Алексей Ремизов - Том 1. Пруд

• Название: Том 1. Пруд
• Автор: Алексей Ремизов
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000

В 1-й том Собрания сочинений одного из наиболее значимых и оригинальных мастеров русского авангарда XX века Алексея Ремизова (1877–1957) вошли две редакции первого значительного произведения писателя — романа «Пруд» (1908, 1911) и публикуемое впервые предисловие к последней неизданной редакции романа (1925).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

С. 174. …он ее возьмет и кинет в помойку! — Ср.: «Перед выпускными экзаменами сделано было распоряжение от попечителя училища, Н. А. Найденова, экзаменовать меня со всей строгостью. <…> И на экзамене все мои обычные пятерки снизились на тройки <…>. И я попал из первых в последние ученики, и само собой, лишен был высшей награды окончившим Александровское коммерческое училище, звания "кандидат коммерции"…» (Иверень. С. 45).

…пошла с этого дня служба… — Ср.: «С третьим братом, Виктором, связана судьба Ремизова: Виктор постоянно болел, его взяли из гимназии в коммерческое училище, с ним — Алексея, чтобы не оставлять брата одного <…> Виктору в гимназии <…> было трудновато, а в коммерческом шел первым по математике. Окончил он "кандидатом коммерции" и поступил в банк. Главный бухгалтер найденовского Московского Промышленного банка» (Кодрянская. С. 76).

С. 175. — Я в университет поступлю! — Ср.: «Каким я вышел по счету <из училища>, мне было все равно. Передо мной была трудная задача, как попасть в университет. Меня пугал не экзамен, а место в банке, куда я назначался.

Чтобы не торчать на глазах, я проводил время не дома, а на кирпичном заводе у Помялова. И осенью <1895 г.> поступил в университет — так само собой отпала моя служба в банке. И что не легко далось — <…> да хорошо, что все так кончилось без никаких «недоразумений». <…> Все меня занимало, я пропадал в университете с утра до вечера, а с вечера до глубокой ночи долбил ученые руководства, лекции и свои записки» (Иверень. С. 27).

«La donna e mobile…» — Начало арии Герцога из оперы Д. Верди «Риголетто» («Сердце красавицы / Склонно к измене…»).

С. 177. …ударил… знакомый голос Арсения. — Возможно, что реальной параллелью описанной сцене служил следующий эпизод: «На масленице окончившие <Александровское коммерческое училище> в этом году затеяли устроить в училище вечер с танцами. Вечер предполагался особенно торжественный <…> На этот вечер я пошел, но не по-бальному, а по-своему. <…> Я <…> был не попросту наряжен. <…> Много старых знакомых я встретил, и новые — я всматривался. Все на меня так хорошо глядели <…> А когда кончилось отделение и стали выходить в большую залу, и я со всеми, <…> а было очень шумно и нетерпеливо оживленно, я отвечал и что-то спрашивал, — вдруг кто-то резко дернул меня за рукав <…> И увидел: прямо на меня не шел, а по-своему, как налетал с необычайной быстротой.

"Найденов", — шепнул мне кто-то, да я и сам не обознаюсь. <…> И услышал тот самый режущий звук, от которого леденело на сердце:

— Убирайся вон!

От меня отстранились. Но я не шевелился. Это толкающее "вон" меня не сдвинуло. <…> Но тут кто-то <…> за руку взял меня и на ухо <…>: "Сам уходите, позовет людей, прошу вас, выведут!" И этот голос очнул меня: это был классный надзиратель, учитель французского <…> Лекультр, которого все любили.

И я пошел» (Иверень. С. 47).

С. 181. Святая — Пасхальная неделя.

…к пивнику Гарибальди… — Прозвище, связанное, очевидно, с названием пивной, данным в честь Джузеппе Гарибальди (1807–1882), народного героя Италии, генерала, одного из вождей национально-освободительного движения за объединение Италии в 1830-е-1860-е гг., чрезвычайно популярного в России.

С. 182. Розик плакал молча… — Еще дореволюционной критикой было подмечено, что образ Розика (равно как и кошки Мурки из повести «Крестовые сестры») генетически восходит к образу забитой насмерть лошаденки из «Преступления и наказания» Достоевского, — см., например: «<…> даже невинно мучающиеся животные, долженствующие символизировать тяготеющий над всей тварью земной — не только над людьми, — омут неоправданных страданий: его <Ремизова> вопиющая от боли собачка Розик ("Пруд") и барахтающаяся в последнем издыхании н надрывно мяукающая кошка Мурка <…> имеют свой прообраз в жалких, как бы плачущих, кротких глазах засеченной насмерть крестьянской лошаденки у Достоевского» (До линии А. Обреченный. Сочинения Алексея Ремизова: Т. 1–8, издание «Шиповника» // Речь. 1912. № 163. 17 июля. С. 2).

С. 185. Воскресения день!.. — Пасхальный канон, песнь 1 (Творение Иоанна Дамаскина).

С. 186. …и в Розике не благословлю… — Содержание беседы двух братьев представляет собой парафраз разговора Ивана и Алеши Карамазовых в трактире в гл. «Братья знакомятся» (см.: Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1976. Т. 14. С. 208, 213–215). Кроме того, знаменательное, а потому вряд ли случайное совпадение: разница в возрасте у Саши и Коли («Коле исполнилось двенадцать лет, <…> Саше пятнадцать») точно соответствует разрыву в годах у Карамазовых: «Алеша, я помню тебя до одиннадцати лет, мне был тогда пятнадцатый год» (Там же. С. 208).

С. 187...крестный ход с артосом. — Ср. в кн. «Подстриженными глазами»: сна Пасхальной неделе всю неделю после обедни крестный ход с артосом вокруг древней монастырской башенной ограды» (С. 133).

Артос (греч. — хлеб) — хлеб, освящаемый на Пасху.

С. 189. …избиение младенцев… — Подразумевается эпизод Новозаветной истории, о котором сообщается в Евангелии от Матфея (Мф. 1:16).

С. 199. …в отхожем месте перочинным ножичком. — Ср. воспоминание о друге юности и молодости Ремизова: «В этот день приходил Суворовский, он показался мне особенно взволнован, н было похоже, как однажды он пришел сказать о своем брате-семинаристе: "зарезался перочинным ножиком"» (Ремизов А. Петербургский буерак. Париж: LEV. 1981. С. 282). Помимо биографических черт однокашника Николая Ремизова Николая Павловича Суворовского, музыканта и книжника (см. о нем: Подстриженными глазами. С. 190, 191; Встречи. С. 282), сотрудничавшего в середине 1900-х гг. в брюсовских «Весах» (см.: На вечерней заре 2. С. 240, 241, 247, 248, 278, 281, 294), в образе Алексея Алексеевича Молчанова отразились, видимо, также черты биографии Алексея Алексеевича Архангельского (?-1941), о котором Ремизов заметил в книгах записей С. П. Ремизовой-Довгелло (кн. IV. С. 13): «Я познакомился с ним в школьные годы, он учился в Филармонии. На нем лежала печать "гениальности". В музыке он, кажется, все знал. А вот ничего не вышло. Какое-то малокровие душевное. Оказался под стать "Летучей мыши" Балиева… Он занимался и литературой, писал похабные стихи, потом против большевиков…» (Цит. по: На вечерней заре 1. С. 177).

С. 202. …завтра же очистить красный флигель. — В этой связи см. отрывок из письма Ремизова жене от 30 мая 1904 г.: «Читал 1 ч<асть> "Пруда". Очень Сергей <Ремизов> кипятился. Никак не мог представить, что это не документ, а мое воображение, отзвук "эмпирической действительности", как сказал бы Бердяев. Монастырь и пруд, монахи с чертями и старец — моя душа, этого-то он и не может понять. Именно то, что ты понимаешь» (На вечерней заре 2. С. 246).

С. 205. …все самому успеть сделать… — Подчеркивая одиночество Арсения в его новаторской деятельности, Ремизов явно ориентируется на роман Мережковского, в этой связи см., например: «В другой раз, тихонько гладя сыну волосы, Петр проговорил смущенно и робко, точно извиняясь:

Ежели сказал я тебе, или сделал что огорчительное, то, для Бога, не имей о том печали. <…> В трудном житии и малая противность приводит в сердце. А житие мое истинно трудно: не с кем ни о чем подумать. Ни единого помощника!..» (Мережковский 4. С. 257); «Петр <…> вздохнув, прибавил:

Ах, Алеша, Алеша, если бы видел ты сердце мое, знал скорбь мою! Тяжело мне, тяжело, сынок!.. Никого не имею помощника. Все один да один. Все враги и злодеи» (Мережковский 5. С. 111).

…и на баню жалко ему стало времени. — Ср. о Н. А. Найденове: «<…> его тяготило это постоянное — изволь наряжаться в мундир и нацеплять на себя погремушки, ему это было, как в баню пройти: изволь раздеваться и мылиться, что потребует, по крайней мере, час, а дело не ждет и минуты» (Иверень. С. 39).

…не Огорелышев, а жулик какой-то… — Вновь отсылка к литературной традиции изображения Петра I: характерным штрихом его литературного портрета является крайняя непритязательность в отношении своей одежды, см., например, в «Петре и Алексее»: «За столом, заваленным бумагами, Петр сидел в старых кожаных креслах <…>. На нем был голубой полинялый и заношенный халат, который царевич помнил еще до Полтавского сражения, с тою же заплатою более яркого цвета, на месте, прожженном трубкою; шерстяная красная фуфайка с белыми костяными пуговицами; от одной из них, сломанной, оставалась только половинка; <…> исподнее платье из грубого синего стамеда; серые гарусные штопаные чулкн, старые стоптанные туфли. Царевич рассматривал все эти мелочи, такие привычные…» (Мережковский 4. С. 222–223, см. также следующее примеч.)

С. 205. …тому он ставил это на вид. — Ср. со следующей сценой из «Арапа Петра Великого»: «Делать было нечего. Бедный щеголь, не переводя дух, осушил весь кубок и отдал его маршалу. "Послушай, Корсаков, — сказал ему Петр, — штаны-то на тебе бархатные, каких и я не ношу, а я тебя гораздо богаче. Это мотовство; смотри, чтоб я с тобой не побранился"» (Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. М; Л., 1949. Т. 6. С. 31).