Юрий Герман - Наши знакомые

• Название: Наши знакомые
• Автор: Юрий Герман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

От издателя

Первый том собрания сочинений Юрия Павловича Германа включает хорошо известный широкому читателю роман «Наши знакомые», созданный автором в 1932–1958 годах. Роман запечатлел переломную эпоху в истории нашей страны — годы первых пятилеток. Героиня романа Антонина Старосельская мечтает о счастье. И настоящее счастье приходит тогда, когда ей удается найти свое дело в жизни.

---

8. Шьется великолепный палантин

Такого воротника, какой ей хотелось купить, она не нашла, но, возвращаясь, она столкнулась с торговцем, который продавал белые заячьи шкурки.

Шкурки были связаны в пачки по дюжине, по полторы и по шесть штук — для детских шубок.

— Почем? — спросила Антонина.

— Рубль и двадцать, — весело сказал торговец и раскинул веером пачку шкурок. — Хорош товар, мягкий, теплый, выделано на пять с плюсом.

— Уж и с плюсом, — усомнилась Антонина, — за такую цену бобра можно купить…

— Купите.

— Куплю.

— Молодая и скупая, — сказал торговец, — нехорошо, муж любить не будет.

— Будет, — вспыхнув, ответила Антонина, — вот если деньгами начну бросаться, тогда не будет…

Торговец ободрал с усов и бороды иней, поплясал на месте, тряхнув шкурками, и, сделав отчаянное лицо, крикнул:

— Рубль! Выбирай пачку.

— Мне нужно на воротник.

— На воротник? На воротник, хозяйка, не покупай, бери на палантин… Очень красивый палантин получится.

— А сколько же нужно на палантин? — робко спросила Антонина.

— Тебе четыре шкурки нужно. Выбирай!

Возвращаясь домой со шкурками в руке, она увидела афишу, на которой жирными буквами было напечатано имя того артиста… Спектакль с его участием шел завтра.

Дома она долго подбирала шкурки, потом лезвием безопасной бритвы отрезала лапки и крепкой шелковой ниткой сшила шкурки одну с другой…

Незаметно наступил вечер.

Антонина зажгла электричество, поела, опустила пониже лампу и опять принялась за работу…

Легкая заячья шерсть как пух разлеталась по всей комнате, налезала в волосы, цеплялась к скатерти, к одеялу, к занавескам.

Когда палантин был почти готов, она заметила, что сшила шкурки чуть кривовато. Пришлось пороть и сшивать наново…

Постучал Пюльканем.

— Можно! — крикнула Антонина и отгрызла кусочек сахару.

— Добрый вечер, — сказал Пюльканем, — работаете?

— Добрый вечер, — ответила она, не поднимая головы, — работаю.

— Разрешите присесть?

— Садитесь.

Он сел, заложил ногу за ногу, погладил тремя пальцами бородку и рассказал, что сегодня у него в кооперативе приказчик Фетов попытался уворовать девять фунтов русско-американского сыра.

— Поймали?

— Поймали, — не торопясь, ответил Пюльканем, — пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Это вы из чего шьете — из зайца?

— Да.

— Мы слишком бедны для того, чтобы покупать дешевые вещи, — произнес Пюльканем. — Быть может, у вас совсем нет денег?

— Есть.

— Но отчего же вы не топите?

— Топлю, — сказала Антонина и встряхнула палантин, — топлю, вчера топила, а сегодня некогда — вот шью.

— Похудели, — вздохнул Пюльканем, — очень похудели…

Антонина низко опустила голову и ладонями растянула на столе палантин. Мех красиво серебрился и был мягок, — она с удовольствием разглаживала его.

— А разрешите вас спросить, — кашляя, заговорил Пюльканем, — долго ли вы предполагаете ждать работу? — Он очень раскашлялся, побагровел и, сплюнув за свою дверь в свою плевательницу, опять уселся и опять, как давеча, погладил бородку тремя пальцами. — Бронхит, — промолвил он, — молочко надо пить с боржомом, вы боржом любите?

— Нет.

— Напрасно. В нем полезные ископаемые есть.

— Какие?

— Железо.

— И все-то вы врете, — сказала Антонина. — Какие такие полезные ископаемые? Вранье!

— Не в настроении?

— В настроении.

— А мне кажется, что не в настроении, — сказал Пюльканем и полошил свою пухлую ладонь на руку Антонине, — сердится девочка, так я думаю, — добавил он чрезвычайно противным, квакающим голосом, — сердится?

— Пустите руку, — лениво и брезгливо потребовала Антонина.

— И губки надула, — все тем же квакающим голосом говорил Пюльканем, — и глазки сердитые…

— Пусти, дурак! — блеснув глазами, сказала Антонина. — Пусти…

— Пусти, пусти, пусти, — бормотал Пюльканем и наклонился через стол, вытянув губы трубочкой и пытаясь схватить Антонину свободной рукой за плечо.

— Пусти!

— Один поцелуйчик!

— Да пусти же…

Ей стало так противно, что она ударила его кулаком по лицу.

Он качнулся и отступил.

Она опять ударила.

Тогда он боком, прикрыв голову ладонью, как щитком, отскочил, но зацепился за коврик и едва устоял на ногах.

Антонина опять подошла и еще раз ударила его…

Он взвизгнул и присел на корточки, но тотчас же отпрыгнул к своей двери, ударился об нее спиною и замер в ужасе, глядя на приближающуюся с линейкой в руке Антонину. Дверь открывалась в кухню, Пюльканем искал ручку, но, не оборачиваясь, не мог ее найти, а обернуться боялся, так как Антонина в любую секунду могла его ударить.

— Послушайте! — крикнул он, но не успел кончить, потому что она ударила его линейкой по щеке. — Послушайте! — во второй раз завизжал Пюльканем и рванулся на Антонину, но она осыпала его таким градом ударов по голове и по лицу, что он взвыл и, чтобы хоть как-нибудь спастись, побежал в угол за плиту, но линейка со свистом преградила ему путь. Закрывая лицо ладонями, он стал медленно пятиться назад к своей двери.

— Послушайте, — вдруг сказала Антонина, — послушайте, как вам не стыдно…

Пюльканем потер разбитое лицо рукой и робко кашлянул.

— Как вам не стыдно, — повторила Антонина, — как вам только не стыдно?.. Ах, боже, боже, был бы жив папа!

И, закинув голову назад, бессильно уронив руки, она вдруг так страшно и громко разрыдалась, что Пюльканем не выдержал и подошел к ней…

Она плакала, стоя посреди кухни, подняв кверху бледное, худенькое лицо и смешно растирая бока ладонями… Слезы одна за другой катились по ее щекам, каждый мускул лица дрожал, и все ее существо было полно такого страдания и горя, что Пюльканем почувствовал, как защекотало у него в носу и туман на мгновение застелил глаза.

Жуя ртом, не зная, что сказать, он обнял ее за плечи и осторожно повел к столу. Она двигалась покорно и горестно, закинув голову назад и по-прежнему плача.

— Сюда, — бормотал Пюльканем, — сюда, я вам сейчас водички дам перекипяченной… Ну будет вам, Антонина Никодимовна… Дать вам водички, скажите, дать? Ну скажите же, господи…

Она кивнула и, садясь, прижала руки к груди таким отчаянным и детским жестом, что Пюльканем вдруг совсем растрогался и, перебирая ногами на одном месте, принялся просить прощения.

— Ну Антонина Никодимовна, — говорил он, страшно теребя бороду, — ну я вас умоляю, ну Антонина Никодимовна, ну Тоня… Я ведь, право, не… Я не думал… Представьте себе… Ну Тоня, ну Тонечка, ну Антонина Никодимовна, ну я прошу вас, вот я на колени встану…

Кряхтя и хлюпая носом, Пюльканем опустился на колени и, взяв ее руки в свои, присел на корточки и наконец побежал к себе за «перекипяченной» водой…

Напоив Антонину, он отвел ее на кровать и сел возле. Она как-то сразу перестала плакать, вытерла, лицо о подушку и, улыбнувшись, все еще дрожащими губами тихо сказала:

— Вы не думайте, я не о том. Это что, это глупости…

— Так о чем же?

— Это глупости, глупости, — повторяла она, не слушая и вздрагивая всем телом, — это глупости, я не о том… Так тяжело мне вдруг стало, так тяжело… Пойдите умойтесь, — добавила она, — у вас все лицо, как у зебры, исполосовано. И на носу кровь… Смотрите-ка, сколько крови на носу… Вот у вас опять из носу капнуло. Ну, идите же!

Легонько толкнув его в спину, она повернулась к стене и закрыла глаза.

Когда Пюльканем возвратился, она, не оборачиваясь, таким голосом, будто разговор и не прерывался, попросила не сердиться.

— Ведь я не нарочно, — тихо, в подушку говорила она, — просто не нарочно, понимаете? Тогда зуб вам выбила нарочно, а сейчас нечаянно, совсем, совсем нечаянно, вы не думайте, что мне вас хотелось ударить, ведь я вас больно зашибла?

— Больно…

— Ну вот видите, — как в забытьи, ровным и печальным голосом говорила Антонина, — видите! Это так подошло, минуточка такая подошла, мне возьми да и покажись, что вы все мои несчастья. А ведь не вы?

— Не я.

— Знаю, знаю, что не вы, вот устала я очень, а тут так случилось…

Ему казалось, что она бредит. Он наклонился и посмотрел ей в лицо. Ее щеки порозовели, скошенный темный зрачок горячо блестел.

— Вам, может быть, нездоровится? — спросил он. — Я вам могу хинина дать…

— Не надо мне хинина, — тихо сказала она и вздохнула.

Потом Антонина закрыла глаза.

Пюльканем спокойно и ласково, как делывал это отец, гладил ей плечи.

— Бот спасибо, — совсем тихо сказала она, — вы точь-в-точь как папа, только он еще и песенку пел — знаете эту? «Слон, слон», а потом что-то вроде «у реки». Знаете?

— Нет, не знаю.