Бернар Эйвельманс - Великий морской змей

• Название: Великий морской змей
• Автор: Бернар Эйвельманс
• Жанр: Природа и животные

---

Через несколько лет скромного существования французский натуралист, которого уже тогда считали одним из ведущих, в ряду Кандолля и Кювье, ученых, наконец был назначен профессором естественных наук в университет Лексингтона. Увы! По причине своей экстравагантности он вскоре стал мишенью для студенческих мистификаций. Он был посмешищем для коллег, которые завидовали его эрудиции и оригинальности взглядов и недоверчиво относились к той страстности, с какой он защищал свои теории, не трудясь снисходить до уровня их восприятия. В конце концов, после яростной стычки с ректором было решено, что этот натуралист со слишком кипучим темпераментом должен покинуть славное научное учреждение.

Сегодня тот же университет гордится честью называть его имя среди своего профессорского состава. И теперь уже самые известные историки американской науки называют Рафинеска замечательнейшим ее представителем. Давший описания тысячи новых видов, большая часть которых ценна и теперь, этот гигант естественных наук, как никто другой, заслуживает чести первооткрывателя флоры и фауны Северной Америки. Незадолго до Дарвина он видел теорию постоянной изменчивости видов.

Рафинеск тщетно все годы изыскивал способы получить финансовую поддержку для новых научных публикаций и удивительных открытий. В крошечной конуре, которую он занимал в Филадельфии, натуралист, изготовив растительный эликсир, который, как он полагал, излечил его от туберкулеза, начал приготовлять образцы, чтобы отправить их каким-нибудь фармацевтам, и даже ходить от дома к дому, предлагая свое изобретение.

Есть поразительное сходство в судьбах крестного отца морского змея Рафинеска и крестного отца гигантского спрута Пьера Дени де Монфора, другого проклятого натуралиста, который жил в ту же эпоху. Они оба были вспыльчивы и нервны, много путешествовали, брались за все, были эрудированны и талантливы, горды и тщеславны, обладали эксцентричными манерами, и оба были непоняты и осмеяны, и кончили оба тем, что унизились до самой неблагодарной работы, чтобы удержаться на плаву: один определял раковины для торгующих натуралистов, а другой продавал снадобья, и умерли оба в ужасающей нищете в возрасте пятидесяти шести лет.

Дени де Монфор, ставший алкоголиком, был найден в парижской сточной канаве. Конец Рафинеска, чуть более достойный, может послужить сюжетом для драмы.

После долгих страданий от рака, который поразил его печень и желудок, несчастный Константэн умер за рабочим столом 18 сентября 1840 года. В его скрюченных пальцах было зажато гусиное перо, которым он записал последние слова надежды: "Time renders justice to all alike" ("Время воздаст всем по справедливости").

Рафинеск оказался настолько нищ, что его квартировладелец продал труп в медицинскую школу, чтобы возместить себе недоданную плату за жилье. Страдалец избежал позора публичного вскрытия только потому, что два его верных друга под покровом темноты вытащили его тело на веревке через окно, чтобы по крайней мере похоронить его на кладбище для туземцев и нищих невостребованных приезжих.

Морской змей, этот пария в зоологии, неустанный странник, не дающийся в руки, осмеянный одними и напугавший других, стал крестником достойного человека. Ему остается пожелать только одно: чтобы и зверь не кончил дни, как ученый, в нищете и одиночестве, забытый всеми, чьи бренные останки были принесены в жертву корысти невеждами.

Несвоевременный расцвет "уток"

Доныне одно название морского змея вызывает только улыбку. Не дай вам бог в обществе признаться в том, что вы верите в существование этого животного, если, конечно, вы не хотите, чтобы вас приняли за простака. Разрешено верить в дома с привидениями, в угрозу марсианского нашествия, в чудесные исцеления и телекинез, но только не в морского змея. Редактор газеты, в которой каждый день публикуют подробные гороскопы, поднимет вас на смех, если вы предложите статью, лишенную иронии, на тему знаменитого монстра. И если вы — научный писатель, всерьез занимающийся этой темой, то лучше отдалить тот день, когда вам взбредет в голову написать книгу на этот сюжет. Я обещаю вам взрыв глупого хохота или пожимания плечами и покачивание головой с откровенным сочувствием.

Едва ли можно поверить теперь, что были времена — и не столь уж давние, — когда по поводу морского змея научные мнения разделились и он стал центральной фигурой в статьях специальных журналов. В ходе расследования, проводимого в 1817 году комиссией Линнеевского общества Бостона, весь ученый мир трепетал, ожидая итогов. Замечательным примером этого переполоха служит обильная переписка тех лет между будущим американским государственным деятелем, а тогда жителем Парижа Эдвардом Эвереттом и прославленным Фридрихом фон Блуменбахом, профессором зоологии в Геттингене; между генералом Девидом Хемфрисом из Линнеевского общества Бостона, который входил в штаб Джорджа Вашингтона во время Войны за независимость, и сэром Джозефом Бэнксом, президентом и основателем Королевского общества Лондона и арбитром по естественным наукам по всей Англии; между двумя выдающимися зоологами: Томасом Сэем из Филадельфии и Уильямом Е. Личем, помощником хранителя отдела естественной истории Британского музея; не считая Александра Лезуэ, бывшего товарища по путешествиям Перона и Дюкротэ де Бленвилля, профессора зоологии и сравнительной анатомии на парижском факультете. Один американский ученый, гораздо более известный в то время, чем бедный Рафинеск, — профессор У. Д. Пек, так вот, даже он в 1818 году, собрав несколько древних свидетельств, категорически высказался в пользу существования чудовища, которого он также считал настоящим змеем огромных размеров. Что тогда был перед ним Рафинеск, тридцатитрехлетний беженец с Сицилии, едва прибывший в Америку?

После грандиозной оплошности, допущенной экспертами из бостонской комиссии по расследованию, ситуация радикально переменилась. Отныне ни один натуралист не осмеливался с симпатией заговаривать о морском змее. А череда газетных надувательств, главным героем которых стал морской монстр, окончательно добила дело с глочестерским рейдом, которое тогда еще теплилось.

Сначала были слухи, невинным распространителем которых стал преподобный Уильямс Дженкс, простодушно пересказав их комиссии Линнеевского общества в 1817 году. Некий господин Степлз рассказал ему, "что в 1780 году, когда некая шхуна встала на якорь в устье реки или в бухте, одно из этих огромных созданий запрыгнуло на нее и улеглось между мачт; люди со страху попрятались в трюме, а корабль под весом змея пошел ко дну. Водоизмещение шхуны было восемнадцать тонн".

То, что это занятное сообщение было или целиком чистой выдумкой, или — того больше — искажением какого-то другого происшествия (гибель судна в торнадо, или даже — кто знает? — от «рук» гигантского кальмара), ясно потому, что оно ни в чем не сходится с бесчисленными свидетельствами о морском змее как о существе безобидном и, во всяком уж случае, неспособном на атаку без причин. По правде сказать, вся история весьма напоминает древние скандинавские саги: можно даже биться об заклад, что ее создатель был вдохновлен гравюрой из книги Олафа Магнуса. Господин Степлз вздумал обессмертить свое имя, став отцом первого воображаемого морского змея, но эта сомнительная честь могла принадлежать и кому-то другому.

Последующая история, которая заполнила весной 1818 года страницы многих газет Бостона, Нью-Йорка и других американских городов, немногим менее фантастична и, следовательно, мало кого одурачила, хотя возможно, в этом и проявился ее апокрифичный характер. Проницательные читатели не замедлили отыскать в ней серьезные противоречия. Досужие Шерлоки Холмсы, ваш выход!

"Я, нижеподписавшийся Джозеф Вудворд, капитан шхуны «Адамант» из Хингхэма, вел свое судно из Пенобскота в Хингхэм, по курсу ост-норд-ост, и находился в десяти лье от берега, когда в прошлое воскресенье в два часа пополудни заметил на поверхности воды нечто, напоминающее по размерам большую лодку. Предположив, что это может быть часть корабля, потерпевшего крушение, я приблизился к нему, но, оказавшись в нескольких локтях, обнаружил, к своему огромному изумлению и удивлению экипажа, что это чудовищный змей. Когда я приблизился еще, он свернулся, а потом тотчас развернулся и удалился с чрезвычайной быстротой. Когда мы снова подплыли, он опять изогнулся в спираль и метнулся больше чем на двадцать метров от носа судна.

Я приказал зарядить пушки ядрами, а мушкеты пулями. Затем выстрелил в чудище; и я, и моя команда отчетливо слышали, как пули и ядра чиркают по его телу, а потом отскакивают, как будто наткнувшись на скалу. Змей встряхнул совершенно необыкновенным способом головой и хвостом и двинулся, раскрыв пасть, на наше судно. Я приказал опять зарядить пушки и сам навел одну на его горло; но он оказался так близко, что весь экипаж объял ужас и мы не могли думать ни о чем, кроме как улизнуть. Змей почти коснулся корабля, и если бы я не развернул его другим боком, то он неминуемо протаранил бы борт. Чудовище нырнуло, а через мгновение мы увидели, как оно появилось вновь, голова его была по одну сторону, а хвост по другую, как будто он собирался нас приподнять и опрокинуть. Однако никакого удара мы не почувствовали. Змей оставался рядом с нами пять часов, то отплывая, то возвращаясь.