Евгений Анисимов - Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

• Название: Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)
• Автор: Евгений Анисимов
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: История
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01357-9

В этот сборник вошли исторические мемуары графа Б. Х. Миниха — русского государственного и военного деятеля; мемуары его сына Эрнста Миниха, письма леди Рондо — жены английского дипломата, прожившей в России несколько лет, мемуары Н. Б. Долгорукой — дочери фельдмаршала Б. П. Шереметьева, мемуары М. В. Данилова — майора от артиллерии, относящиеся к эпохе дворцовых переворотов 1720–1760 годов. Большинство из них переведено и публикуется впервые.

Подготовка текста, вступительная статья, комментарии — Евгения Викторовича Анисимова.

---

По приезде моем открыл мне отец мой намерение свое женить меня на придворной фрейлине Трейден, родной сестре обер-кэмергерши Бирон. Я не успел лишь за два дня с нею познакомиться, как уже принужден был выступить с формальным изъяснением своей любви. Ответ ее содержал холодное благодарение за мое предложение купно с дружеским напоминанием, дабы я здраво рассудил сам в себе, что она всегда слаба и больна бывает. На таковое откровенное объяснение почел я за лучшее отвечать, что я весьма охотно предлагаю мои услуги ходить за нею в ее болезнях. Непосредственно после сего приказано мне просить у обер-камергерши позволения и соглашения на сию женитьбу. От нее получил я следующий отзыв: что она умеет личные мои качества и честь, оказываемую мною сестре ее, ценить по достоинству и что готова способствовав моим намерениям, коль скоро уверена будет о взаимной склонности ее сестры. Но вскоре оказалось, что таковая ожидаемая склонность имела зависеть не от любви, но от устояния начинавшего уже колебаться благоволения императрицы к отцу моему.

Когда я приехал в Санкт-Петербург, то, как выше упомянуто, нашел отца моего в величайшей милости у императрицы и в наилучшем согласии с обер-камергером Бироном. Императрица незадолго пред тем пожаловала ему десять тысяч рублей в подарок, и сверх того куплен в казну собственный его недавно построенный дом, находившийся в отдаленной части города, за двадцать тысяч рублей с тем, чтобы он переехал в другой назначенный ему дом подле императорского дворца. Сего еще не довольно было, но приказано проломать в его доме стену, дабы он, не выходя на улицу, мог проходить из своих комнат в покои любимца.

Делами был он обременен до чрезвычайности, ибо в звании военной коллегии президента управлял он всею сухопутною силою; в Кабинете заседал он в звании генерал-фельдцейхмейстера; инженерного корпуса был он главный начальник и над всеми крепостями главный надзиратель; в то же время занимался он учреждением Кадетского корпуса и новых кирасирских подков; смотрение за Ладожским каналом осталось за ним по-прежнему, и даже полиция, как в Санкт-Петербурге, так и в других городах, состояла в его ведении. Нельзя было большим доверием пользоваться, какое на него возлагали, и, словом сказать, ни единое дело мимо его рук не проходило. Но сие продолжалось недолго, и чрезвычайный его кредит начал помалу упадать для нижеследующих причин.

В гвардейских полках за благо рассуждено касательно состоящих в каждой роте капитан-поручиков сделать перемену и их всех оставить, поелику в напольных полках сих чинов не находилось, и, следовательно, почли их также ненужными в гвардии, почему и положено было всех их выпустить в армию и там определить каждого по чину, а именно: старших — премьер-майорами и младших — секунд-майорами. Сия столь неожидаемая перемена была совсем не по вкусу означенных господ, которые большею частию были молодые люди из знатнейших домов и желали у мест своих оставаться до того, пока не поступят в капитаны, дабы после, при выпуске, в армию вступить полковниками или бригадирами. Отцу моему препоручено означенное перемещение произвесть, и потому нельзя было миновать, чтобы по образу других не сделать показанной реформы и в Измайловском полку, в котором граф Левенвольде был подполковником. Сей находился в оное время в чужих краях и не прежде об оном узнал, как когда пособить не можно было. Чувствительность его по сей причине была столько тронута, что он от того же часа непримиримую к отцу моему возымел ненависть, почему лишь токмо он возвратился из своего путешествия, то и начал потрясать кредит и власть отца моего.

Граф Остерман, будучи недоволен, что отец мой не хотел почасту к Кабинете соглашаться с ним в мнении, а притом он умел своего брата, тогдашнего действительного тайного советника Миниха, как бы для надзирания над ним ввести в департамент иностранных дел, не упустил в сем случае вспомоществовать графу Левенвольду.

К сему присовокупилось еще, что он, не ведая тайного соглашения, состоявшегося уже между венским двором и обер-камергером, ввязался в одно такое дело, которое намерениям последнего совершенно было противно и уже отвергнуто како неудобоприемлемое. Расстроенное здоровье короля Августа Второго и вскоре ожидаемая его кончина привели кардиналу де Флери на мысль опять посадить Станислава Лещинского на польский престол; почему находящийся в Санкт-Петербурге поверенный в делах по прозванию Магнан (Маньяк) получил повеление сообщить об оном российскому двору и знатные предложить обещания, буде выбору означенного государя не будет препятствовано. Сии предлагаемые обещания состояли в нижеследующем: императорский титул признавать, известные ежегодные платить вспомогательные деньги и турков склонить, дабы они паки уступили Азовскую крепость, или буде она вооруженною рукою взята будет, то уговорить турков заключить мир неукоснительно.

С сими предложениями упомянутый поверенный в делах был у Остермана, но сей короткими словами ему отказал. После сего обратился он к отцу моему, которому вышеизображенные условия показались столь выгодны, что он, хотя дело сие и не принадлежало к его части, взялся представить об оных обер-камергеру. Сие он исполнил, но не с другим каким успехом, кроме что приобрел толь ненавистное тогда прозвание французского сообщника.

Вскоре после сего возвратившийся из Вены обер-шталмейстер граф Левенвольде, лишь токмо о вышеозначенном известился чрез обер-камергера, как употребил сей случай в свою пользу, начал на отца моего наговаривать, поступки его осуждать и изображать опаснейшим человеком.

При таковых обстоятельствах неминуемое следствие было, что о свадьбе моей совсем не стали помышлять, но старались совокупными силами разорвать с таким рвением, как будто бы она с государственною важностию сопряжена была. И так не замешкали произвесть оное в действо. Генерал-майор Бисмарк, которого граф Левенвольде перевел из прусской в российскую службу, должен был посвататься и получил ее без дальних околичностей.

В начале 1733 года воспоследовавшая кончина короля польского потревожила вторично едва восстановившуюся тишину в Европе. Тут главнейшее зависело от удачи которой-либо из участвующих держав, дабы поставить в республике новую верховную главу. Венский двор состоял с российским в наилучшем согласии с того времени, как император Римский прислал к обер-камергеру двести тысяч гульденов в подарок на покупку Шлезского господства Вартенбергского. Ни единый из сих двух дворов не желал видеть тестя короля французского[46] на польском престоле, и Бирон, упоенный мыслями сделаться со временем герцогом Курляндским, искал склонить выбор на такого кандидата, который был бы ему одному за то обязан и из признательности способствовал его намерениям в рассуждении упомянутого герцогского достоинства.

Почему как скоро в Санкт-Петербурге о вышеозначенном приключении известно стало, то определено было выбор короля польского себе предоставить, восстановлению Станислава на престол всемерно препятствовать и доставить корону Пясту, то есть природному поляку. На сей конец обер-шталмейстер граф Левенвольде, будучи снабжен богатыми векселями, отправлен к республике чрезвычайным послом.

Но деньги французские предупредили российские, и Станислав склонил уже на свою сторону примаса государства и многих иных знатных особ. А которые держались еще российской стороны, те объявили, что они без подкрепления армиею ничего произвесть не могут. Граф Левенвольде обещал им сию помощь и вскоре потом уехал. По возвращении своем в Петербург, лишь токмо представил он о состоянии дел в Польше, как неукоснительно послан к стоящим на границе войскам указ вступить в Литву и прямым путем поход свой направить в Польшу. Главная команда над сею армиею, естественно, долженствовала достаться отцу моему, поелику он был фельдмаршалом, но происходившее между им, обер-камергером, обер-шталмейстером и графом Остерманом несогласие было причиною, что его обошли, и во оскорбление его препоручена главная команда тогдашнему генерал-аншефу Лассию. Однако упомянутый корпус лишь токмо половину дороги к Варшаве совершил, как пришло известие, что Станислав от французской партии избран и объявлен королем.

В то же самое время спроведали, что при сем случае произошел раздор, и к российской стороне приверженные, по учиненном формальном на то возражении, перешли в Прагу на ту сторону Вислы, где ожидали прибытия российских войск, дабы под покровом их новый предпринять выбор короля.

Причем можно было предвидеть, что на сем сейме больше согласия и меньше шуму, нежели на первом происходило, поелику не токмо при императорских дворах об избираемом кандидате условленность совершенно, но также толпа диссидентов давно склонна была тому же самому доставить корону. Сей кандидат был курфюрст саксонской, сын покойного короля, избранию которого император римский сначала прекословил потому токмо, что он дотоле не хотел признавать Прагматической санкции[47], но как после он на то согласился и обещал обер-камергеру стараться препятствовать разделению Курляндии на воеводства, то сделался отныне единственным искателем, которого упомянутый двор желал видеть на польском троне.