Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

• Название: Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг
• Автор: Роман Абинякин
• Издательство: А. Воробьев
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-900901-57-2

В работе проанализирована ситуация, в которой оказалась русская армия в феврале-октябре 1917 г., зарождение офицерской активности в Белом движении; формы и методы первичного объединения офицерства; выявлены пути и способы вступления офицеров в Добровольческую армию и ее последующих пополнений; исследован социальный состав офицеров-добровольцев и его изменения в ходе Гражданской войны; изучена специфика мировоззрения и взаимосвязь с социальной средой; оценена степень сплоченности офицерского корпуса Добровольческой армии и уровень его социокультурного единства. Впервые предпринято единое изучение формирования и эволюции добровольческого офицерства Юга России в социально-мировоззренческом и социально-психологическом аспекте. Характеристика офицеров Добровольческой армии произведена в самом широком смысле, включая принадлежность к староармейской структуре и положение в ней, чины и особенности чинопроизводства, служебно-должностные продвижения и преимущества, уровень потерь, степень добровольности, сословное происхождение и национально-конфессиональный состав. Собраны и систематизированы обширные персонально-биографические данные 7209 офицеров. Монография адресована как исследователям, преподавателям, студентам, так и массовому читателю. Материалы монографии включены в рамки авторских спецкурсов «Белое движение в России», «Россия в XX в.», что позволяет использовать ее в качестве учебного пособия.

---

Гвардейцы-добровольцы, выбивавшиеся из общей массы, требуют внимательного анализа для понимания их особенности. Прежде всего, это возможно при выяснении пути их проникновения в гвардию. Только в числе наиболее заслуженных офицеров русско-японской войны гвардейцами стали Кутепов (после исключения из гвардии охваченных волнениями батальона Преображенского полка), а также А.А. фон Лампе.[761] Личностно сформированные в совершенно иных условиях, новоиспеченные гвардейцы не вошли окончательно в полковые коллективы. Недаром Кутепов стал командиром преображенцев лишь после Февральской революции, в апреле 1917 г. Более того, в 1919 г., возглавив 1-й армейский корпус, он вообще высказал еретическую с точки зрения монархизма «готовность защищать республику, которая освободит Россию, даже от монархистов».[762] Считавшийся кадровым измайловец Парфенов выслужился из вольноопределяющихся, поступив в полк на волне энтузиазма 1914 г., а полковник (затем генерал-майор) Ю. Н. Плющевский-Плющик, начав службу в лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригаде, затем долго служил на штабных должностях и лишь в 1917 г., и то для ценза, командовал ротой Семеновского полка.[763]

Материалы Преображенского полка свидетельствуют не только о мужестве, но и о популярности среди солдат в качестве «отцов-командиров» как раз тех, кто потом вступил в Добровольческую армию. Так, сам Кутепов, капитаны И. Зыбин и М. Н. Моллер, штабс-капитан А. Розеншильд-Паулин и поручик В. А. Валуев фигурируют в списке награжденных в 1917 г. солдатскими Георгиевскими крестами[764] — так называемыми «Георгиями с веточкой». Согласно статуту, новая награда предназначалась для отличия офицеров, а решение о ее вручении зависело исключительно от инициативы, «приговора» солдат.

Следует отметить, что участие гвардейцев в Гражданской войне на Юге России не ограничивалось Добровольческой армией. Часть монархического, наполовину кадрового офицерства вошло в прогерманские Южную и Донскую армии (донской атаман П. Н. Краснов возродил не только гвардейские казачьи части, но и Финляндский полк[765]) и в разнообразные «повстанческие» отряды, в частности, полковника Шкуро.[766] Один из старших измайловцев, полковник Есимонтовский, пытался также примкнуть к Донской армии и, воссоздавая полк, подчиниться Краснову, однако под давлением офицеров был вынужден отказаться от этого и войти в состав Добровольческой армии — «бедной, но зато никем не субсидируемой».[767]

Исходя из понимания сложности чисто механического соединения в одних частях гвардейцев и армейцев и учитывая взаимные амбиции, добровольческое командование и решило создавать подразделения чисто гвардейского офицерского состава. Данная идея настолько понравилась гвардии, что некоторые офицеры перевелись к Деникину от Краснова, — в частности, финляндец полковник Моллер.[768] Неизбежным продолжением становилось их стремление перейти к возрождению собственных полков. Например, офицеры лейб-гвардии Кирасирского его величества полка единогласно отвергли проект включения себя в состав 2-го Офицерского Конного полка «ввиду невозможности сохранить в нем свою самостоятельность и обособленность и рассчитывать на скорое выделение в самостоятельную единицу, что являлось заветной мечтой всех кирасир».[769] Симптоматичны, при всем стремлении к сохранению «старых добрых» устоев, обсуждение и оспаривание намерений командования — факт, в котором отразилось и послефевральское, и непосредственно добровольческое падение дисциплины.

В итоге во второй половине 1919 г. возникла Сводно-Гвардейская дивизия в составе сводных полков 1-й, 2-й, 3-й пехотных и Стрелковой гвардейских дивизий, Гвардейской Артиллерийской бригады и Гвардейской инженерной роты. Кроме того, имелись 1-й сводный Кирасирский, 2-й сводный Кавалерийский гвардейские полки и Отдельный дивизион гвардейской Конной Артиллерии — во 2-й кавалерийской дивизии.[770] В течении года постоянно развертываясь из батальона в полк, бригаду и дивизию, сводно-гвардейская структура отличалась большой хаотичностью, усугублявшейся в силу «крайне неудовлетворительного делопроизводства в ротах и командах» — в частности, при существовании бригады 2-й Сводно-Гвардейский полк состоял из Кексгольмского, Литовского и Петроградского батальонов, но в нем присутствовали и гвардейские стрелки.[771] Перманентное переформирование резко снижало боеспособность и, при учете стремления каждой ячейки к превращению по меньшей мере в дивизион, а то и в полк, требовало значительных средств. (Абсурдность амбиций особенно ярко подчеркивается численностью сводных полков гвардии, не превышавшей после боев 100–150 человек,[772] — и среди них как минимум три ячейки; отдельные ячейки порой насчитывали всего трех-четырех офицеров и двух-трех старых фельдфебелей.[773])

Погоня за добычей, о чем упоминалось в отношении регулярных частей, наиболее широко и уродливо распространилась именно в гвардейской среде. Излюбленным наказанием для выказавшего враждебность населения становились «контрибуции», обычно превращавшиеся в подлинный грабеж, причем офицеры всячески поощряли такое перерастание.[774] Частые самоассоциации с немцами подчеркивают восприятие окружающего как вражеского и, следовательно, максимальное отчуждение. Моральный надлом и редкое участие в боях способствовали торжеству духа обогащения и дисциплинарного развала. Важно уяснить, что, в отличии от основной добровольческой массы, гвардейские офицеры несли более ощутимые материальные потери в ходе революции, и их быстрое перевоплощение в грабителей носило скорее ритуально-мстительный характер. Откровенно бравируя грабежом,[775] они явно самоутверждались заново. В конце 1919 г. эшелон гвардейских стрелков распродал все имущество в присутствии штабного поезда генерала A. M. Драгомирова и при попустительстве его родного брата, полковника Александра Михайловича.[776] Генерал, реагировавший недопустимо мягко — объявил в приказе, что гвардия «покрыла позором свои славные знамена грабежами и насилиями над мирным населением», — все равно вызвал озлобление гвардейского офицерства.[777]

Казалось бы, сословная однородность и тяготение к обособлению должны были способствовать большей духовно-нравственной устойчивости. В действительности же наблюдалось прямо противоположное — мировоззренческий и социально-психологический кризис у дворян-гвардейцев нарастал наиболее явственно и стремительно. Шульгин, имевший возможность наблюдать их «изнутри» во время отступления отряда генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова в Румынию в начале 1920 г., воочию видел это явление и назвал его «апашизмом».[778] Описанная им вызывающая демонстративность поведения, нарочито-преувеличенное пренебрежение прежней системой ценностей и намеренное культивирование асоциальной субкультуры вновь доказывают повальную маргинализацию.

Предпосылки и причины данного явления состояли не только в общих социальных аномалиях Гражданской войны, в узких стремлениях любой ценой вернуть прошлое и в сословной обособленности от объективных исторических процессов (свойственной, кстати, далеко не всем), но и в качественном изменении гвардейского офицерского корпуса. Анализ списка офицеров гвардейской пехоты, погибших в рядах Добровольческой армии в 1917–1919 гг.,[779] показывает преобладание офицеров военного времени — 64,4 %. Вместе с тем среди гвардейцев-первопоходников они насчитывали 40,8 %, а в 1918–1920 гг. их численность колебалась от 51,0 % до 57,7 %, и в целом составила 51,8 % (согласно собранных нами персонально-биографических данных всех использованных источников. См. приложение 2, таблица 17). Конечно, большинство олицетворялось дворянством (исключением, и не столь редким, являлись прапорщики гвардии, произведенные из нижних чинов, особенно в 1917 г.[780]); представители титулованной знати насчитывали 5,9 %, причем большинство принадлежало небогатым немецким баронам и кавказским князьям. Главное же то, что военная карьера для многих оказалась случайной.

Феноменальным для гвардии явлением в Добровольческой армии стало то, что, вопреки дореволюционным традициям, чужие офицеры, прикомандированные к полковым ячейкам, принимались теперь весьма приветливо. Многочисленными примерами служат списки офицеров — общие, а также убитых и раненых — опубликованные в полковых историях: исконные и пришлые никак не разделены, хотя обычно в этом отношении гвардейцы были чрезмерно щепетильны.[781] Более того, гвардейские командиры активно искали пополнений на стороне, переманивая к себе даже армейских вольноопределяющихся и соблазняя их перспективой быстрого производства в офицеры.[782] Под влиянием малочисленности и заинтересованности в возрождении частей, кадровые офицеры гвардии шли на такие компромиссы и даже проявляли непозволительное попустительство выходкам младших сослуживцев вне полкового круга. Таким образом, гвардейцы военного времени не воспринимали традиционного мировоззрения, а кадровые зачастую сознательно его утрачивали, и тем весьма походили на основную массу офицеров-добровольцев, — несмотря на указанное выше большее число кадровых по сравнению с армейцами.