Максим Горький - Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936

• Название: Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936
• Автор: Максим Горький
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1949

В семнадцатый том вошли произведения, написанные М. Горьким в 1924–1936 годах. Из них следующие входили в предыдущие собрания сочинений писателя: «В.И. Ленин», «Леонид Красин», «Сергей Есенин», «О Гарине-Михайловском», «Н.Ф. Анненский». Некоторые из этих произведений редактировались писателем при подготовке собрания сочинений в издании «Книга», 1923–1927 годов, и при подготовке других изданий в 1930-х годах.

Остальные произведения семнадцатого тема включаются в собрание сочинений впервые. За немногими исключениями эти произведения, опубликованные в советской периодической печати в 1925–1936 годах, М. Горький повторно не редактировал.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Ба-атюшки мои, чего состроили! Так само собой и бегает?

Приятель мой видит: хотя и старуха, а — из бойких, глазенки у неё живые, умненькие. Сам он тоже человек очень бойкий; шутливый и в знакомстве с деревенским людом намётанный. Объясняет старушке:

— Да вот, бегает! Конечно, не без нечистой силы, черти двигают, хотя их не видно, а они — тут.

Но старушка шутку понимает:

— Чертей-то, говорят, нету.

— А были?

— Не видывала. А ты, товарищ, над нами не смейся, мы понимаем — лектричество действует. Эх, вот бы на эдаком покататься, покуда второе-то пришествие не настигло!

Приятель спросил, будто испугавшись:

— А оно будет, второе-то?

— Бают — будет.

— А кто придёт?

Старушка отвечает:

— Как нам, тёмным, знать? Наверно — вроде тебя, какой-нибудь эдакой.

Публика смеётся, а старушка, любуясь своей бойкостью, балагурит:

— Прокатиться бы разок да рассказать на том свете, какие у нас предметы делать научились.

— Ну, — говорит приятель, — ежели у тебя такая задача — садись, едем!

— Одна? Ты бы и соседок пригласил.

Натискал товарищ в сани пяток старух, повёз их в поле, гонит во всю силу, смеются старухи, повизгивают, как девушки, — довольны. Возвратился в село, а на площади уже сотни две народа, молодёжь издевается:

— Что, не пригодилось старьё, назад привёз?

— Почём с головы за провоз берёшь?

А один парень, будучи немножко под хмельком, ревниво и задорно спросил:

— На старухах колхоз строить хочешь?

В этом месте приятель сказал мне:

— Гляжу я на людей, слушаю смешки и думаю: должность моя вроде губернаторской, по старой мерке. А ведь в старину с губернатором этак-то и во сне не говорили, как со мной говорят. Думаю, и в душе солнце светит. Агитнули глубоко!

Подошёл ко мне солидный бородач, спрашивает:

— Куплена машина-то, или сами построили?

— Сами.

— В Горьком, значит. Так я и думал, а спросил для поверки. Вот видите, граждане, сами рабочие строят. Это надобно оценить. А стариков покатать можешь, товарищ?

Приятель мой покатал и стариков, а когда вернулись на площадь, бородач заявил, обращаясь к односельчанам:

— Он, граждане, товарищ этот, хорошо сделал, что вот показал нам, куда рублишки наши идут. А то мы здесь, в глуши, читаем, слышим — строят! А что строят — не видим. Поэтому я, в знак радости, приношу на заём двадцать пять рублей, — кто ещё желает?

И неожиданно «в знак радости» мужики собрали сто сорок целковых, так что шофёр даже предложил:

— Не поехать ли нам, товарищ Матвей, по краю народ катать? Большую помощь Автодору окажем.

Молодёжь празднично галдит, смеётся, а бородач всё настойчивее щеголяет своей гражданской сознательностью, внушая кому-то:

— При советской власти жизнь стала убедительная, она теперь и стариков переучивает.

— Переучишь вас, чертей болотных, — кричат ему из толпы.

Разгорается «спор двух поколений»; какой-то аккуратно одетый старец задорно говорит:

— Мы, старики-то, быстрей молокососов учимся, потому — сами много знаем…

— Не столько знаете, как воняете.

— Вредоносные вы…

— Не все! Знай правду — не все!..

— Забились в старину, как гвозди в стенку…

— Без клещей — не выдерешь.

— Выдирают…

Но большинство граждан, окружив аэросани, похлопывают и гладят машину ладонями, точно лошадь, и кто-то сообщает:

— Теперь и гражданин крестьянин в инженеры пройти может.

— Ну, а как же?

— Наша власть способствует…

Снова появился пьяненький парень и — задорится:

— А вот я, товарищ, пропиваю деньги! Заработал и — прогуливаю! Я гулять люблю…

— Озорничать, — подсказали из толпы.

— Правильно, — согласился парень. — Озорничать я — прилежный.

— А работать?

— И работать. У меня, товарищ, такие трудодни — ух! Могу с круга спиться…

Его уговаривают:

— Не дури. Не показывай себя глупее, чем ты есть.

— Я глупый? — кричит парень, явно намереваясь разыграть скандальчик, но его сжимают и оттирают прочь широкие плечи «граждан крестьян». Слышно, как он орёт:

— А может, я со скуки глуп?

На его месте становится другой, тоже рослый мужик и тоже немножко под хмельком. Одет солидно, в городском хорошем пальто, в чёсаных сапогах, новенькая меховая шапка сдвинута на затылок, обнажая широкий лоб; лицо — сухое, остроносое, голубоватые глаза серьёзно прихмурены, подбородок бритый, рыжеватые, лихо закрученные усы придают лицу выражение решительное, и сразу видно, что человек этот цену себе знает.

— Это вы, товарищ, значит, культуру показываете нам? Успехи механики в деле индустриализации? Очень хорошо. Вроде как приехали к дикарям и желаете, чтобы удивлялись?

Приятель мой спросил его: кто он?

— Тут меня знают, — не без гордости ответил он, а тот час же из толпы крикнули:

— Это наш!

— Потомственный здешний батрак.

— Он у нас — поучительный.

— А кто отец мой? — спросил крестьянин, обращаясь к толпе, и получил ответ:

— Отца у него в пятом году убили…

— Тоже батрачок был.

— На десятине сидел сам-пят.

— Стойте! — сказал парень, подняв руку. — Убивают и зря, а тут, надо прямо сказать: убили за приверженность к правде революции. Верно?

— Верно, верно!

— То-то! И опять же: кто убил?

— Износковы.

— Тут у нас такие живоглоты были. Износковы.

— Мироеды.

— Теперь — ясно, товарищ? И предлагаю вам пожаловать ко мне.

По настроению парня, по отношению односельчан к «потомственному батраку» приятелю моему показалось, что его хотят как будто немножко «разыграть» или устроить длительный словесный бой с этим типом. А уже поздновато было, догорала вечерняя заря.

— Пожалуйте, — настаивает парень, раздвигая толпу рукою. — Прошу и граждан, которые желают. Как вы руководите культурой, товарищ, то вам будет интересно.

— Ненадолго, — предупредил товарищ.

— Не задержим, — ответил мужик. — Дельце не крупное и простое.

Пошли. Привёл он к новенькой в три окна избе, с крытым крыльцом на резных колонках, обил в сенях валенки от снега, гостеприимно и молча открыл дверь в избу, освещённую лампой, спускавшейся с потолка. Потолок и стены оштукатурены, выбелены, пол окрашен, на полу, в переднем углу — широкий матрац, застланный простынёй, из-под одеяла, на подушки, высунулись три головы, на одной ещё блестят глаза, две другие утонули в крепком сне. На деревянной кровати, хорошей столярной работы, сидит молодая женщина, кормит ребёнка, она, видимо, не очень довольна гостями и строго приказывает:

— Закрывайте дверь, а то дети простудятся.

В переднем углу небольшая полка книг, над ней портреты Ленина, Сталина; около печи, у стены, новенький, зелёный шкаф с посудой, рядом с ним, на столике, блестит самовар. Вслед за хозяином пошло в избу человек десять, они встали у двери, а он прошёл вперёд, к обеденному столу и, предложив товарищу стул, сказал:

— Вот посмотрите, как советский крестьянин-колхозник примеряется жить. Конечно, можно бы обоями оклеиться, однако, во избежание тараканов, обои отрицаю. Так что кое-какую заботу о культуре имеем, в меру возможности. Тоже и понимать в существе жизни начинаем кое-что. — Говорил он хвастливо, но в то же время как бы спрашивая глазами: так ли всё это? Сухое, суровое лицо его стало мягче. Приятель спросил:

— Партиец?

— Это — впереди. Покамест — советский колхозный гражданин. Трудодней у меня порядочно вышло, получил по шесть кило, кроме всего прочего, на лесозаготовках прирабатываю. Есть корова. Купил жене пальто за тридцать пять червонцев, — могу показать.

— Не надо, — сказала жена, укладывая ребёнка в кроватку, рядом со своей.

— А ты бы, вместо пальто, корову другую купил, на твою семью одной мало, — посоветовал товарищ.

— Вот видишь? — обрадовалась жена. — Я тебе тоже говорила!

— Значит — ещё корову надо купить? Так, — неопределённо сказал хозяин.

— Дети у тебя на полу спят, это им нездорово.

— Кровать надо? Понимаем. А где её поставить?

— Пришей к избе ещё комнату.

— Ещё-о? — насмешливо протянул хозяин, — какой ты добрый!

И, прищурясь, он спросил:

— Ты, что ж, в кулаки загоняешь меня? Тебе — какая власть дана: дело делать али шутки шутить?

— Шутить с тобой я буду после того, как ты вторую корову купишь, да комнату пристроишь, да и вообще начнёшь образцово жить в пример другим. Получишь ты за это премию, вот тогда мы с тобой и пошутим, — сказал ему товарищ.

— Слышите, как власть наша говорит? — обратился хозяин к людям. Они слушали молча, изредка покашливая, перешёптываясь, количество их незаметно возрастало, они, плотной массой, занимали уже почти половину комнаты, и от их дыхания огонь лампы потускнел, в избе становилось сумрачно. Пристально глядя на товарища, хозяин продолжал: