Осип Черный - Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

• Название: Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте
• Автор: Осип Черный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

Герой повести «Немецкая трагедия» Карл Либкнехт — выдающийся деятель немецкого и международного коммунистического движения — дан на фоне острых политических событий. Книга рассказывает о юности Либкнехта, о его подпольной работе, о деятельности по формированию групп спартаковцев. Она — и о том, как в ходе исторических событий меняются роли политических деятелей.

---

— Там серьезных атак противника я пока не предвижу.

— Но дух разложения распространился и на части, которые мы до сих пор считали боеспособными.

— Всех зачинщиков выявлять немедля и расстреливать на месте!

— Мы такое указание направили еще неделю назад.

— Тогда несколько дней подождем, затем потребуем в форме еще более категорической… А настроения в тылу?

— Блок средних партий более или менее устойчив…

— Полковник, мне нужны сведения о том, что предприняли мы. Мы ведь свое мнение выражали канцлеру не раз. А он продолжает миндальничать со смутьянами?

— Ваше высокопревосходительство, я полагал бы полезной встречу руководителей ставки с так называемыми левыми.

Людендорф поднял на него глаза.

— По-вашему, это принесет пользу? — Он помедлил. — Хорошо, запишите в числе наших ближайших мероприятий.

Положение сложилось такое, что за судьбу страны отвечала теперь ставка, и никто больше. Мир с Россией был использован целиком. Но на западе упорство и мощь противника оказались трудно одолимыми. Дела на фронте с каждым днем становились все хуже. Да тут еще фон Кюльман, выступая в рейхстаге двадцать третьего июня, позволил себе заявить, что военной победы больше ждать не приходится. То, о чем наверху говорили шепотом, он опрометчиво сделал достоянием всех.

— Полюбуйтесь-ка, как ведут себя эти господа в тылу, — заявил Гинденбург, пригласив к себе утром Людендорфа.

Тот стал читать с выражением бесстрастия, не нагибаясь и не приближая текста к глазам.

— Так что вы об этом думаете? — спросил Гинденбург.

— На языке войны это называется предательством. Мы не имеем права молчать…

— И что же вы предлагаете?

Людендорф сделал несколько шагов по кабинету. За эти нелегкие годы работа сблизила их, и он позволял себе иной раз некоторые послабления. Из окна были видны газоны и клумбы перед домом: все в цвету, все полно изумительных красок. По дорожкам, посыпанным гравием, шагали старшие офицеры — все как на подбор, статные, хорошей породы, с отличной выправкой. И с такими кадрами Германия на краю катастрофы?! Проклятая гражданская распущенность!

Он вернулся к столу.

— Я полагаю, надо потребовать отставки фон Кюльмана. С такими господами в правительстве мы далеко не уйдем.

— Канцлер, сколько я с ним ни беседовал, уверял меня, что кабинет целиком предан делу армии.

— По-видимому, ваше сиятельство, он бессилен. К власти подбирается левая камарилья, я располагаю точными сведениями. Лишь с большим трудом удалось предотвратить забастовки первого мая. Я дал указание немедленно предавать зачинщиков суду и подвергать суровому наказанию.

— Хорошо, — сказал Гинденбург.

— Мы этот идиотский день кое-как пережили, но любой следующий может стать для нас днем первого мая. Допустим, кайзер согласится убрать фон Кюльмана…

— Почти уверен, что его величество согласится.

— Но главного это не решит. Надо пришпорить социалистов.

— Они довольно послушны, я бы сказал.

— Да, но с каждым месяцем теряют в глазах рабочих свой авторитет. Надо подбодрить их, объяснить, какие надежды на них возлагаются. И выжечь язву либкнехтизма из тела народа.

— А вы не преувеличиваете? — с сомнением спросил Гинденбург. — Либкнехт под замком, имя его почти забыто…

— На любом собрании, во время любой демонстрации его имя произносят самые отъявленные и дерзкие. Нет, эта опасность далеко не устранена. Тем более следует поддержать умеренных социалистов. И потом, ваше сиятельство, мир должен быть заключен во что бы то ни стало, и соци с их международными связями могли бы сыграть тут полезную роль.

Гинденбург рассматривал кольцо на безымянном пальце. Оно связывало его с домом, с семьей и в трудные минуты напоминало, что есть на свете что-то такое, чего даже поражение не может отнять у него.

— Хорошо, я согласен, — произнес он. — А относительно фон Кюльмана выскажу его величеству нашу точку зрения.

XVIII

Посулы социал-демократов, их обещания близкого и почетного мира вылетели в трубу. Восемнадцатого июля Германия потерпела на западе тяжелейшее поражение. Как раз в тот день нормы снабжения жителей были урезаны еще больше. И надо же было, чтобы Шейдеману пришлось в тот же день делать доклад на собрании активистов в Золингене!

Он поехал туда с дурным предчувствием. Форштанд поручил ему, по возможности, выровнять там положение.

Лица встречавших были невеселые. По пути в гостиницу ему сообщили, что в организации царят нездоровые настроения.

— С продовольствием совсем плохо, снабжают — хуже нельзя. Так что рабочих можно понять.

Шейдеман заметил сочувственно, что такое же положение всюду. Фракция не раз обращала на это внимание правительства.

Он не стал пересказывать того, что пока не обнародовано: что очередное немецкое наступление на западе провалилось. Спросил лишь, каких тем лучше здесь не касаться.

— Трудно сказать, товарищ Шейдеман: острой может оказаться любая.

— Ну ладно, как-нибудь, надо думать, столкуемся. Ведь мы стоим на одной платформе.

Выступать тут ему уже приходилось, он хорошо знал помещение, где собирались активисты.

Явившись туда вечером, Шейдеман приветливо пожимал руку одному, другому, кивал: его радовало, что знакомых лиц много.

Большинство, впрочем, смотрело на него неприязненно. «Э-э, — подумал Шейдеман, — этот орешек разгрызть будет нелегко!»

В комнатку, где он ждал, вошел расстроенный организатор:

— Черт знает что! Эти спартаковцы наводнили весь зал листовками!

— Так соберите и выбросьте их в мусорный ящик, — посоветовал Шейдеман.

— Их уже расхватали.

— О чем же пишут? — справился он без видимого интереса.

— О вас, товарищ Шейдеман.

— О-о, много чести…

— Призывают сорвать ваше выступление.

— Ну, я ведь не новичок. И не в таких переделках бывал.

Затем появились другие организаторы, тоже смущенные.

— Так начнем все-таки?

— За мною остановки нет, я к вашим услугам.

Пройдя в узкую боковую дверь, Шейдеман с удовлетворением отметил тишину в зале. Годами накопленный авторитет действует, как-никак. Надо думать, все пройдет хорошо.

Он начал спокойно, не напрягая голоса; говорил гладко и плавно. Но вскоре до слуха его донеслось странное гуденье зала. Шейдеман продолжал, несколько настороженный.

Речь вначале касалась лишений, трудного положения рабочих. Он собирался заговорить и о жертвах, необходимых для спасения страны, но нет, лучше уж этого не затрагивать.

Вдруг все резко переменилось.

— Чем молоть эту чушь, — крикнули из зала, — лучше расскажите, как вы предали рабочих в начале войны!

— Что имеет в виду товарищ, задавший вопрос?

— Измену в рейхстаге. Четвертое августа, вы отлично знаете!

— Такова была позиция немецкой социал-демократии. Партия разъясняла ее потом не раз и встречала полное понимание.

— Ложь! Наше мнение подтасовывалось всегда, в этом природа вашего предательства!

Шейдеман был бы рад избежать перепалки, он терпеливо ждал тишины. Но момент был упущен — в зале дружно закричали:

— Ваше дело было обманывать, где можно, а мнение рабочих выражал один только Либкнехт!

— Если он и выражал чье-либо мнение, — возразил Шейдеман, — то самых крайних и самых отсталых, так думаю я.

— Такие, как вы и привели рабочий класс к капитуляции! Гнать вас надо с трибуны!

— Товарищи, на таких началах встречу продолжать нельзя. — Ему показалось, что голос ему изменяет и звучит слишком пронзительно. — Высказывать свою точку зрения может каждый, но, раз меня сюда пригласили потрудитесь выслушать прежде всего меня.

— Пускай те и слушают, кто пригласил, а с нас довольно! Хватит, долой!

Но у него нашлись и сторонники, тоже повскакавшие с мест. Давняя вражда между правыми и спартаковцам разгорелась в открытую. Со своего возвышения Шейдеман наблюдал эту стычку, грозившую перейти в свалку. Бранных слов по его адресу было меньше, потому что большая часть доставалась местным людям. Но и его вспоминали, называя то изменником, то предателем, то еще бог знает как.

Через боковую дверь на эстраду прошли два организатора и начали что-то ему говорить, но он в шуме не разобрал. Тогда его взяли под руки и почтительно повели к выходу.

— Скатертью дорожка! — понеслись вслед голоса. — Можете больше не появляться, мы вас раскусили!

Шейдеман выслушивал извинения руководителей. Он утешался спасительной мыслью, что, когда служишь людям, приходится очень многое сносить из-за их отсталости и темноты.

XIX

В начале августа союзники в решающем наступлении при Амьене прорвали немецкую оборону. Восьмое августа Людендорф позже назвал черным днем Германии. Мир стал совершенно необходим, но искать его можно было лишь после политической перегруппировки внутри страны. Без такой перегруппировки противник не согласился бы вести переговоры со страной, проигравшей войну. Социал-демократы узнали, что назавтра приглашены к начальнику генерального штаба. Другие фракции были приглашены тоже, но у социалистов положение было особое, они отдавали себе в этом отчет.