Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Детская фантастика

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Точнее — первая его часть. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

Вместе с Татьяной вышли Кристина и Игорь с арфой. Его пересечённое шрамом лицо было совершенно бесстрастным. Они с Кристиной остались возле площадки, а Танюшка вышла на линию. Замерла, подавшись вперёд с упором на левую ногу…

И зазвучал серебряный, печальный голос Кристины, сплетаясь со звоном струн…

— И глянет мгла из всех болот, из всех теснин…
И засвистит весёлый кнут над пегой парою…
Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,
А я одна
Заплачу песню старую…

…Я не знаю, как называлось то, что делала Танюшка — я не очень хорошо разбираюсь в гимнастике, хоть постоянно и смотрел её выступления. Знаю только, что не было по отдельности ни её движений, ни голоса Кристины, ни звона гусель Игоря. А было просто всё вместе…

— …Разлука — вот извечный враг российских грёз…
Разлука — вот коварный тать счастливой полночи…
И лишь земля из-под колёс —
И не услышать из-за гроз
Ни ваших шпаг,
ни наших слёз,
ни слов о помощи…

…Я видел приоткрытые губы Арниса. Слёзы на его светлых ресницах. Я видел потрясённое лицо Джека. И ещё, ещё лица…

— …Какой беде из века в век обречены?
Какой судьбе мы платим дань, прощаясь с милыми?
И для чего нам эта явь такие дарит сны —
Как лунный свет
Над песнями унылыми?..

…Руки Танюшки прощались… прощались, прощались с кем-то… прощались навсегда… Казалось, она готова, разбежавшись по песку, полететь за ним следом… побежала, но упала на песок…

— Быть может, нам не размыкать счастливых рук?
Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?
Но плачет Север, стонет Юг,
И вот копыт прощальный стук,
И вновь судьба разбита вдруг
О вёрсты встречные…

Первыми восторженно взревели немцы…

…Метание ножей Басс проиграл. Он довольно ровно шёл в метании просто на дальность и точность, даже бросал с двух рук, но когда его соперник начал, подкидывая обеими руками в воздух шесть ножей, ловить их попарно и тут же бросать, не давая ни одному упасть на песок — сдался. Никто ни в чём не мог его упрекнуть. То же произошло и у Олега Фирсова с топорами — немец, с которым он соревновался, третьим брошенным топором просто расколол пополам врытый в двадцати шагах столб — тут тоже всё было ясно.

Но на импровизированный ринг уже выходили Сергей Земцов и его спарринг-партнёр по имени Ханзен. Немцы поступили честно — по весу Ханзен был примерно такой же, как и Сергей. Оба были в штанах и шпажных крагах — откуда перчатки-то взять? Судить вышел Вадим, который уже успел со мной поцапаться из-за того, что я его не пустил на ринг, а с Арнисом — из-за того, что тот не захотел драться.

— Бокс! — услышал я команду.

Сергей всегда был на ринге дьявольски быстр и безоглядно-атакующ. Случалось, он сминал даже более сильного, тяжёлого и опытного противника просто за счёт бесстрашного натиска. Отец Сергея — КМС СССР по боксу — тренировал его с семи лет, и удар у моего друга был отличный. Мой же сломанный нос и мог бы это подтвердить.

То же самое было и сейчас. Сергей обрушился на немца, молотя его прямыми и хуками правой. Через три или четыре секунды Ханзен полетел на песок, сбитый хуком в челюсть, но по счёту "четыре" поднялся. Сергей свалил его второй раз — в конце первой минуты своего бесконечного наступления нехарактерным для себя апперкотом левой. Но у немца оказалась буквально чугунная башка — он встал по шестому счёту.

А в середине второй минуты Ханзен влепил Сергею такой свинг правой в скулу, что бой был проигран. Сергей пришёл в себя минуты через две.

— Я бы его сделал, — досадливо сказал Вадим. Саня вполне справедливо возразил:

— Против тебя выставили бы кого-нибудь другого, и всё.

— Как он меня звезданул… — сообщил Сергей, усаживаясь рядом с Ленкой. Та немедленно объявила:

— Я тебе сто раз говорила, двести говорила — бросай заниматься этим мордобоем!

— Как раз сейчас и брошу, — согласился Сергей почти искренне, придерживая голову рукой…

Противник Кольки по рукопашке был ясен, как пень — это оказался дзюдоист, плотно занимавшийся боксом, весьма опасное сочетание. Что и выяснилось на пятой минуте, когда Колька попал в залом, из которого так и не смог вывернуться, хотя побагровел до слёз на глазах.

Это был уже позор. Моя команда примолкла. Я клял себя за то, что вообще согласился на соревнования.

Тем более, что мне предстояло фехтовать. И мой противник уже шёл на пляж. Почти не было удивительно, что это оказался Андерс Бользен собственной персоной. Он на ходу салютовал мне охотничьим хиршфенгером. Я ответил на его салют. Клинки у нас были обмотаны надёжно закреплёнными полосами кожи.

Четвёртую позицию, которую я привычно взял перед боем, он перекрыл третьей — правая рука с клинком — вниз-влево. Позиция была неупотребительная, и я сразу насторожился.

Не люблю неожиданностей и непонятностей в поединке.

Терпеть не могу. И первым атаковать человека, стоящего в третьей позиции — дело опасное. Из такой позиции легко отразить любой удар и укол, а потом — ответить мгновенной атакой…

А чёрт с ним…

Я атаковал "расщелиной" — прыжком вперёд. В конце концов, ещё Наполеон говорил: "Главное — ввязаться в схватку, а там посмотрим!"

Андерс мгновенно взял итальянский демисеркль — его рука метнулась вверх, отбрасывая мой палаш вверх-в сторону и одновременно нанося свой укол. Я отбил его четвёртой круговой и бросил палаш уколом вниз. Андерс взял, спасая колено, первую защиту и уколол в живот. Я взял вторую, отбросил хиршфенгер и уколол в колено. Вместо защиты Андерс пошёл вперёд, ловко пропустив у колена моё остриё, и я вынужден был превратить неоконченный укол в третью круговую, поспешно растягивая дистанцию, но, едва Андерс окончил атаку, я уколол в живот. Палаш немца столкнулся с моим и сделал мгновенное обвязывающее движение — круговое завязывание! Я ощутил его очень вовремя, хотя покрылся ледяным потом — и так же вовремя ответил, быстро приняв третью защиту. Палаш Андерса отлетел не остриём в моё правое плечо, а просто в сторону — его усилие сыграло против него же…

Демисеркль!

— У-уа-а-а-а!!! — взревели зрители.

Андерс схватился руками за подбородок. Будь палаш у меня "боевым" — его остриё либо вошло бы, раскроив губы, в рот, либо, скользнув влево или вправо, рассекло челюсть, после чего я легко добил бы раненого и ошеломлённого болью противника.

— Та-нюш-ка-а!!! — проорал я, вскидывая палаш в ту сторону, где сидела — нет, прыгала! — Татьяна. Моё лицо горело. — Та-нюш-ка-а!!!

Немец подобрал палаш и, беззлобно улыбаясь (дышал он тяжело и весело), сказал, подбирая русские слова:

— Тиль ван дер Бок говорил мне, что ты лучший боец, которого он когда-либо видел. Это было здорово.

— Ты видел Тиля? — улыбнулся я. Андерс махнул рукой:

— Зимой. На севере. Он рассказал, как вы разгромили негров в Карпатах…

…Наташка Мигачёва здорово "обпрыгала" немку-соперницу. Валька Северцева не столь убедительно — на две секунды — но тоже тоже обошла пловчиху на двухстах метрах. И вообще, как предательски заметил Андрюшка Альхимович, "девчонки сегодня сражались лучше, чем мы!"

Меня это не оскорбило и не огорчило.

* * *

Костёр мы развели на мысу. Немцы обосновались подальше вглубь полуострова. И вообще — они, кажется, понимали, что у нас намечается "разговор".

Наши это знали — тем более. Но пока что все спокойно ели или негромко переговаривались, сидя на охапках хвороста. Игорь трогал струны и напевал под Градского песню из нового мультика "Перевал" — очень интересного, фантастического… а песня — грустная…

— В жизни так мало красивых минут…
В жизни так много тяжёлой и чёрной работы…
Мысли о прошлом морщины на бледные лица
кладут…
Мысли о будущем полны
свинцовой заботы…
А настоящего — нет!
Как между двух берегов,
Бъёмся без счастья,
без веры,
надежд и богов…
У барьера — много серых,
Некрасивых, странных лиц —
Но в глазах у них, как искры,
Бьются крылья синих птиц!
Вот уже открылось небо — голубое полотно!
О, по цвету голубому стосковались мы давно!
И не меньше стосковались
По ликующим словам,
По свободным, смелым жестам,
По несбыточным мечтам!
Дома стены, только стены,
Дома жутко и темно…
Там, не зная перемены,
Повторяешь всё одно…

Я скользил взглядом по лицам своих. Пойдут ли они за мною? Неужели могут не пойти? И что делать тогда? И можно ли вообще будет что-нибудь сделать? А главное — нужно ли то, что я хочу им предложить?