Георг Гегель - Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

• Название: Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика
• Автор: Георг Гегель
• Жанр: Философия
• Год: 1956

Собрание сочинений в 14 томах.

Год: 1929-1959

---

Если представить отвлеченную возможность прибегать к помощи такого принудительного средства осуществленной, то такая помощь была бы скорее расстройством и распадом государства, в котором не было бы уже более никакого правительства, а оставались бы лишь партии, и где затруднение разрешалось бы насилием и гнетом одной партии над другой. — Представлять себе устройство государства как чисто рассудочную конституцию, т. е. как меха· низм равновесия по своему внутреннему существу противоречащих одна другой внешних сил, несогласно с основной идеей того, что есть государство.

{§ 545}

Наконец, государство имеет еще и ту сторону, согласно которой оно есть непосредственная действительность отдельного и по своим природным свойствам определенного народа. В качестве такого единичного индивидуума оно является исключающим 11'

{328}

в отношении других подобных же индивидуумов. В их взаимоотношениях друг с другом царят произвол и случайность, ибо всеобщая природа права, вследствие автономной целокупности этих лиц, должна иметь силу только в отношении к ним, но не имеет таковой в действительности. Эта независимость превращает спор между ними в вопрос о силе, в состояние войны, в котором общее для них всех положение предназначается для особой цели сохранения самостоятельности одного государства в противовес другому, и определяется как состояние храбрости,

{§ 546}

Это состояние показывает субстанцию государства как индивидуальность, развивающуюся в абстрактную отрицательность, как мощь, в которой особая самостоятельность отдельных лиц и состояние их погруженности во внешнее наличное бытие владения, а также и в природную жизнь ощущается как нечто ничтожное; эта же мощь способствует сохранению всеобщей субстанции через образ мыслей этой всеобщей субстанции, благодаря которому отдельные лица жертвуют, как чем-то суетным, своим природным и обособленным наличным бытием.

?) ВНЕШНЕЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО

{§ 547}

Состоянием войны самостоятельность государств ставится на карту, но, с известной стороны, этим состоянием вызывается также и взаимное признание свободных народных индивидуумов (

{§ 430}

), а посредством мирных договоров, долженствующих иметь вечное значение, закрепляется как это всеобщее признание, так и особые права народов в отношении друг к другу. Внешнее государственное право основывается частью на этих положительных трактатах, но постольку содержит в себе лишь такие права, которые не обладают подлинной действительностью (

{§ 545}

); частью же на так называемом международном праве, всеобщим принципом которого является предпосылка об уже состоявшемся факте признания государств и которое, соответственно этому, так ограничивает до того ничем не сдерживаемые действия одних народов против других, что остается возможность для мира.

Международное право отличает также индивидуумов в качестве частных лиц от государства и вообще основывается на обычаях.

{329}

?) ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ

{§ 548}

Определенный дух народа, поскольку он есть нечто действительное и его свобода существует как природа, содержит с этой природной стороны момент географической и климатической определенности; он существует во времени и по содержанию обладает в существе своем особым принципом и должен пройти определенное этими условиями развитие своего сознания и своей действительности, он имеет историю в пределах самого себя.

Поскольку он есть ограниченный дух, его самостоятельность есть нечто подчиненное; он входит во всемирную историю, события которой являют собой диалектику отдельных народных духов, — всемирный суд.

{§ 549}

Это движение есть путь освобождения духовной субстанции, — деяние, посредством которого абсолютная цель мира осуществляется в ней. Дух, первоначально существующий только в себе, приводит себя к сознанию и самосознанию и тем самым к раскрытию и действительности своей в-себе-и-для-себя-сущей сущности, становясь в то же время и внешне всеобщим, мировым духом.

Поскольку это развитие существует во времени и в наличном бытии, тем самым представляя собою историю, постольку ее единичные моменты и ступени суть духи отдельных народов. Каждый такой дух в качестве единичного и природного в некоторой качественной определенности имеет своим назначением заполнить только одну ступень и осуществить только одну сторону всего деяния в целом.

* То, что в отношении истории было сделано предположение о некоторой в-себе-и-для-себя-сущей цели и о развивающихся из нее согласно понятию о ней определениях, было названо априорным рассмотрением истории, а философии был сделан упрек за априорное написание истории; по этому поводу, как и по поводу писания истории вообще, следует сделать одно замечание, ближе касающееся существа дела. То, что в основании истории, и именно по существу всемирной истории, должна лежать некоторая конечная цель в-себе-и-для-себя и что эта цель в ней действительно реализована и реализуется, — план провидения, — что в истории вообще есть разум, это уже само по себе должно быть решено философски и тем самым как нечто в-себе-и-для-себя необходимое. Порицания могло бы заслуживать лишь стремление создавать предположения из произвольных представлений и

{330}

мыслей и желание искать соответствия с ними событий и деяний и представлять их себе в таком виде. Подобного рода априорным способом исследования в наши дни грешат главным образом такие историки, которые выдают себя за чистых историков и в то же время при случае решительно высказываются против философствования, — частью вообще, частью против философствования в истории. Философия является для них докучной соседкой, потому что она противодействует всякого рода произволу и неосновательным догадкам. Подобного рода априорный способ писания истории вторгался иногда с такой стороны, с какой его всего менее можно было бы ожидать, именно со стороны филологии, и притом в Германии в большей мере, чем во Франции и Англии, где способ писания истории стал более чистым, приобрел более определенный и зрелый характер. Сюда относится создание произвольных измышлений, как-то: о первобытном состоянии и соответствующем ему первобытном народе, будто бы обладавшем подлинным богопознанием и всеми науками, о народах, управляемых жрецами, и в частности, например, о римском эпосе, будто, бы служившем источником известий о древнейшей эпохе Рима, которым хотели придать историческое значение и т. п., — вот что заняло место прагматизирующих выдумок о психологических основаниях и связях. В широких кругах как будто стали даже требовать от ученого и глубокомысленного писания истории, черпающего из непосредственных источников, чтобы оно высиживало подобного рода пустые представления и, извлекая их из ученого мусора об отдаленных внешних обстоятельствах, смело их комбинировало вопреки бесспорным данным самой достоверной истории.

Если эту субъективную трактовку истории мы оставим в стороне, то противоположное, собственно говоря, требование, состоящее в том, чтобы история не рассматривалась соответственно некоторой объективной цели, представляется в целом равнозначным еще более правомерному, повидимому, требованию, по которому историк должен быть совершенно беспартийным. В особенности это требование предъявляют обыкновенно к истории философии, в которой не должны, как думают, проявляться никакие пристрастия в пользу того или иного представления или мнения, подобно тому, как судья не должен быть как-либо особенно за- интересовай в пользу одной из спорящих сторон. По отношению к судье предполагается, однако, в то же время, что свою служебную обязанность он исполнял бы нелепо и плохо, если бы он не имел интереса, и притом даже исключительного интереса, к праву, если бы это право он не ставил себе целью, и притом единственной целью, и если бы стал воздерживаться от вынесения приговора.

Это требование к судье можно назвать партийным отношением к праву, и эту партийность обыкновенно очень хорошо умеют отличать от партийности субъективной. Однако в беспартийности, требуемой от историка, упомянутое различие стирается в пош- /331 лой, самодовольной болтовне, и оба рода интереса отвергаются, когда желают, чтобы историк не привносил от себя никакой определенной цели и воззрения, сообразно которым он выделял бы, устанавливал и обсуждал события, но чтобы он рассказывал о них как раз в той случайной форме, в какой он их находит, в их безотносительной и никакой мыслью не проникнутой частности. Но во всяком случае признано, что история должна иметь некоторый предмет, например Рим, его судьбы или упадок величия Римской империи. Не требуется большой сообразительности, чтобы понять, что это и есть та предположенная цель, которая лежит в основании как самих событий, так и обсуждения вопроса о том, какое из них имеет известную важность, т. е. более близкое или более отдаленное отношение к этой цели. Лишенная подобного рода цели и такого обсуждения история была бы только беспомощной игрой представления, даже не детской сказкой, ибо даже дети требуют в рассказах известного интереса, т. е., чтобы в них можно было по крайней мере угадывать некоторую цель, а также отношение событий и действий к этой цели. В наличном бытии народа субстанциальная цель состоит в том, чтобы быть государством и поддерживать себя в качестве такового. Народ без государственного устройства {нация как таковая) не имеет собственно никакой истории, подобно народам, существовавшим еще до образования государства, и тем, которые еще и поныне существуют в качестве диких наций. То, что происходит с народом и совершается в его недрах, имеет существенное значение и по отношению к государству; частные дела индивидуумов всего более удалены от упомянутого предмета, составляющего предмет истории. Если в характере выдающихся индивидуумов известного периода выражается общий дух времени и даже частные особенности их служат отдаленными и смутными посредствующими моментами, в которых этот дух все еще отражается в более бледных красках, — если нередко даже мелкие особенности какого-нибудь незначительного события или слова выражают не субъективную особенность, а, напротив, с бьющей в глаза очевидностью и краткостью выражают собой время, народ, культуру (причем выбрать подобного рода характерные подробности является уже делом проницательности историка), то множество всякого рода других подробностей, напротив, являет собой совершенно изйишнюю массу, тщательным накоплением которой предметы, достойные истории, только подавляются и затемняются; существенная характеристика духа и его времени заключается всегда в великих событиях.