Осип Черный - Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

• Название: Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте
• Автор: Осип Черный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

Герой повести «Немецкая трагедия» Карл Либкнехт — выдающийся деятель немецкого и международного коммунистического движения — дан на фоне острых политических событий. Книга рассказывает о юности Либкнехта, о его подпольной работе, о деятельности по формированию групп спартаковцев. Она — и о том, как в ходе исторических событий меняются роли политических деятелей.

---

— По нашему мнению, все силы должны быть направлены теперь на одно. Не надо осложнять основную задачу другой, побочной.

— Отношение к русской революции — побочный вопрос?! И партия, называющая себя революционной, позволяет себе устраниться и не протестует против мерзости шейдемановцев?! Это, товарищи, гадко, я принужден заявить со всей прямотой!

Гаазе постарался сохранить самообладание, хотя и был сильно задет.

— Вы мастер, товарищ Либкнехт, кидать всем грозные обличения. Отвечать вам тем же я не намерен.

Перед борцом, который сидел в крепости и стал знаменем масс, он якобы готов был снять шляпу. Другое дело — непосредственный противник и страстный полемист: все, что Гаазе имел прежде против него, ожило с новой силой.

Два представителя «Спартака» — Либкнехт и Пик поднялись и, не прощаясь, ушли. Гаазе укоризненно посмотрел им вслед:

— В таком тоне решать дела исторической важности… Сказано это было в расчете на старост и должно было послужить им примером выдержки.

Событиям угодно было повернуть в сторону, не предусмотренную Гаазе и теми, кто оттягивал сроки и колебался. Когда члены Исполкома на следующий день направились на очередное заседание (в рейхстаге, в целях лучшей маскировки), депутат Деймиг был задержан на улице. Спутнице его удалось ускользнуть от полиции. Она прибежала в комнату фракции с потрясающей вестью: портфель Деймига со всеми бумагами, которые в нем находились, попал в руки полиции. Стало быть, план восстания, детали его, сроки — все окажется у военных властей. Так как ни Ледебур, ни Либкнехт пока не пришли, возникло опасение, не схвачены ли они тоже.

— Подождем еще минут десять — пятнадцать, — предложил Барт. — Если не придут, придется начать работу без них.

Но они все же пришли. Их встретили так, точно они появились после долгого заключения. Вчерашнее было забыто, и Барт с новым приливом энергии повел заседание.

— Ситуация, товарищи, изменилась, признаем честно. Не следует ли подумать все же о новой дате восстания?

— Девятое ноября! — с неумолимой твердостью произнес Либкнехт. — Иначе, смею уверить вас, революция придет в Берлин извне, из других городов, объятых восстанием.

После короткой паузы Барт заявил:

— Лично я возражений больше не имею. А фракция независимых? Я думаю, согласимся с датой?

На этот раз предложение Либкнехта прошло. Решено было обратиться к пролетариям Берлина с воззванием — призвать их выйти на улицы завтра, девятого ноября.

— Наконец-то! — шумно вздохнул Либкнехт. — Благодарение всем богам!

Принялись распределять, кому возглавить завтра борьбу за дворец, за вокзалы, телеграф, газетные типографии…

Комитет из десяти человек, в который вошли Ледебур, Гаазе, Барт и, разумеется, Либкнехт и Пик, принялся составлять обращение к берлинским рабочим.

Либкнехт отозвал в сторону Пика:

— Вильгельм, нам надо свою листовку выпустить, от «Спартака». И отпечатать ночью, чего бы это ни стоило. Придя в цех, рабочий получит ее наряду с воззванием старост. Как? Справимся?

— У меня в типографии «Форвертса» свои люди. Они сделают.

— Значит, берешь на себя?

— Да. Только давай вместе составим нашу листовку.

V

Еще до начала восстания в Берлине произошло событие, казалось бы, меньшего значения. Во всяком случае, организатор его предпочел бы, чтобы оно осталось никем не замеченным.

С первых же дней, как на Унтер-ден-Линден появились советское посольство, ставка сообщила правительству, что, если этот очаг инфекции не будет изолирован от населения, она ни за что не поручится.

Говоря по правде, Шейдеман думал о посольстве почти то же самое. Холодно-корректная вежливость его не в силах была скрыть убеждения, что от большевиков Германии может быть один лишь вред.

Кабинет Макса Баденского находился в сложном положении. На плечи его легла масса важнейших вопросов — не только о мире, но и о судьбе династии.

Позицию социалистов в этом щекотливом вопросе канцлер имел уже случай уточнить.

Это было еще в октябре. На послание — вернее, мольбу о мире, — направленное президенту США, поступило несколько ответных нот: Вильсон потребовал освобождения захваченных территорий, прекращения подводной войны и, наконец, дал понять, что пребывание Вильгельма у власти помешает любым попыткам заключить мир.

Вызывая Шейдемана и Эберта на откровенный разговор, канцлер сказал:

— Вы видите, господа, с какой быстротой развиваются события. Можно ли в этих условиях спасти существующую форму правления в стране? Ваше мнение для меня чрезвычайно важно.

Шейдеман для начала ответил:

— Что наши взгляды предполагают в конечном счете демократическую республику, это вы, ваше высочество, знаете. Но подгонять историю мы не склонны.

Эберт стоял сумрачный, упершись ладонями в стол. Он не был сторонником откровенности везде и всегда. Но эти дни требовали более прямых и, стало быть, откровенных действий. Не пришел ли час заявить о себе в полный голос? Даже Шейдемана он в глубине души считал всего лишь временной и неполноценной заменой себе.

Уклончивость Шейдемана показалась ему на этот раз вредной. Уж если разговаривать, то напрямик — слишком острое положение сложилось. И он сказал:

— При том же образе мыслей, что и у моего коллеги, я ничего не имел бы против кайзера, не наделай он уймы глупостей. Он сделал все, чтобы подорвать престиж царствующего дома.

Как ему ни жаль, заметил принц Баденский, но это в общем так.

— Нужно подумать вот о чем, — продолжал Эберт. — Не подобрать ли кого-либо из его сыновей? Или даже внуков — с тем, чтобы до совершеннолетия назначить регента?

— Да? Вы полагаете? — произнес канцлер.

— На пороге глубоких демократических преобразований все обязаны помнить об опасности слева.

— Но стоит только снять ограничения, к которым народ приучен всем ходом истории, как страна впадет именно в крайности. И потом… — принц Баденский, этот изысканный немец, немного на английский манер, оглянулся, чтобы убедиться, что никого, кроме них, в кабинете нет, — присутствие в Берлине противника сейчас особенно вредно. Пускай по своей материальной мощи он не представляет опасности, но его коварство и искушенность меня немного страшат.

Шейдеман прикинулся непонимающим:

— Кого вы имеете в виду, ваше высочество?

— Представителей страны, с которой нам пришлось восстановить нормальные отношения.

— Гм, да… Это не лучшее, что мы имеем сейчас в Берлине.

— Красный флаг над их зданием провоцирует жителей самим своим видом и несомненно действует на некоторых возбуждающе.

Последовала пауза. Затем Шейдеман с какой-то блуждающей, рассеянной улыбкой заметил:

— Вообще-то избавиться от них можно было бы…

— Если есть такой способ, научите меня, прошу вас. Я в этих делах не особенно искушен.

Чуть-чуть снисходительно Шейдеман пояснил:

— В большой политике, когда решаются судьбы страны, способ, который я вижу, кажется мне вполне допустимым.

— Так подскажите его, вы очень меня обяжете. — Канцлер пригласил собеседников сесть — до этой минуты разговор велся как бы на ходу, в непринужденной манере — и сел сам.

Опустившись в кресло, Эберт настороженно обратился к Шейдеману:

— Что ты имеешь в виду, Филипп?

— Как тебе сказать… — Из вежливости он обратился к канцлеру. — Противник, о котором идет речь, в своем стремлении разложить немцев не остановится ни перед чем, это ясно. О возможных его каверзах речь шла не раз.

— Но нельзя ему отказать в искусности: ничего открытого, явного органам наблюдения установить пока не удалось.

— Иной раз приходится кое в чем помочь органам, — пояснил Шейдеман с едва уловимым оттенком превосходства. — Ускорить то, что само по себе потребует больше времени.

Эберт пытливо смотрел на коллегу: такая прямота в присутствии представителя династии, человека так называемой голубой крови, даже его озадачила. Впрочем, пускай: пускай Шейдеман немного себя замарает — это ему. Эберту, на руку.

— Я, кажется, понял тебя, Филипп.

— И я вас понимаю как будто, — заметил канцлер.

— Да тут, собственно, все очень просто и довольно обычно в механике управления.

Принц подумал с оттенком брезгливости, что этот социалист именно на него готов возложить столь неблаговидную роль. Но не время думать теперь о том, как делить ответственность.

— Надо будет посоветоваться со сведущими людьми… Во всяком случае, ваша поддержка в таком щекотливом вопросе для меня очень ценна.

Четвертого ноября на Силезском вокзале ящик, доставленный из Москвы в качестве дипломатической почты посольства, выскользнул из рук носильщиков и, упав на перрон, раскололся. Содержимое выпало, его пришлось собирать. И вот будто бы в ящике оказалось множество враждебных листовок, направленных против германской имперской системы.