Валентина Полухина - Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

• Название: Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)
• Автор: Валентина Полухина
• Издательство: Издательство журнала "Звезда"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-7439-0105-8

Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.

Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.

Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.

Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995)). Редактор (совместно с Львом Лосевым) сборников статей: «Brodsky's Poetics and Aesthetics» (London: Macmilan, 1999) (русская версия: «Как работает стихотворение Бродского» (М.: НЛО, 2002)). В качестве гостевого редактора журнала «Russian Literure» (Амстердам) подготовила два специальных номера, посвященных Бродскому: «Brodsky Genres» (1995), «Brodsky as a Critic» (2000). Составитель «Большой книги интервью Бродского» (М.: Захаров, 2000, 3-е изд. — 2005), двуязычных сборников стихов Ольги Седаковой (1994), Олега Прокофьева (1995), Д. А. Пирогова (1995), Евгения Рейна (2001).

---

И с ними можно о чем угодно говорить: то, чего ему не хватало в американских друзьях.

Конечно. Но это были избранные русские. К Иосифу было не так-то просто попасть в дом и завязать близкие отношения.

Елена, вот вы здесь говорили о теплоте и щедрости Иосифа, а не знающие его, как Солженицын и Коржавин, обвиняют его в холодности.

В холодности? Это качество не имеет отношения ни к душе Иосифа, ни к его интеллекту. Он просто был очень избирательный человек. И если ему по какой-то причине что- то в человеке не нравилось, то он сразу становился нелюбезным, но больше он был в России такой. Он просто хамил людям в лицо. Здесь он тоже хамил, но меньше.

Здесь еще одно противоречие: человек культуры, обожающий все тонкое и умное, как он мог так вести себя некультурно в жизни? Мог носить одну и ту же рубашку неделями, мог руками есть, мог отшить человека и т. д.

Это то уникальное качество, которое дано очень редким людям, — быть натуральным. Когда он должен был надевать смокинг, это были страдания. Он выглядел при этом шикарно. Вы знаете, на любого мужчину надень смокинг, и это — король. А Иосиф с дантовской такой сущностью — особенно был неотразим в смокинге. Но он никогда не любил новые вещи, он покупал все в "секонд хэнде". Не потому что он был жадный: Иосиф и жадность — это абсолютно несовместимые вещи. Это было удобно, и он был таким, какой он есть.

Я знаю. Когда он приехал в первый раз к нам в университет в 1978 году, я встречала его на станции и вырядилась в свою соболью шубу. Он обнял меня и, почувствовав качество меха, сказал: "А на мне пальто за сто долларов, купленное на рынке". На что я ответила: "Иосиф, вы можете себе это позволить".

Но он любил, когда женщины были одеты хорошо. Женщины существуют для любования. Поклонниц у него и женщин было бессчетное количество.

Да, его донжуанский список будет подлиннее, чем у Александра Сергеевича. Вы упомянули Данте. Говорили ли вы с ним когда-нибудь о Данте?

Мы, конечно, Данте не обсуждали. Я вообще считала себя со своим балетным уровнем не на своем месте. Когда он мне читал свои новые стихи и спрашивал: "Ну как, Елена?"

— Я считала, что вообще не имею права говорить, что это хорошо. Но все-таки один-единственный раз я сказала: "Осень- ка, рок-н-ролл — это шестидесятые годы, а вы пишете стихи сегодня", — и думаю: что я несу. Я могу говорить про балет на любом уровне с любым человеком, но говорить с поэтом о его стихах — это неприлично.

О Данте. Приезжает он ко мне однажды на дачу, мой московский приятель наготовил пельменей. Он пельмени совершенно обожал. Он остался ночевать у нас. И утро у нас такое философское было, и он мне говорит: "Елена, я думаю самое время начинать вам перечитывать Данте". Я говорю: "Да, у меня здесь есть, между прочим, Данте". Он взял и сказал: "Вот с сегодняшнего дня и постоянно". Он был так рад, что у меня оказался Данте. И сам все время перечитывал Данте.

Был ли Иосиф верующим человеком?

Да. В Бога он верил. Когда началось мое увлечение и подключение к потустороннему миру, он этим очень интересовался.

Вы, конечно, знаете, что многие его друзья были недовольны христианской службой и поминками.

Да, слышала недовольные голоса, но, понимаете, это никакого отношения к Бродскому не имеет. Он верил в Бога, но он прекрасно понимал, что это все ритуалы, нужные для людей, вторым надо жить такой кучкой, жить правильно, а иначе они начнут есть ногами. Он не стеснялся своего еврейства и считал себя русским поэтом, но ни в какие ритуалы, ни в русские, ни в еврейские, он не верил. Что касается службы в соборе St. John the Divine, то это просто было великолепное зрелище в красивом месте, как театр с аудиторией в три тысячи человек.

А верил ли он в какие-либо указания судьбы?

Он все время у меня об этом спрашивал. У него была невероятно обостренная интуиция. Он часто ошибался в людях, это правда. Но гораздо чаще не ошибался. Этим же чувственным аппаратом он воспринимал все политические события. В нем глубоко жило чувство справедливости, чтобы всем было хорошо. Я часто говорила ему, что все держится на плюсе и минусе, и если всем раздать деньги, все будут бедные, и не будет прогресса. Я тоже хочу, чтобы всем было хорошо, и, могу я или не могу, пытаюсь всем помогать. Вот на эти темы мы иногда говорили.

А как Иосиф перестройку встретил и все дальнейшие изменения в России?

Он приветствовал, но он говорил, что должно пройти много лет, пока там поймут, что такое демократия.

Аксаков как-то сказал о Баратынском, что его чувства мыслят и рассуждают. Вам не кажется, что это относится и к Иосифу?

Да, да. Всякий раз, когда он начинает о чем-то рассказывать или о чем-то спорить, у него сначала включается мозг. Он все так логично раскладывает, потом вы вдруг видите эту перемену: мгновение — и вошла эмоция и начала все разбрасывать в другие места. И эти процессы — энергетический, философско-психологический, эмоциональный — чередуются в течение одного ужина. И не потому, что он хочет с вами спорить, а потому, что он видит по-другому. В любой данный момент он может видеть по-другому и абсолютно в это верить. То, что он никогда не врал, то, что он не льстил никому. Хотя мне он один раз польстил. У меня есть письмо, я вам покажу, где он мне предложение делал, и он сказал: "Таких, как я, много, таких, как вы, — нет".

Таких, как он, много?

Да. Это же надо такое придумать! Я сказала, что я не принимаю такого комплимента. Он мог делать комплименты, чтобы сделать человеку приятное, но не чтобы получить от этого какую-то выгоду.

Его недоброжелатели говорят, что Иосиф знал, как использовать людей, на какие кнопки нажать, с кем водить компанию.

Это совсем не в его характере. Он мог иногда нажать какие-то кнопки, чтобы кому-то помочь.

Иосиф говорил, что к концу жизни он все чаще накладывает на себя запреты. Вы наблюдали какие-то ограничения, запреты?

Он стал мягче, он стал добрее, безусловно. Стал отвечать на письма даже совсем незнакомым людям. Он написал совершенно потрясающее вступление к моей книге, которая, наверное, вообще никогда не выйдет. Он несколько глав прочел и предложил написать вступление. Потом наследники требовали, чтобы я его вернула.

А книга написана?

Книга написана, я ее редактирую.

У кого-нибудь есть копия этого вступления? Мне казалось, что я собрала всю его прозу, но это эссе мне неизвестно.

Нет, ни у кого нет. Я его найду и вам пришлю. Он, помню, звонил мне целый день — я была в Коннектикуте — и выяснял детали, а потом написал его за два дня. А еще я его научила плавать, он же не умел плавать.

Да, во время одной геологической экспедиции он дважды тонул.

Однажды после операции на сердце он приехал в Коннектикут к Либерманам, там был теплый бассейн с соленой водой. Я сказала: "Как не стыдно — не уметь плавать! Это же необходимая гимнастика для вашего сердца". Он сказал, что боится воды. Татьяна говорит: "Уверена, Иосиф, что она вас уговорит". — "Ну конечно, даже если она меня утопит, я пойду", — ответил он. Потом он мне кричал: "У меня сейчас будет разрыв сердца!"

Очень любопытные детали, благодарю вас.

Этих вещей никто не знает. Может быть, через сто лет кому-нибудь будет интересно.

Это интересно, поскольку в ближайшие десятилетия вряд ли появится официальная биография Бродского. Слишком много ограничений и запретов.

От кого исходят эти запреты?

Якобы от самого Иосифа.

Не верю.

Может быть, Мария не так его поняла. Казалось бы, мы уже все знаем о его жизни. Какие могут быть секреты?

Если будет объективная биография, что не просто: человек начинает писать и уже врет. Люди, которые рассказывают, всегда немножко добавляют. Если писать всю правду о Бродском, то тогда надо писать про все его похождения. Мария этого не хочет. А если взять один аспект, это же будет неполноценный человек. В последний день Иосиф говорит: "Елена, вы ведь знаете, уже девятнадцать лет я в вас влюблен". Я говорю: "Так что же, юбилей на следующий год будет?" И он: "Боюсь, что без меня".

ЛЕДИ НАТАША СПЕНДЕР[104], ИЮНЬ-СЕНТЯБРЬ 2004

Вскоре после смерти вашего мужа Иосиф написал эссе в память о нем (6:386–407). Вам оно понравилось?

Да, понравилось. Это наиболее достоверный и живой портрет Стивена.

Знакомство Иосифа со Стивеном Спендером состоялось задолго до их настоящей встречи. В июне 1965-го Стивен передал с Ахматовой для Иосифа граммофонную запись оперы Пёрселла "Дидона и Эней". Помните этот эпизод?

Да, о двадцатипятилетнем поэте, находящемся в трудовом лагере на севере России, мы со Стивеном услышали от Анны Ахматовой в 1965 году, когда она приезжала в Англию для получения почетной степени в Оксфорде. Мы послали ему через Ахматову том Джона Донна, запись Ричарда Бёртона, читающего избранные стихи английских поэтов, и какие- то "теплые вещи". Это стало прелюдией к одной из самых благодатных дружеских связей Стивена на склоне лет.