Олег Курылев - Победителей не судят

• Название: Победителей не судят
• Автор: Олег Курылев
• Издательство: ACT, Астрель-СПб, ВКТ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068266-9, 978-5-9725-1819-7, 978-5-226-02564-8

1945 год. Бортстрелок ночного бомбардировщика Королевских ВВС Великобритании Алекс Шеллен летит бомбить Дрезден.

Город, в котором он родился и вырос. Ему предстоит выбрать между верностью его новой родине, присяге и королю — и жизнями друзей и родственников, которые могут погибнуть от его бомб.

Алекс Шеллен сделает свой выбор.

И дорого заплатит за это решение.

---

А в марте, это было шестнадцатого, в четверг, мы вылетели на разведку. Тогда уже вовсю готовилась операция по высадке и постоянно требовались разведданные по разным зонам. Мы вылетели на безнадежно устаревших к тому времени «Харрикейнах», хотя как раз для разведки эти «летающие баржи» вполне подходили. Благо что от армий и корпусов Люфтваффе во Франции и Бельгии оставались только жалкие призраки. Нам подвесили резервные баки, снизу, ближе к хвосту, что даже улучшило взлетные характеристики — из-за утяжеления хвоста мы перестали перекувыркиваться при старте. Я слышал, — усмехнулся Каспер, — что русские при взлете на наших «Харрикейнах» сажают на хвост механиков, которые в момент отрыва спрыгивают, а потом, потирая синяки и ссадины, долго костерят наших конструкторов. Короче, когда наша семерка уже легла на обратный курс и все дружно включили насосы и переключились на дополнительный бак — и я в том числе, — мой двигатель тут же стал глохнуть.

Ты знаешь, такое бывает при резком пикировании, особенно на «Темпестах», но я-то шел ровно. В общем, я успел только сообщить ведущему об отказе мотора и снова переключился на основные баки. Мотор заработал. Я тут же его заглушил, решив сначала спланировать пониже, а потом запуститься и на остатках бензина совершить посадку. Можно было, конечно, прыгнуть, но это означало неминуемый плен, а если посчастливится сесть на пустынной полянке, то, даст Бог, устранишь неисправность и взлетишь. — Каспер потер шрамы на лбу и вздохнул. — Да… Сесть-то я сел, да только так, что о ремонте не приходилось и думать. Разбил голову. С час висел вверх тормашками без сознания. Хорошо, что не случилось пожара.

Когда я пришел в себя, то долго не мог понять, что произошло: перевернулся ли я дома при посадке или меня сбили немцы. Потом в мозгах немного прояснилось, и я первым делом нажал кнопку уничтожения «IFF»[31]. Что было дальше, я уже частично тебе рассказывал. Но не все. Будучи под следствием в Оберурзеле, я не стал скрывать, что оказался на территории противника в результате поломки самолета. Немцы знали, что из-за плохой погоды в те дни в районе франко-бельгийской границы воздушных боев не было. Не скрывал я и места своего приземления, ведь я был уверен, что «IFF» уничтожен. В то время в Люфтваффе еще живо интересовались всеми случаями наших аварийных посадок. Вели какую-то там статистику, а главное — охотились за системой радиоопознавания. В общем, через пару дней они нашли мой «Харрикейн». Там ведь не так и далеко. Помогли им опять же добрые местные крестьяне. Следователь даже показал мне фотографию: мой «Харри» лежит вверх копытами с большой дырой в боку позади фонаря — след от взрыва системы. Но не это главное, знаешь, что он сказал?… Не догадаешься. У меня был перекрыт кран топливопровода дополнительного бака! Затянут намертво. Тот, что возле самой канистры.

Каспер достал новую сигарету. Алекс молча ждал.

— Моя первая мысль — механик. Мой Биггс забыл открыть кран после заправки. Но, понимаешь, Алекс, если бы это был кто-нибудь другой, а не Толстый Бигги, я бы мог еще допустить подобное. Но Биггс… У него есть даже песенка, которую он сам сочинил, да так ловко. Это своего рода инструкция, рифмованный перечень всех действий, которые необходимо сделать механику перед вылетом его самолета. Перед каждым стартом он обходил истребитель и пел эту свою песенку. На мотивчик:

…Жила-была мышка Мауси
И вдруг увидала Котауси…

При этом еще и пританцовывал. У нас даже говорили: «Погода завтра будет плохая, так что Биггс не споет своей песенки». Нет, Биггс отпадал. И вдруг я понял — Энтони Осмерт! Наш виртуозный инструктор и мой должник, вот кто мог это сделать. В то утро он ошивался на аэродроме, поучал кого-то из новичков. Он вполне мог отвлечь Биггса и закрыть кран. Он знал, что мы переключимся на допбаки еще над континентом. Он знал также, что по радио ничего путного я сообщить не смогу. Просто не успею. «Заглох двигатель, задайте там трепку мотористам». Вот и все. Он был уверен, что я прыгну, истребитель — вдребезги, и концы в воду. Даже если я останусь жив и вернусь, то никогда ничего не докажу, а если упаду в море, то и вовсе все шито-крыто. Вот так.

Каспер замолчал.

— Ты об этом еще кому-нибудь рассказывал? — спросил Алекс.

— Конечно нет.

— А Осмерту, когда встретил его здесь?

— Напрямую тоже нет. Когда я увидел его в лагере, то сперва не поверил своим глазам: Осмерт — и здесь. Видимо, у нас и впрямь стало туго с летчиками. Меня он не узнал, а я решил до поры до времени не обнаруживать своего присутствия и держаться от него на расстоянии. В четырехтысячной толпе это было не так трудно. А после войны, если мы оба останемся живы и вернемся домой, будет видно. Спускать этому негодяю я вовсе не намерен.

Но через несколько дней в клубе я увидел Осмерта в компании картежников. Играли, правда, на дурацкие лагерные бумажки, но этот джентльмен снова швырял на стол долговые расписки. Я не сдержался, подошел и при всех заявил, что ему не следовало бы делать новые карточные долги, пока он не расплатился по старым.

Видел бы ты его рожу! Я и сумму назвал. Когда он пришел в себя, то стал все отрицать. Мол, ничего мне не проигрывал и вообще плохо помнит, кто я такой. Присутствовавший при этом старший офицер спросил, подтверждаю ли я все сказанное. Я дал слово офицера. Он обратился к Осмерту, и что ты думаешь? Эта шельма, не моргнув глазом, тоже дал слово офицера. Тогда я заявил, что готов немедленно при всех написать кому-нибудь из нашей эскадрильи и попросить прислать подтверждение моим словам с подписями не менее десяти свидетелей. Меня поддержали.

Наш старший офицер, уинг командор Кларк велел принести перо и бумагу. Я тут же написал своему кузену — он тоже летчик нашей авиагруппы — и попросил его выполнить мое поручение. Кларк выразил надежду, что письма такого рода не должны вызвать подозрений у немецкой лагерной цензуры, так что через полтора-два месяца все выяснится.

— Когда это было? — спросил Шеллен.

— Четыре недели назад. Но это не все. В тот же день я подкараулил Осмерта и сказал, что его вранье насчет карточных долгов далеко не главное. За ним числится кое-что и покруче, и я располагаю доказательствами, чтобы отправить его за это на виселицу. Насчет доказательств я, конечно, блефовал, но по его роже понял, что попал в точку. Он что-то там проблеял, а я повернулся и ушел. А после налетов на Дрезден этот лодырь и прохиндей одним из первых записался в трудовой отряд. Ясное дело — он попросту решил смыться. Куда угодно, только подальше от меня. Если письмо с подтверждением моих слов о карточном долге придет, а его, Осмерта, рядом не окажется, то, как говорится, засуньте вашу бумажку куда подальше. Поэтому я последовал за ним сюда.

— А как думаешь, Осмерт поверил, что ты сможешь что-то доказать про тот случай с краном? — спросил Алекс.

— Сейчас он, конечно, уже все обмозговал, успокоился и уверен, что опасаться нечего.

Впоследствии Алекс неоднократно вспоминал этот разговор. Если бы он мог тогда хоть как-то предвидеть, какие последствия для его друга будет иметь эта история уже в ближайшие дни…

На следующий день Алекса откомандировали в базовый филиал под Радебойлем. Нужно было отсортировать и привезти почту, какие-то лекарства и что-то еще. Прошел слух, что привезли двойную, а то и тройную порцию посылок, причем из Аргентины. Последнее уточнение придавало слуху большую достоверность. Шеллен, как свободно говорящий по-немецки, был придан в помощь заместителю Гловера, сухопарому, неразговорчивому офицеру по фамилии Скотт, находившемуся в плену уже более двух лет. С ними были охранник и двое незнакомых унтер-офицеров, ехавших в том же направлении по своим делам.

Большую половину дня Алекс с остальными сначала трясся в автобусе, потом шел пешком по автобану, асфальтовое полотно которого местами было разорвано, так что то и дело приходилось, увязая в раскисшей почве, обходить воронки. Затем они снова ехали на попутном грузовике, устроившись на мотках каких-то кабелей или шлангов. Из разговора немцев он узнал, что англичане бомбили Хемниц, но город, прикрытый низкими тучами, почти не пострадал. Алекс попытался завязать с ними разговор, но один из унтеров вдруг вытащил из кобуры пистолет и направил его прямо в лоб пленного. Он что-то сказал про английских свиней и про то, что, если сейчас в небе появится хоть один вражеский самолет, он пристрелит обоих англичан (то бишь тех самых свиней) при попытке к бегству.

В лагере и в самом деле оказалось несколько тысяч человек. Большая партия пришла буквально пару часов назад и за неимением крыши над головой расположилась на скамейках возле футбольного поля. Переговорив с некоторыми из «местных», Алекс понял, что тайные надежды «дрезденцев» на аргентинские (а равно и на все прочие) посылки не оправдались. Здесь было еще голоднее. Все лагерные магазины, кроме одного, закрылись, а тот, что работал, имел в своем ассортименте низкосортное потрескавшееся мыло да заплесневевшие немецкие сигареты. Не лучше обстояло дело и с лекарствами. Подвезли, правда, какой-то дезинфицирующий раствор. Прямо в десятилитровых канистрах из-под бензина. Что же касается почты, то ее было много. Она пылилась целыми тюками в почтовом пакгаузе, заваленном пустыми коробками.