Евгений Алехин - Третья штанина

• Название: Третья штанина
• Автор: Евгений Алехин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48331-0

«Третья штанина» – первая авторская книга Евгения Алехина. Стиль Алехина – на грани провокации и романтики, а герой в равной степени дерзок и наивен. Написанная о сверстниках – рожденных в середине 1980-х, – эта книга своеобразная «библия взросления». Но не тех, кто отучился в заграничных колледжах и ныне является золотым сечением молодой русской элиты. А тех, кто учился в обыкновенных постсоветских школах, рос в спальных районах больших и маленьких городов, для кого 90-е – смутное воспоминание об унылой нищете и семейных проблемах, а 2000-е стали первой надеждой, что их самостоятельная жизнь окажется особенной и свободной.

«Детская литература для взрослых», так определяет автор свой жанр, и эта книга – мост между жизнью ребенка и взрослого.

---

Евгений Алехин Третья штанина

Границы первого уровня

Ипохондрия (ипохондрический синдром) – чрезмерно заботливое отношение человека к своему телу с тревожным наблюдением за собой и страхом за свое здоровье, с мучительными домыслами на эту тему.

Ипохондрические опасения относятся чаще всего к сердцу, желудочно-кишечному тракту, половым органам и головному мозгу.

Википедия

1

Мне больше не нравилось в собственной комнате, поэтому у нас дома не осталось места, где я мог бы почувствовать себя как дома. Раньше, особенно если прибраться, было уютно сидеть у себя и что-нибудь читать или печатать на компьютере. А если говорить о том моменте, когда прибрался только-только, то тогда я мог просто целый час сидеть или лежать да думать о всяком. Хотя один раз два года назад у меня завелись такие маленькие мошки, из-за того, что я оставил грязную посуду на несколько дней. Это была какая-то необычная разновидность, чрезвычайно коварная и кровожадная: когда мошки съели остатки пищи в тарелках – начали кусать меня. Я тогда очень сердился, пока не убил всех —до последней мошки, жестоко убивал их свернутой в трубку газетой, – ох и поединок это был! И даже тогда, хоть уюта тоже было немного, здесь мне нравилось.

Сейчас здесь стало плохо. Пусть – из-за очередной попытки расстаться с отчим домом – меня не было всего-то пару месяцев, что-то изменилось; к тому же отсюда убрали журнальный столик, на котором раньше стоял монитор. Теперь монитор стоял на полу. Когда я, приехав, включил компьютер, помню, очень волновался: а заработает ли это изваяние? Компьютер заработал, но ненадолго. Признаться, я только и успел пересмотреть заново фотографии голых женщин, сохраненные в памяти, – по которым, как оказалось, сильно соскучился, – как монитор погас и начал издавать смертоносные звуки, будто загадочный псих поселился внутри во время моего отсутствия, а теперь лупит с обратной стороны по кинескопу, пытаясь прогнать меня. Как будто ничего больше тут не принадлежит мне: ни эти голые женщины, ни само пространство. Тогда я испуганно выключил компьютер из розетки и больше его не включал, благо в зале теперь стоял новый, мощный, с процессором в три тысячи двести мегагерц.

Переставлять предметы с места на место в комнате теперь мне даже не захотелось, хотя можно было попробовать как-то снова подчинить себе свой угол. Но я решил, что не нужно этого, что, если мне будет не так уютно здесь, может, я быстрее куда-нибудь уеду, и тем быстрее в моей жизни начнет что-нибудь происходить. А так я занимался только тем, что играл на новом компьютере ночи напролет, хотя не только играл, а напополам с этим осваивал программу десятипальцевого метода печати на клавиатуре, изредка пытался придумать рассказ (но мне не хватало мужества даже на одну страницу) и ездил к урологу. У меня были какие-то неполадки с простатой из-за перенесенного немногим раньше венерического заболевания, с которым я проходил дольше, чем следовало. Родители (отец и мачеха) не сильно намекали на мое безделье, и отец давал мне деньги, чтобы я лечился. Но я старался покупать газету и пытался найти работу, все высматривал что-то. Не только для успокоения совести – я всерьез полагал поработать несколько месяцев и заработать чуть денег перед тем, как опять уехать в Москву.

Только почему-то я не мог уверенно говорить и когда звонил по телефону, спрашивал о наличии свободной вакансии, то чувствовал непонятное унижение и еще больше – растерянность. Например, я хотел устроиться оператором фотопечати, когда увидел, что они требуются туда-то и туда-то. Это, должно быть, несложная работа, подумал я. Хотя за нее и платят немного. Я позвонил по первому номеру. После вопроса об образовании и возрасте женщина спросила у меня:

– Вы умеете пользоваться компьютером?

– Конечно, – говорю.

– А обращаться с фоторедакторами?

– Могу работать на фотошопе, – приврал я.

– Вы печатали когда-нибудь на фотопринтере?

– Да, – соврал я, – у меня дома есть такой, – злостно обманул я женщину непонятно зачем.

– Какой модели?

– Сейчас скажу, какой. Только подойду к нему.

И я положил трубку. Мне почему-то стало очень неловко перед этой женщиной, очень уж она была деловой, а я тут врал ей, как будто не выучил уроки в школе. Я все представлял, как она удивилась неожиданным коротким гудкам, презрительно скривилась, глядя на трубку, и положила ее на телефон. Она поняла, кто я такой. Самозванец, ни разу в глаза не видевший фотопринтера, вот кто. Или же она раскусила меня еще во время разговора? Наверное, она поняла, что я всего лишь жаждущий халявной работы некомпетентный врун, с моих первых слов. С моего «здравствуйте».

К моменту звонка по второму номеру я был уже сильно уязвлен, но я на всякий случай позвонил во второе место, хотя уже и не думал, что оператор фотопечати – такая уж хорошая работа. Опять со мной говорила женщина, только эта шла по другому пути, то есть сначала, конечно, тоже спросила о возрасте и тому подобной ерунде, а потом:

– А где вы работали до этого?

За неделю с лишним до этого мы с моим другом Тимофеем закончили сажать кедры. Это и была моя последняя и единственная за долгое время работа, да и то длилась она недолго. Поэтому я попытался припомнить что-нибудь поприличней.

– Продавал бытовую технику. Чайники, там.

– Как долго?

– Два месяца, – соврал я. Два дня! Да и когда это было.

– Интересно…

– Да нет, не очень, – говорю.

– И почему перестали?

Тут я смутился, чуть замешкал и ответил:

– Потом я решил, что это работа не совсем для меня, – но я тут же понял, еще до того, как она начала говорить, что я не угадал ответ. Надо было сказать, что я боялся непонятно откуда свалившейся на мою голову недостачи товара, что боялся, что недостача вдруг станет больше самой зарплаты. И это было почти правдой, вернее, так я оправдывал себя, когда с утра не хотел идти на работу. Но все это было уже два с половиной года назад. А еще правильным ответом было бы сказать, что я работал на частного предпринимателя, частное предприятие которого закрылось, и я начал искать другую работу! Это было бы еще лучше. Вот они, лежат хорошие ответы, но я!

– А почему вы думаете, что эта работа вам подойдет?

Мне показалось, что тут еще можно было легко выкрутиться, я начал:

– Нет, что вы. Просто там, понимаете, чайники, люди, которым надо объяснять, как ими пользоваться, ты один стоишь….

То, что я стал говорить, тут же вызвало у меня такое отвращение, что я на середине своего оправдания нажал на кнопку, чтобы оборвать этот идиотский разговор. Неужели я так плох, неужели для меня совсем нет нормальной работы? Неужели я могу быть только грузчиком или, там, подсобным рабочим? Что со мной, почему я не могу убедить их, что нужен им? Наверняка я прочел куда больше хороших книг, чем она, ведь я довольно сообразителен. Есть что-то во мне? Или нет? Я сидел в своей комнате и смотрел на телефон и на газету «Работа», и, ей-богу, ненавидел и первый, и вторую так сильно, как мало что ненавидел в жизни.

Да ведь правда я ни на что не способен! Мы с Тимофеем несколько дней сажали кедры, пока от наших услуг не отказались! Мне наш бригадир так и сказал, что мы плохо это делаем, хуже всех остальных! Всего-то вставлять саженцы через каждые полтора метра! Но ведь я не был виноват. Я просто вставлял саженцы, это Тимофей штыком их фиксировал в почве и то, что он это делал плохо, его вина. Тимофей виноват? А не я, значит? Не надо только катить бочку!

– Извини, – сказал Юра, так звали бригадира, – я позвонил сказать, что мне придется отказаться от ваших услуг.

– Как это отказаться?! – спросил я удивленно. В ту секунду все неосуществленные, но запланированные покупки летели в мусоропровод моего сознания.

Юра сказал:

– Вы это делаете слишком херово.

Я не знал, что сказать. И тут он как будто стал оправдываться:

– Я прошел по целому ряду, и у вас все саженцы легко вытащить. Вы с Тимофеем завтра не поедете, скажи ему тоже, – он был очень расстроен и обижен на нас. Он говорил так, будто я не оправдал его доверия.

А я был зол на него, хотя он был довольно вежлив. Вообще он был интеллигентный мужик. И он несколько раз говорил нам, чтобы мы их лучше фиксировали. Но ответил я, конечно, по-другому:

– Отлично, – полсекунды прицеливался и выстрелил: – Ну вас в жопу с этими кедрами! Только это был не наш ряд! Мы нормально сажали!

Но отцу я сказал, что работы осталось мало, что Юра будет доделывать оставшийся участок с постоянной бригадой. Того, что я заработал на кедрах, едва хватило на новые штаны.

И вот теперь я остался со своей неродной мне больше комнатой. Компьютерными играми, программой слепого десятипальцевого метода печати и нерешительными попытками устроиться на работу. Я ездил даже на биржу труда, там переписывал номера пару раз, их у меня было много записано, но звонил я далеко не по каждому. И даже туда, где я договорился о собеседовании, я не ходил. Я ощущал себя ребенком, пытаясь найти работу. И еще меня выводил из себя курс машинописи, который я уже проклинал, но непонятно зачем продолжал осваивать. Если ты привык печатать, используя по три пальца каждой руки, а тут пытаешься использовать все десять, это доводит. Но мне хотелось это уметь. Я мечтал о том, как приду к кому-нибудь в гости, сяду за компьютер и покажу им всем жизни. Сяду за компьютер у Тимофея, например, возьму первую попавшуюся книгу и, глядя в нее, но не на экран, забарабаню по клавишам. Первые два дня я занимался на этой программе по десять часов, но потом упражнения стали такими сложными, что прыти моей поубавилось. Я пытался все делать правильно, не глядя и быстро, но ошибался, программа говорила мне «ой!», и я начинал заново, психовал, ругался, домашние мне говорили, чтобы я был тише и что я дурной. Один раз я разорался, швырнул стул, и мы поругались с мачехой. Несколько раз я выходил на крыльцо со сжатыми кулаками после какой-нибудь тридцатой попытки выполнить упражнение, смотрел на прохожих за оградой нашего дома, мечтая перестрелять всех их, особенно тех, которые знают, что надо делать в жизни, куда идти и как быть в той или иной ситуации, как стать счастливыми. И я ударял в стену нашего дома кулаком, становилось дико больно. Я успокаивался и шел дальше бороться с этой программой. Но потом я делал перерывы все больше и больше, начинал играть в игры.