае Присциллы мы можем представить ее говорящей: "Я чего-то стою, но никто в мире не знает об этом". Нетрудно вообразить, что Мерседес могла бы сказать: "Я ничего не стою, и никто не рассчитывает на то, что я есть, за исключением случаев, когда другие хотят меня сексуально использовать". Оливер жил по формуле: "Я ничего не стою, но в союзе с Богом я стою всего в мире".

Ошибка многих людей, иллюстрируемая случаем Оливера, состоит в перескакивании через самоутверждение и в прыжке от бессилия прямо к агрессии и насилию. Когда некто постоянно испытывает чувство бессилия, бурное чувство, которое он получает, когда он впервые осознает, что у него есть сила, кажется опьяняющим. Оно подобно тому, как если бы он накопил адреналин, чтобы испытать то, что у него есть "сила быть", и как только адреналин начинает действовать, он переводит его энергию в агрессивное поведение Именно поэтому проходящие терапию часто проходят через периоды, которые их друзья и члены семьи называют "чрезмерно агрессивными" непосредственно после того, как они осознают свою собственную силу быть. Эта агрессия и насилие могут пылать как костер, но в целом они не более, чем временное упражнение. Если самоутверждение, как один из шагов человеческого развития, пропускается, или сокращается срок его становления, нечто очень ценное оказывается утраченным. Именно самоутверждение придает постоянство и глубину силе быть.

Многие в нашей культуре склонны отрицать самоутверждение по моральным основаниям. Они были приучены к тому, что это побуждение "эгоистично" или "эгоцентрично" в уничижительном смысле, и что способом "любви" к другому является "ненависть" к себе — это один из коренных анахронизмов нашего выродившегося пуританства. Тезис Салливана, что наше отношение к другим аналогично нашему отношению к себе, и что базовая любовь к себе необходима для того, чтобы любить других, теперь получил бесспорное подтверждение. Библейская заповедь означает то, что она говорит: возлюби ближнего своего не так, как ты ненавидишь себя, но как ты любишь себя. В плане терапии это часто помогает поместить поведение пациента в нужный контекст, напоминая ему: "Вы не стали бы относиться к другому так же плохо, как Вы относитесь к себе".

Убежденность в собственной ценности в нормальном случае черпается из отношения к ребенку матери или того, кто ее заменяет, и затем культивируется в семье за счет лояльности к ребенку. По мере роста ребенка это изначальное чувство подкрепляется людьми за пределами семьи, которые высоко оценивают его самого и его способности. Позже, в более зрелом возрасте, человек, по-видимому, удерживает в памяти образы тех людей, которые верили в него, обращаясь к ним в трудные минуты. Еще учась в колледже, я обнаружил, что наличие некоторого взрослого, верящего в меня, крайне важно для меня, и впоследствии в моей жизни, сталкиваясь с необходимостью принимать судьбоносные решения, я мысленно обращался за поддержкой к одному из этих людей. Дело не в том, что он или она должны были, в моем воспоминании, сказать мне, что делать, а скорее в том, что в это время для моей собственной психологической безопасности было важно найти кого-то, кто верил бы в меня. Эта "вера" включала в себя то, что я нравился ему или ей, хотя и не сводилась исключительно к этому; она включала в себя его уверенность в моих возможностях и другие качества, которые читатель может лучше узнать, обратившись к собственной галерее таких людей в своей памяти, нежели из моей попытки их перечислить.