Георг Лукач - К истории реализма

• Название: К истории реализма
• Автор: Георг Лукач
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы,
• Жанр: Философия
• Год: 1938

"Я позволил себе собрать эти статьи воедино только потому, что их основная тенденция не лишена актуальности. Во-первых, у нас еще распространены - хотя и в более скрытой форме - вульгарно-социологические теории, стирающие разницу между величием подлинной классики и натуралистическим эпигонством. Во-вторых, современный фашизм делает все для того, чтобы исказить и фальсифицировать историю литературы. Его лакеи забрасывают грязью великих реалистов прошлого или стремятся превратить их в предшественников фашизма. В борьбе с реакционными тенденциями новейшей буржуазной литературы мы должны строго разграничивать подлинный реализм в искусстве от всякого распада и вырождения.

В действительной истории существует, конечно, много незаметных переходов. Изучение их очень существенно для истории литературы, и я надеюсь в будущем к ним обратиться. Однако анализ переходных этапов, даже самый тщательный, не должен заслонять от нас главного - необходимости бороться с различными традициями буржуазного вырождения, сохранившимися в виде пережитков и в нашей литературе. Только в процессе преодоления подобных пережитков может развиваться социалистический реализм.

Автор этой книги старался содействовать скорейшему освобождению нашей литературной теории от представлений, несовместимых с идеей социалистического реализма. В какой мере это ему удалось, может сказать только читатель".

Георг Лукач

Москва, июль 1938 г

---

Но опасность литературной манерности имеет у Гейне более глубокие причины, коренящиеся в диссонансах его мировоззрения. Гейне с полным основанием борется против берневского противопоставления "таланта" и "характера". Он с полным правом подчеркивает свободу поэта, он видит эту свободу в добровольной связи с великими политическими, течениями его века. Но, полемизируя против ограниченной концепции "твердости характера", Гейне часто впадает в нигилистический скептицизм. Этот скептицизм отражается и на стиле его как элемент манерничанья.

Опасность литературной манерности возникает у Гейне не только в виде игры в остроумие, но и со стороны чрезмерного лиризма.

Гейне нередко стоит под угрозой превращения своего подлинного, глубокого лирического чувства в сентиментальность. Он чувствует эту опасность и чаще всего устраняет сентиментальность удачными ироническими вставками. Но ироническое разложение чувства есть глубокая и потому оправданная ирония только в том случае, если само это чувство было чувством подлинным. Ироническое разложение сентиментальности остается пустым остроумием. (Совсем другое дело, разумеется, когда Гейне издевается над сентиментальным мещанством. У сентиментальности Гейне также имеются свои причины; они коренятся в его неумении диалектически понять процесс общественного развития. Касаясь материальных основ общественного развития, Гейне чаще всего стоит на точке зрения механического материализма и, чувствуя, что благодаря этому получается недостаточно гибкое объяснение движения общества, он "дополняет" механическое объяснение сентиментально-эмоциональной приправой. Гейне отлично понимает эту ограниченность механического материализма: "Сентиментальность есть отчаяние материи, которая не удовлетворяется сама собою и мечтательно, неопределенным чувством стремится к чему-то лучшему".

Эти слабости Гейне объясняют его популярность среди мелкотравчатых либеральных публицистов, считающих его "отцом фельетона".

Для памяти Гейне гораздо менее опасны реакционные литературные критики (начиная с Пфицера, теоретика швабской школы, и кончая фашистом Бартельсом), чем эта популярность у людей, к которым он во всех отношениях питал глубочайшее и законнейшее презрение.

Основная линия поэзии Гейне направлена в сторону творчества популярного и в то же время глубокого, охватывающего все вопросы данной эпохи в их существе.

Буди барабаном уснувших,
Тревогу безустали бей;
Вперед и вперед подвигайся —
В том тайна премудрости всей.
И Гегель и тайны науки —
Все в этой доктрине одной…

Глубина поэзии Гейне вытекает из исторически правильного постижения современной ему действительности. Он близок нам именно потому, что в его творчестве нет ни апологии средневековья, ни преклонения перед прозой капиталистического мира.

По отношению, к романтической лирике Гейне занимает счастливую переходную позицию; он беспощадно разрушает иллюзии прошлого и в то же время поэтически правомерно использует эти иллюзии и эту тоску об их разрушении в качестве элемента глубокой поэзии. В своих "Признаниях" Гейне рассказывает об одном интересном своем разговоре с Гегелем."…Я стал в мечтательном тоне говорить о звездах и назвал их местопребыванием блаженных душ. Но учитель пробормотал себе под нос: "Звезды, гм! гм! Звезды не более как светящаяся сыпь на небе". — "Но, бога, ради! — вскричал я: — Стало быть, там наверху нет счастливой местности, где добродетель получила бы награду после смерти?" Но он, пристально глядя на меня своими бледными глазами, резко сказал: "А вы хотите еще получить на водку за то, что ухаживали за вашей больной матерью и нe отравили своего брата?" В дальнейшем Гейне развивает этот контраст, лежащий в основе его искусства, контраст романтических настроений и разложения их посредством иронии. Он открывает все новые, более грандиозные элементы эмоционального очарования природы. Так например, он первый в Германии открыл монументальную поэзию моря — и в то же время он наносит мощные удары фальшивой романтической гармонии, разрушает наивно-ограниченное единство человека с природой.

Волны журчат своим вечным журчанием;
Веет ветер, бегут облака;
Блещут звезды, безучастно холодные,
И дурак ожидает ответа.

Гейне написал много стихотворений, в которых он просто осмеивал пошло-сентименталыные мещанские иллюзии. Но самые глубокие его стихотворения возникли на почве диалектики исторически неизбежного появления и разрушения иллюзий. Лирическая правомерность, несравненное очарование гейневской поэзии объясняются имению тем, что он сам испытывает чувства, которые так беспощадно разрушает. Вместе с углублением его понимания общественных отношений эти иллюзии тускнеют, поэт утрачивает свою прежнюю веру, и все же эти наивные чувства нельзя вырвать из сердца Гейне.

В последний период творчества Гейне это приводит его поэзию к глубокой двойственности. Иллюзии потускнели, и тем не менее они привлекательны для сердца поэта. Ироническое разрушение иллюзии приобретает особую углубленность. Это не обязательно игра в остроумие, как у молодого Гейне. Разложение романтических чувств содержится уже в самом их изображении, в скорбном, лишенном внутренней уверенности ритме. Это придает поздним стихам Гейне особый неподражаемый oттенок, который, пожалуй, наиболее четко выражен в стихотворении "Бимини":

Бимини! При этом звуке
Сердце вдруг затрепетало
У меня в груди — и грезы,
Грезы юности воскресли.
И в венках своих засохших
На меня печально смотрят…
Пенье мертвых соловьев
Раздается надо мною…
Соловьи поют и стонут,
Точно кровью истекают…
И, охваченный испугом,
Я вскочил-вскочил так быстро,
Так порывисто я двинул
Всеми членами больными,
Что мгновенно распоролись
Швы в моей дурацкой куртке…

Но поэтическое использование эмоционального наследия романтики имеет у Гейне и другое направление. Возрождая народные элементы поэзии прошлого, Гейне непосредственно ставит его на службу популярной революционной поэзии. В несравненной "Песне ткачей" и, во многих частях "Германии" ему удается превратить демократический тон романтической народной поэзии в революционный обвинительный акт или в победную песнь. Да и в позднейшей гейневской поэзии имеется масса примеров использования народной поэзии непосредственно или в иронически видоизмененной форме для революционных целей, для разоблачения поэтически замаскированного убожества социальной действительности.

Гейне удается применить популярно-демократический элемент поэзии прошлого таким образом, что элегия непосредственно превращается в торжественный гимн грядущей народной революции. Победителем средневековья выступает не капиталистическая проза, а поэзия революции. Лучше всего это выражено в позднейшем стихотворении Гейне "Карл I":

В темной чаще леса спряталась избенка;
В той избенке ветхий угольщик живет,
И сидит король там…. нянчит он ребенка
И так тихо, грустно песенку поет:
Баю-баю… В хлеве заблеяли овцы…
Что это в соломе шевелится так?
Спи! Но как сквозь сон ты страшно улыбнулся!..
Да… Ведь мне понятен на челе твой знак.
Баю-баю-баю! Умерла кощурка —
На тебе я вижу этот страшный знак —
Будешь человеком… топорам замашешь…
Что в лесу деревья задрожали так?

В угольщике старом веры уж немного;
Дети их не будут… — баюшки-баю!
Да, они не будут больше верить в бога,
И еще-то меньше — верить в короля.
Умерла кошурка… радость резвым мышкам…
Баю-баю-баю!.. весь я изнемог…
Нас поднимут насмех; мы смешны им будем;
Я — король здесь долу, а на небе — бог.
Изнемог я… Сердце у меня изныло;
С каждым днем мне хуже… Спи, дитя, не плачь!
Баю-баю-баю! Я ведь это знаю,
Знаю: ты, малютка, будешь-мой палач!
Колыбельной песнью я тебя баюкал —
Этой, самой песнью я себя отпел
Прежде ты мне срежешь волосы седые…
Вот топор у шеи слышу зазвенел…
Что это в соломе так зашевелилось?
Покорил ты царство — мышка весела.
Ты ведь мне от шеи голову отрубишь…
Да, играет мышка: кошка умерла.

Что это в соломе так зашевелилось?
Заблеяли овцы, слышен стон и вой.
Умерла кошурка: мышка зарезвилась…
Баю-баю-баю… Спи, палачик мой!

Гейне действительно является последним романтическим и в то же время первым современным поэтом. В этом отношении он не имел никаких последователей, да и не мог их иметь в Германии. Только Георг Веерт, менее отягощенный наследием немецкого романтизма, в более чувственной, более плебейской форме продолжает линию Гейне. Поэтическое наследие Гейне начинают по-настоящему открывать и оценивать только теперь, после устранения из нашей литературы формалистических предрассудков позднейшего буржуазного искусства.