Денис Чекалов - Френки и Майкл

• Название: Френки и Майкл
• Автор: Денис Чекалов
• Издательство: АРМАДА: «Издательство Альфа-книга»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-93556-312-6

Город Темных Эльфов – центр цивилизации и культуры на Земле. Здесь царит мир – но любое спокойствие легко нарушить… Трое вампиров пришли сюда из южных пустынь, сея на улицах смерть, хаос и разрушение. Остановить их должны темный эльф Майкл и демонесса пламени Франсуаз. В поисках источника зла защитники города отправляются в раскаленную солнцем пустыню – туда, где мозговые полипы поджидают неосторожных путников и чернеет в песках зловещая тюрьма Сокорро.

---

Лучший харранский сапожник, работающий только на заказ, создал эти сапоги и отделал их металлом.

Острый носок прошел сквозь гниющее брюхо человека, как лезвие меча.

Тварь вздрогнула, остановившись на лету. Носок сапожка вышел из спины монстра, поднимая фонтан бурых брызг.

Морда чудовища исказилась от боли и ярости. В этот момент она стала особенно походить на человеческое лицо.

– Больно, бедняжка? – с сочувствием спросила Франсуаз. – Должно быть, камни в почках.

Она согнула ногу, не позволял человеку соскользнуть дальше. Высокий сапог проткнул его насквозь, и теперь парень висел, как бабочка, проколотая булавкой.

Франсуаз не составило труда удержать на весу его небольшое тело, столь недавно принадлежавшее обычному подростку.

Почти обычному.

Вампир вытянул шею, стремясь впиться зубами в горло моей партнерше. Его кожа растягивалась, мускулы рвались. Добраться до вожделенного горла мешал позвоночник, он не хотел сгибаться пополам. Ненависть и жажда убийства преодолели и это.

Рывок был только один, но очень мощный. Я расслышал, как трещат его позвонки, расходясь и отделяясь друг от друга.

Пасть чудовища, заполненная пеной, почти коснулась лица моей партнерши. Франсуаз наотмашь дважды ударила его по лицу.

На каменный пол посыпались выбитые зубы.

Франсуаз усмехнулась и нанесла человеку одну за другой три пощечины.

Существо дернулось и застонало.

Франсуаз резко распрямила ногу, и вампир свалился с ее сапога. Он полетел вниз, пересчитывая собой балки, и больше не поднимался.

К тому времени, когда его тело коснулось земли, сквозная рана в его животе уже полностью зажила.

– Понимаю, о чем ты думаешь, – сказала Франсуаз, наблюдая за человеком внизу. – Жаль, что они самовосстанавливаются так быстро, только когда пьют человеческую кровь.

Я отстегнул от пояса мобильный телефон.

– Мы сняли второго.

Франсуаз измерила взглядом расстояние, отделявшее ее от каменного пола, и спросила:

– Умеешь ловить свою удачу, красавчик?

– Не сверни мне шею, – пробурчал я.

Франсуаз выпрямилась во весь рост и отступила на один шаг. Это позволило ей эффектно выгнуться всем телом и подчеркнуть линию высокой груди.

Затем она полусогнула ноги в коленях и мягко спрыгнула вниз.

– Не надо делать такое лицо, бэйби, – фыркнула Франсуаз, когда я бережно опустил ее на землю. – Я не толстая, просто высота большая.

– Все в порядке, Френки, – ответил я.

Сказав это, я снял с себя пиджак – мой любимый, мягкий, серого цвета, с едва заметными полосами. На правом боку появилась длинная широкая полоса, оставленная сапогом девушки.

Гниющая кровь и внутренности вампира обычно не украшают одежду.

Разве что только какую-то особенную.

Я аккуратно свернул пиджак и отбросил его подальше в темноту – не стану же я надевать его.

– Да, – промолвила Франсуаз, мечтательно глядя вверх, туда, где только что общалась с взбешенным вампиром. – Не каждый парень может похвастаться такой девушкой, как я.

* * *

Мартин Эльмерих сидел на кровати, и солнечный свет пробивался сквозь полузакрытые жалюзи на окне.

Все представлялось ему странным, словно в дурном, тревожащем сне. Такие сны приходили к нему и раньше; они появлялись внезапно и уже не оставляли его, не давали себя забыть, всплывая потом, наяву, в его памяти все новыми яркими подробностями.

Эти сны следовали за напряженными днями, когда Мартин уставал так сильно, что засыпал сразу же, стоило его затылку коснуться холодной подушки.

Обычно Эльмерих забывал свои сны сразу же, как только открывал глаза. Мать говаривала: «Куда ночь, туда и сон». Сны действительно уходили вместе с ночью, породившей их, и уступали место новому дню.

С новым днем приходили новая работа, новые проблемы, и у Мартина уже не оставалось времени на то, чтобы вспоминать ночные видения.

Но неспокойные сны он помнил.

Наверное, потому что сны эти мало чем отличались от его настоящей жизни. Это были странные сны; все в них было реально. Он видел людей, с которыми разговаривал днем; находился в местах, знакомых ему, а чаще всего очень знакомых; он был занят тем же, что занимало его мысли и дела наяву – день за днем.

Пугающая разница состояла в том, что этот реальный мир был наполовину вывернут наизнанку. Мартин брал предметы, но они вываливались у него из рук; он поворачивал ключ в замке, который отпирал наяву, наверное, тысячи раз, но дверь не открывалась; он говорил с людьми, но они не слушали его, не замечали.

Он шел по улице, и все смотрели ему в спину, следя за ним, и стыдливо отворачивались, стоило им встретиться глазами.

Наяву он мог сохранять контроль над ситуацией, но во сне, когда его сознание было расслаблено, события ускользали из его рук.

Это было странно, ибо Эльмерих понимал, что в жизни далеко не все подвластно ему, как и любому вокруг; в своих же фантазиях он мог быть свободен.

Почему же тогда во сне ему всегда было страшно?

Это казалось странным, наполовину понятным и наполовину темным, как эта лежащая на полу полоса света, разрезанная вдоль острыми планками жалюзи.

Он снова находился в своем сне – но это уже был не сон.

Почему?

Мартин сидел на кровати, упершись в нее руками; ему хотелось держаться крепко-крепко, чтобы водоворот событий не снес его и не увлек за собой, в бесконечность сна.

Кровать была низкой и продавленной; и это тоже было странно. Мартин не привык сидеть так низко, и запах в комнате тоже был чужим – нереальным.

Что же произошло?

Мартину оставалось только ждать; он прослужил в полиции двадцать один год и теперь лучше, чем любой из его прежних подопечных, мог представить себе работу полицейской машины.

Ловушка, в которую его заманили, была лишь последним шагом в проводимом против него расследовании. В настоящее время его фотографией располагали все полицейские от Гавани Гоблинов до Туррау, офицеры-пограничники, служба аэропортов.

Многие из них знали Эльмериха лично; кто-то из них называл себя его другом.

Теперь все они разыскивали его, желая поскорее надеть на него наручники. И забыть, что среди них завелся плохой полицейский.

Особенно спешат сделать это те, кто понимает Мартина и относится к нему с сочувствием.

Чем скорее Мартин исчезнет, тем быстрее они смогут забыть о том, что он поступал правильно.

Он решил, что переберется через границу; он сделает это ближайшей ночью – чем скорее, тем лучше. Полицейские не перестанут его искать, сколько бы ни прошло времени. А сейчас он мог только думать, думать и вспоминать.

Мартин не мог понять, как оказался здесь. Как так получилось, что его полицейская служба, длившаяся более двадцати лет, привела его к тому, что он скрывается, словно преступник? Почему он, всю жизнь защищавший порядок, стал беглецом, прячущимся от правосудия?

Мартин вспомнил, как в первый раз задал себе подобный вопрос; он тогда не смог отыскать ответа. Ему было шесть лет.

Его отец был кондитером в простом рабочем районе Окленда. Мартин никогда не забудет запаха свежей сдобы, ванили и пряностей, которыми был наполнен воздух в лавке его отца. Запомнил он и другое, то, что неустанно вдалбливал ему отец: запах сдобы – это всего лишь оболочка, вершина, за которой скрывается упорный труд, подъем в шесть часов утра, бережливость и честность.

В семье Мартина редко ели сдобу; они не могли себе этого позволить.

В тот день Мартин пришел к своему отцу и рассказал ему о том, что не давало ему покоя.

В доме напротив жил другой мальчик, почти одного возраста с Мартином. Он был толстым и неповоротливым; а еще он был странным. Он вел себя как двухлетний ребенок, не умел связно говорить и не понимал, когда к нему обращались. Он никогда не играл с другими детьми, потому что был слишком толстым, чтобы поспевать за ними, и никогда не мог понять, что именно от него требуется.

Зато он много ходил по улице, рассматривая кусты. Это были простые, ободранные кусты, на которых и листьев-то почти не вырастало, не то что ягод; но странный толстый мальчик видел в этих кустах что-то особенное. Возможно, они подсознательно напоминали ему его самого. Он мог часами смотреть на них, дотрагиваясь толстыми пальцами; потом он отходил и бродил вперед и назад, словно о чем-то думая; возвращался снова и обходил куст кругом; и вновь трогал его, замирал, и смотрел куда-то, где никто, кроме него, ничего не мог рассмотреть.

Этот мальчик был особенным, хотя родители его были обычными людьми; его отец работал на заводе, а мать была швеей. Но жил он тоже по-особенному. По вечерам Мартин слышал, как мать или отец, или они оба вместе читали толстому мальчику сказки – и Мартин не мог понять, зачем они это делают, если тот не понимает ни слова.

Рядом с рабочим жил старый продавец газет, когда-то он был почтальоном, а теперь, устроившись на углу на разбитом и скрепленном доской от табурета ящике, продавал газеты.