Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

• Название: Пятьдесят девственниц
• Автор: Вадим Шакун
• Издательство: Интернет-идание
• Жанр: Эротика

Захотелось переиначить «Сатирикон» Петрония. Получилось что-то совсем-совсем другое. В общем, детям, наверное, не стоит читать.

---

— Ладно, идем в сарай, получишь свое и сразу же уходи, — сказала она. — А то, ей-ей, выдам!

Зайдя в сарай она тут же задрала шубу вместе с платьем и сорочкой, а я, ощущая, что сил у меня никак не хватит, в поспешности полез в карман за травой.

— Ну, скоро ты? Я же мерзну! — прикрикнула она.

По счастью препарат мой действовал очень сильно.

— Вот же, охальник! — сказала Найрена, когда все повторилось два раза. — И через год мне покоя не даешь! Угораздило же меня с тобой, душегубом, связаться. А что, баронесса, и правду, была хороша?

— Ах, милая Найрена, ты — гораздо лучше! — сказал я, входя в нее напоследок. — Передай же привет своей милой матушке!

Расставшись с юной Найреной, я поспешно бросился нагонять своих товарищей. Быстрые Глазки, услышав мой рассказ, только затылок почесала.

— Не странно ли, Бес В Ребро? Считая тебя порядочным человеком, она бы в твою сторону и не посмотрела, а тут! — сказала она.

— Быть может, это следует из странностей женской логики? — предположил я.

— Пожалуйста, — сердито нахмурилась Глазки. — Не унижай при мне женщин. Ведь, все-таки, я одна из них.

— Иногда ты настолько на них не похожа, — пришлось признать мне.

— А я? — вмешалась миленькая маленькая Трина.

— А ты — мой маленький любезный дружок, — сказал я, — и слишком мала, чтобы считаться женщиной.

Шли мы не долго, а, пройдя всего шесть миль, остановились в том самом городке, где я, почти год назад, купил Трину, ибо девочка, и впрямь, соскучилась по своим родным, мы же посчитали, что будет слишком жестоко, находясь так близко от ее дома, в него не заглянуть.

— О, сударь, ваши пять серебряных монет, так помогли прожить нам этот год, — призналась вдова-башмачница. — Ах, Трина, моя милая Трина, ты так похорошела.

Действительно, мой милый дружок, которому пошел уже одиннадцатый год, на фоне своих худосочных сестер и братьев, смотрелась, как достаточно развитая, сытая, уверенная в себе девочка.

— Знаешь, Бес, как все хорошо получилось — тихо шепнула мне на ухо Глазки. — Я ведь понимаю, что, когда ты забирал нашу маленькую Трину отсюда, ты меньше всего думал о том, чтобы сделать доброе дело.

— Но причинить ей зло я тоже не хотел, — сердито ответил я. — Так ли уж плохи наши с ней игры?

— Ты спрашиваешь об этом меня? — усмехнулась Глазки. — Я была бы неправедным судьей.

Башмачницу я попросил постелить нам втроем: мне, Денре и Трине, однако спать нам вовсе не пришлось.

— Знаешь, папочка, а моя мама, хотела бы, чтобы ты подарил золотой моей старшей сестрице Дине, — сказала устраиваясь между нами наша невинная девочка.

— Трина, это почти те деньги, за которые Бес купил тебя, но ведь тебе было с нами не слишком плохо — шепнула Глазки. — Неужели ты хочешь, чтобы твоя сестра лишилась девства за деньги и осталась тут? Ведь не можем же мы забрать и ее с собой, коль скоро Бес мечтает идти на далекий север.

— Вам вовсе не обязательно идти со мной, — пришлось признать мне.

— Чем прикажешь заняться? — грустно спросила рыжеволосая плутовка. — Искать дурачков в Заячьем Зубе, чтобы выудить у них пару серебряков?

— Глазки, они живут так бедно, — еще тише сказала Трина. — Матушка уже водит домой мужчин за деньги. Скоро этим займется и сестрица.

— Будь проклято наше время! — рассердилась Глазки. — По крайности, золотой — совсем не плохая плата за девство. От себя я добавлю еще один, если никто не скажет слова против.

Никто из нас не сказал. Старшей сестрице Трины едва исполнилось тринадцать. Сначала она немного заробела, но присутствие сестры и то, что я не слишком торопил, помогли ей, даже, получить от любовных игр некоторое удовольствие.

Кроме этих двух золотых, мы подарили утром вдове-башмачнице еще один — за постой, и вновь отправились в путь.

71

Меж тем, финансовые дела наши пришли в окончательное расстройство и оставалось у нас, в совокупности с медью и серебром, никак не более двадцати золотых. Крикун непрестанно ворчал, что все это из-за моей неумеренной страсти к девственницам и из-за того, что дарю я им по золотому, Глазки же и милая Трина меня нисколько не упрекали.

— Послушай, мой верный товарищ, — сказала в одной из таверен, где мы ночевали Глазки. — Пред нами сейчас открывается две дороги. Одна из них идет по равнине, где умеренный климат, но она чрезвычайно длинна. Другая идет через горы, где царит лютый мороз, но и она имеет некоторые удобства.

В ответ на мои расспросы касательно этих удобств рыжеволосая плутовка ответила, что дорогу эту иначе, чем Дорогой Сорока Монастырей не зовут, ибо обители расположены там на каждом горном перевале, а всем праведным в вере путникам монахи и монахини охотно дают приют. Если же путник проявит и свою святость, то плата за постой и еду не взимается вовсе.

В ответ на мой резонный вопрос, нам-то как проявить свою святость, спутница моя только рассмеялась.

— Много ли ты видел персон, в святости своей, умеющих проявить такое чудо, как с первого же взгляда отличить девственницу от не девственницы? — спросила она.

После чего мы еще некоторое время обсуждали этот вопрос. Меня смущало, а ну, как не использую я, в таком случае, магию для плутовства? Глазки же резонно возражала, что способность моя различать сей факт, не приобретена моими магическими занятиями, а является целиком даром Инкуба, и могу я использовать оный по своему усмотрению.

После продолжительных обсуждений, немало убежденный разумностью ее доводов и скудостью нашего кошелька, я на данную роль согласился.

Сделался я тут же святой старец, именем Светоч, долгие годы пребывавший в отшельничестве, не вкушая ничего, кроме воды и хлеба, а спутники мои — паломниками, привязавшимися ко мне под воздействием моих проповедей. Следовали же мы в столицу Королевства, дабы посетить Храм Кадастра, где можно увидеть лики всех Богов, Духовным Советом нашего Королевства признанных добрыми. Посещать же решили исключительно женские монастыри, ибо в мужских от способности моей толку не было бы.

Сразу же понял я все неудобство своего нынешнего состояния, ибо, когда добрались мы в женский монастырь, озябнув среди вьюги и адского холода, то монахини, заслышав о моей святости, так и подали мне за ужином, кусок черного хлеба и жбан ледяной воды.

Хорошо еще, у Глазок хватило ума потребовать, чтобы воду эту для меня подогрели. Так и давился я скудной сей трапезой, покуда хозяйки, в купе с моими спутниками, поглощали жирных монастырских каплунов, зажаренных с орехами. Крикун, правда, тоже смог проявить человеколюбие и спрятал во время ужина в карман целую ляжку, за что я разом простил ему половину предо мной прегрешений.

В отместку монахиням, я тут же, за трапезой, упрекнул их громогласно, что, де, в монастыре, где собралось их так много, должна была-таки оказаться и хоть одна девственница, и долго еще говорил о падении современных нравов.

В следующем монастыре повторилось то же самое. Правда, девица там одна все же оказалась, и была это юная послушница лет двенадцати. Ее-то я, озверевши от скудной пищи, состоявшей из черствого хлеба с солью под кипяток, привел в пример всем остальным, как единственную надежду на то, что сия обитель достигнет некогда праведности.

Спутники мои, с постным видом и ежеминутно мне кивая, ели при этом вымоченные в вине и запеченные на угольях полосы мяса со спин молочных ягнят и, будь славен Крикун, — он утаил для меня пару кусочков.

Монахиням, должен признать, кусок в горло не лез и смотрели они на меня испуганно.

В третьем монастыре кормили не роскошно — очевидно слух о моей святости сюда уже дошел. Друзья мои уплетали пироги с квашенной капустой и запивали жиденьким винцом, я же, едва не подавившись хлебной коркой, нашел среди монахинь единую девственницу — а ей оказалась старая дева лет пятидесяти — и объявил единым столпом веры и целомудрия во всем Королевстве. Крикун смог утаить для меня один надкусанный пирог.

Так добрались мы до монастыря, что именовался Обителью Вечной Святости, где испытал я некоторое удивление.

Мать настоятельница — женщина еще молодая, но выглядевшая весьма устало, — пригласив нас в трапезную, где уже сидело полтора десятка монахинь и послушниц, тут же предложила мне, кроме хлеба, горячий отвар из трав и сделала это столь любезно, что, опасаясь, как бы не вмешался кто-нибудь из моих спутников и не попросил для меня простой воды, я поспешил согласиться.

Ужин при том, подали скромный, но сытный, причем, не смотря на слухи обо мне, которые она, конечно же ведала, дама эта, перед каждым блюдом спрашивала, не будет ли мне угодно опробовать.

Ужасным усилием воли я заставлял свою голову отрицательно качаться из стороны в сторону, о том же, что потрясло меня более всего, не преминул обмолвиться вслух.