Лев Корнешов - Пуля для безнес-леди

• Название: Пуля для безнес-леди
• Автор: Лев Корнешов
• Жанр: Детектив

---

Настя кивнула.

- Он тебя хорошо помнит и передает привет.

- Тоже друг нашелся...

- Скорее, наставник... Все записи бесед с тобою у него аккуратно подшиты в папочки, пронумерованы и проштемпелеваны... На каждой - гриф "Совершенно секретно". И стали доверительные беседы рапортами и отчетами агента... Хочешь, обнародуем? В наше демократическое время такое делается просто...

- Значит, я служила обыкновенной сексоткой?

- Ну, не совсем обыкновенной... Твои отчеты отличались наблюдательностью, точными оценками людей... Кое-кто в результате даже должен был покинуть стены университета. Вот так-то, милая...

- Сволочи вы! - прошипела Настя. - Хоть вешайся - в угол загнали!

- Успокойся, не ты первая. И повыше тебя рангом люди почитали за честь сотрудничать с нами. Не в угол тебя законопатили, а на крючок посадили. Придет время, поумнеешь - ещё спасибо скажешь.

Тигрица, гуляющая сама по себе

Алексей отбыл в свои закордонные дали, и Настя стала приспосабливаться к новому для себя образу жизни замужней дамы, у которой супруг трудится "за бугром", следовательно, она хорошо обеспечена, может себе позволить и модные туалеты, и "Шанель" № 5 и обед с близкими подругами в ресторане.

Свое новое состояние она не без юмора определила так: "Тигрица, гуляющая сама по себе". В её нынешнем положении были плюсы, но были и минусы.

Люська Заболотина и другие девицы из редакции считали вполне естественным, что возле неё постоянно вертится Миша Кушкин: старый друг, бой-френд, как стали говаривать в московском полусветском обществе, приятель Алексея Дмитриевича, а тот, между прочим, вдали от родины, следовательно, и от молодой жены. Надежнее иметь дело с приятелем мужа, чем неизвестно с кем. А Настя вдруг остро почувствовала, что это такое - бабье одиночество. Возраст у неё уже катился к четвертаку, жизнь требовала свое совсем не рублями. Она впервые узнала, что это такое - проснуться глубокой ночью, долго лежать с открытыми глазами и наконец задремав, утром очнуться на измятой простыне. Часто ей теперь не хотелось после работы возвращаться домой. Огромная квартира, гулкая и необжитая, вызывала неясные чувства беспокойства, тревоги, неустроенности. Так бывает, когда вдруг оказываешься на перекрестке дорог и не знаешь, куда идти.

Настя стала допоздна засиживаться в редакционной кофейне - все-таки вокруг были живые люди. Коллеги-журналистки быстро поняли выгоду дружбы с Настей - всегда можно перехватить деньжат до зарплаты, подсунуть ей прочитать свою статейку - пусть замолвит словечко в секретариате, авось и в номер поставят. Настя охотно со всеми общалась, но близко ни с кем не сходилась, её лучшими подругами по-прежнему оставались Нинка и Эля.

Она много печаталась, но стала тщательнее отбирать темы для материалов, советовалась с Русланом Васильевичем, доверяя его чутью и опыту. А писать было о чем. Было лето 1991-го. По Москве прокатывались многотысячные демонстрации. В их первых рядах шли лидеры демократов Попов, Афанасьев, Коротич, Бурбулис, какие-то люди, ещё вчера числившиеся на рядовых должностях научных сотрудников и штатных пропагандистов марксизма-ленинизма. Они и их сподвижники выдвигали не очень ясные программы, но речи были страстными и категоричными.

Похоже, Москвой и страной начинали управлять посредством митингов и воззваний. Партия на глазах разлагалась и сдавала одну позицию за другой.

Главный редактор нервничал, на планерках срывался на крик, но он уже газетой не руководил - что печатать, а что нет, решал секретариат и тот самый зам. главного - Юрий Борисович Фофанов - который сменил Алексея и прочно числился в редакционных демократических лидерах.

Но Главный не желал сдаваться, он регулярно ездил в ЦК на своей черной "Волге", привозил какие-то указания, оглашал их на планерках под ироничные улыбки журналистов. Выполнять их никто не собирался.

Грядущие перемены приобретали вполне реальные очертания.

На одной из пресс-конференций Настя подошла к идеологу демократов экономисту Василию Селюнину.

- Для вашей газеты я интервью не дам, - обычно доброжелательный Селюнин в этот раз был чем-то раздражен.

- А я и не прошу интервью, - сказала примиряюще Настя. - Я хочу сама понять, что происходит, что с нами будет.

- Ищите других пророков, - Селюнин не хотел говорить и только мягкость и интеллигентность мешали ему повернуться спиной и уйти.

- Пожалуйста, ответьте мне всего лишь на один вопрос, без записи и не для публикации, только для меня. Какой вам видится судьба партии, КПСС?

У Селюнина озорно блеснули глаза, с него сошла вялость:

- Вы помните слова Ленина о глиняном колоссе?

- Это в который ткни - и он рассыплется? - догадалась Настя, вспомнив этот часто мелькавший в марксисткой литературе эпизод из жизни молодого Ульянова.

- Вот именно! КПСС вскоре рассыплется, и эти осколки-обломки уже никто не сможет собрать-склеить. А её гигантское имущество будет национализировано...

Селюнин незаметно для себя увлекся и стал развивать мысль о том, что зданиям райкомов и обкомов найдется лучшее применение, поликлиники, больницы и санатории 4-го управления станут общедоступными, ибо все привилегии они, демократы, ликвидируют, гигантские средства, накопленные КПСС, будут использованы для поднятия жизненного уровня народа и процветания государства.

- Вы романтик, Василий Трофимович, - вздохнула Настя.

- В чем вы сомневаетесь? - напористо спросил Селюнин. - В том, что КПСС изжила себя, что она терпит сокрушительное поражение?

Настя покачала головой:

- Нет, это мне ясно, вопрос только в сроках. Но я не верю в то, что будут ликвидированы привилегии, исчезнет номенклатура, злоупотребления властью и традиционный для России чиновничий бандитизм... Вы не обидитесь, Василий Трофимович, если я скажу более резко?

Селюнин уже не торопился завершать разговор, он смотрел на Настю с тревожным напряжением.

- Отчего же? Валяйте, высказывайтесь...

- Мне кажется, что идет примитивная борьба за власть. Две стаи, простите, сошлись в смертельной схватке. И я боюсь, что прольется кровь...

- Этого опасаюсь и я, - тихо сказал Селюнин. - А вы сегодня с кем? Я читаю ваши статьи, они очень искренни и злы, вы могли бы принести большую пользу нашей молодой демократии...

- Увольте, - развела шутливо руками Настя, - я ни с кем. Кошка, гуляющая сама по себе среди больших и мелких хищников.

- Вам не дадут долго гулять в одиночку, - грустно прокомментировал Селюнин. - Сейчас время команд. Одиночки в лучшем случае выбывают из игры...

- А в худшем?

- Здесь возможны разные варианты, - уклонился от ответа Селюнин.

У Насти этот разговор оставил тягостное впечатление. Она видела, что Василий Трофимович тяжело болен - круги под глазами, тяжелое дыхание, вялый взгляд, затемненная кожа на скулах. Наверное, сердце пошаливает. И не мудрено. Последние годы у него не было постоянной работы, перебивался гонорарами от проскочивших по недосмотру "кураторов" из ЦК немногих публикаций. И она понимала, почему он отказывался дать интервью её газете когда-то из этой газеты его "выперли" практически с волчьим билетом. Он не сломился - продолжал отстаивать свои нестандартные экономические идеи, которые в новых условиях становились теперь не по вкусу уже набиравшим силу демократам.

И ещё она чувствовала, что Селюнин прав в главном - КПСС или, как просто говорили "партия", накануне развала. И хотя внешне все выглядело благополучно: ЦК издавал множество постановлений, генеральный секретарь постоянно кого-то "приветствовал", было множество официальных встреч, функционировали райкомы и парткомы, на фасадах зданий, как и многие годы кричаще алело: "Слава КПСС", однако же появилось множество признаков, которые свидетельствовали, что механизм огромной и, казалось, всеохватной партийной машины пробуксовывает, работает на холостом ходу. Раньше лозунг "Партия и народ едины!" был привычным, в меру демагогическим, сейчас же партия и народ стали существовать как бы отдельно друг от друга.

Особенно Настю умиляло это - "Слава КПСС" - выходило, что КПСС, то есть партия, прославляла саму себя. Однажды она представила, что было бы, если бы на редакционной летучке она поднялась, набрала побольше воздуха в легкие и завопила: "Слава Насте Соболевой!" В психиатричку не отправили бы, но обратиться к психиатру обязательно бы посоветовали.

Словом, Селюнин лишь подтвердил то, что она интуитивно чувствовала, со свойственной ему прямотой сформулировал настроения, которые полунамеками проскальзывали в ответах интервьюируемых ею именитых собеседников. Она понимала, что какая-то тайная деятельность Олега Петровича, внезапное решение Алексея жениться на ней, "наследство" от родственницы, о которой она ничего не знала - все это звенья единой цепочки, и они связаны с событиями, происходящими в стране. Ее это очень беспокоило, но поделиться сомнениями и подозрениями было не с кем. Нинка, лучшая подруга, крутилась, как заводная, на всевозможных тусовках, упрашивала Настю брать её с собой на презентации и приемы, где знакомилась с иностранными журналистами и коммерсантами, которые в эти месяцы заполонили Москву. "Мне бы заарканить какого-никакого забугорного мужичка, - откровенно делилась она с Настей, и прощай, немытая Россия!" Настя возмутилась: